Литература

Паустовский К. Г. Собр. соч.: В 9 т. — М, 1981 — 1986.

Измайлов А. Наедине с Паустовским. — Л., 1990.

Трефилова Г. Паустовский — мастер прозы. — М., 1983.

Журнал «Мир Паустовского». — М., 1992- 1999.

В. П. Некрасов (1911-1987)

Виктор Платонович Некрасов из того поколения писателей, ко­торое пришло в литературу после войны. Их было много — сапер В. Некрасов, минометчик О. Гончар, разведчик Э. Казакевич... Поз­же о себе заявит «поколение лейтенантов» — Г. Бакланов, Ю.Бон­дарев, Л.Ананьев, В.Быков. Для них война не прекращалась — за­кончившись в 1945-м, она продолжилась в их творчестве.

Появление в 1946 г. в журнале «Знамя» (№ 8— 10) повести В. Нек­расова «В окопах Сталинграда» заставило литературную обществен­ность несколько растеряться: автор — простой офицер, никому не известный Некрасов, в самой повести нет ни слова о партии и всего несколько упоминаний о Сталине.

Но повесть обращала на себя внимание и запоминалась самой темой (хотя сталинградцу Некрасову чиновник из ЦК КП(б) Ук­раины сказал, что у него «кишка тонка писать о Сталинграде»), сдержанностью тона, за которой скрывалась глубокая боль за судьбы людей и Родины; и самое важное — правдивым рассказом о главном сражении войны.

На всевозможных обсуждениях звучали стереотипы: «взгляд из окопа», «автор дальше своего бруствера не видит» и т.д. Но Некра­сов придерживался другой точки зрения: «На войне никогда ниче­го не видишь, кроме того, что у тебя под самым носом творится».

Повесть во многом автобиографична. Главный герой, от лица которого ведется повествование, — лейтенант Юрий Керженцев, как и Некрасов, уроженец Клева, окончил архитектурный инсти­тут, увлекался филателией. Попав на войну, стал сапером. В его сдержанном рассказе перед читателем проходит вереница запоми­нающихся характеров: Валега, ординарец с замашками диктатора; лейтенант химической защиты красавец Игорь Седых, у которого «совсем детские глаза»; Карнаухов со своей «удивительной улыб­кой»; неуклюжий, стеснительный Фарбер и многие другие, с кем столкнула автора военная судьба. Это внимание к людям идет от обостренного восприятия жизни, от суровой необходимости за­помнить все и всех, рассказать обо всем.

«В окопах Сталинграда» — книга не только о военных действиях. Она прежде всего о людях, о тех, кто сумел выстоять и победить. В условиях войны характеры людей проявляются по-разному. На первый взгляд кажется, что писатель не дает оценок происходя­щему, но сама интонация некрасовского текста расставляет все на свои места. И читатель понимает, что за человек перед ним — чест­ный воин или шкурник, или, самое страшное, командир-карье­рист, шагающий по трупам.

Близкий друг Некрасова, А. Рохлин говорил, что он «был убеж­денным, твердокаменным реалистом». Думается, это шло не толь­ко от характера писателя, но еще и оттого, что он многое повидал на войне. Смерть всегда страшит своей неожиданностью. Некрасов говорит о смерти каждый раз с болью, испытывает потрясение от ее повседневной обыденности: «Лазаренко ранен в живот. Я вижу его лицо, ставшее вдруг таким белым, и стиснутые крепкие зубы. Он уже не говорит, а хрипит. Одна нога загнулась, и он не мо­жет ее выпрямить. Запрокинув голову, он часто-часто дышит. Руки не отрывает от живота. Верхняя губа, белая, как кожа, мелко дро­жит. Он хочет еще что-то сказать, но понять ничего нельзя. Он весь напрягается. Хочет приподняться и сразу обмякает. Губа перестает дрожать».

Расхожее мнение, будто бы люди на войне привыкают ко все­му, в том числе и к страху смерти, Некрасов опровергает: «Я пом­ню одного убитого бойца. Он лежал на спине, раскинув руки, и к губе его прилип окурок. Маленький, еще дымившийся окурок. И это было страшней всего, что я видел до и после па войне... Минуту назад была еще жизнь, мысли, желания. Сейчас — смерть».

Спасение от бесконечных ужасов войны, от нечеловеческой ус­талости лейтенант Керженцев находит в воспоминаниях о довоен­ной жизни. Война, расколов мирную жизнь, стала своеобразной границей между тем, что было, и тем, что есть. В настоящей жиз­ни — горечь отступлений, потерь, бесконечная дорога, мины, око­пы, смерть... А в прошлом — «аккуратно подстриженные липы, окруженные решеточками», «большие молочно-белые фонари на толстых цепях, перекинутых от дома к дому», «уютные особнячки с запыленными окнами», «столетние вязы двор полого сада», «шур­шащие под ногами листья», «Днепр и синие дали, и громадное небо». На войне окружающий солдат мир воспринимается как свое­образный негатив, где всепоглощающим становится цвет серой пыли.

События Сталинградского сражения Некрасов описывает так, как он видел сам, без пропагандистских приукрашиваний: «Опять стреляем. Пулемет трясется как в лихорадке. Я чувствую, как ма­ленькие струйки пота текут у меня по груди, по спине, под мыш­ками. Впереди противная серая земля. Только один корявый, точ­но рука с подагрическими пальцами, кустик. Потом и он исчеза­ет — пулемет срезает».

Характерная примета повести — сжатое время. Керженцев не раз удивляется, что в минуты он проживает года.

Читая повесть, сталкиваешься с различными суждениями и мнениями. Люди разные и по-разному пришли на фронт, но каж­дого волнует вопрос: как случилось так, что с начала войны армия только отступает, оставляя родную землю, стыдясь взглянуть оста­ющимся в глаза. Только однажды Некрасов попытается ответить на него: «На других мы с вами полагались. Стояли во время перво­майских парадов на тротуаре, ручки в брючки, и смотрели на проходящие танки, на самолеты, на шагающих бойцов в шеренгах... Как здорово, ах, какая мощь! Вот и все, о чем мы тогда думали. Ведь правда? А о том, что и нам когда-то придется шагать, и не по асфальту, а по пыльной дороге, с мешком за плечами, что от нас будет зависеть жизнь — ну, не сотен, а хотя бы десятков людей. И разве думали мы тогда об этом?»

Лишь после XX съезда партии фронтовик В. Некрасов узнаёт еще одну причину поражений в той войне. Но это будет потом. «Анализировать прошлое, вернее, дурное в прошлом имеет смысл только в том случае, когда на основании этого анализа можно исправить настоящее или подготовить будущее, — рассуждает Кер­женцев. — Ведь руганью делу не поможешь». Вот и пришлось вче­рашним студентам, школьникам взять в руки винтовки и защищаться и защищать.

И выстояли, и защитили — ведь всего двести метров не дошли фашисты до Волги. «Подумать только — двести метров, каких-ни­будь несчастных двести метров! Всю Белоруссию пройти, Украи­ну, Донбасс, калмыцкие степи и не дойти двести метров... Хо-хо»

Повесть заканчивается предполагаемым наступлением в районе Сталинграда. Это еще не та, майская победа 1945-го, но все же победа. А фашистам все-таки показали Волгу, — и экскурсию про­водил «молоденький, курносый» сержантик, который весело и за­разительно смеялся.

Повести «В окопах Сталинграда» В. Некрасова была присуждена Сталинская премия. Уже не раз замечено, что вo многих ситуациях вождь действовал как делец, думающий о выгоде. Распределение литературных премий не было исключением. Однако думается, что в награде В. Некрасова было и признание таланта, и, что важно, признание его взгляда на войну.

Тема Сталинграда была исследована в творчестве В. Гроссмана («За правое дело»), К.Симонова («Солдатами не рождаются»), Ю.Бондарева («Горячий снег»). М.Лобачева («Дорогой отцов»), П. Селезнева («Южный Крест») и других писателей. Но именно В.Некрасов стоял у истоков правдивого рассказа о войне, в част­ности о Сталинградском сражении. И гражданская позиция писателя заслуживает глубокого уважения.

Через год после публикации «В окопах Сталинграда» журнал «Знамя» разгромили: сняли главного редактора В. Вишневского, растоптали повесть Э. Казакевича «Двое в степи».

А Некрасов? Он пишет повесть «В родном городе» (опубликована в 1954 г. в «Новом мире») о том, как герои войны, победители, воз­вращаются домой; о том, как обошлись с ними в «родном городе»; о том, что инвалиды войны каждые шесть месяцев должны прохо­дить медицинское переосвидетельствование, чтобы убедить комис­сию, что за это время у них не выросли ноги или руки! Написанная с горечью и печалью, она ранила сознанием того, что солда­ты, победившие и покорившие Европу, осыпанные цветами всех освобожденных стран, были не нужны своей стране.

Тема войны, Сталинградской битвы не исчезала из произведений писателя (рассказы «Сенька» (1956), «Рядовой Лютиков» (1948), «Вторая ночь» (1960), лирическая фантасмагория «Слу­чай на Мамаевом кургане», литературные впечатления-очерки «По обе стороны океана», путевые записи «За двенадцать тысяч километров» и др.).

Но чем дальше в прошлое уходила война, тем чаше слышал Некрасов тревожащие его слова: «Не хочу об этом вспоминать. Не хочу, чтоб мой сын видел, как драпал его отец. Надо, чтоб он уважал отца, уважал свою армию». Но как объяснить людям, что неправда рождает недоверие, которое, в свою очередь, ведет к неверию? Как сделать, что сде­лать, чтобы истина стала очевидной для всех? Писатель Некрасов объяснял, рассказывал, убеждал своими книгами.

Очерки «По обе стороны океана» были опубликованы в журна­ле «Новый мир» в 1962 г. (первая часть «В Италии» — в № 11, вторая часть «В Америке» — в № 12). Они были написаны челове­ком, который помнил о встрече союзников на Эльбе. Это зарубеж­ные впечатления человека, который не врал, не притворялся, не льстил.

Отсутствие привычного образа врага вызвало шквал несправед­ливых нападок на Некрасова. Почти сразу же после выхода 12-го номера журнала в «Известиях» появился фельетон «Турист с тро­сточкой». Автор задавался вопросом: «Как умудрился советский писатель не увидеть социальных контрастов и классовых противо­речии американской жизни, военного психоза, разжигаемого им­периалистическими кругами?»

Было заведено персональное дело на писателя В.Некрасова: за низкопоклонство перед Западом его хотели исключить из партии.

Некрасов продолжал работать над новыми путевыми заметка­ми «Месяц во Франции». И опять пристальное внимание цензуры. Близкие друзья Некрасова, да и сам писатель перестали надеяться на возможность публикации. Но в апреле 1965 г. «Новый мир» за­метки опубликовал.

В. Некрасова и главного редактора журнала «Новый мир» А.Твар­довского связывали непростые отношения. И все же многие по­вести и рассказы писателя были напечатаны именно в этом жур­нале. Когда Твардовского не стало, Некрасов написал о нем: «Раз­ным я его видел. И в разное время. И в разном настроении. И поэ­том. И гражданином. И другом. И всегда — человеком».

Хотя в 1967 г. вышла книга «Путешествия в разных измерени­ях», куда вошли «многострадальные» заметки, Некрасова печатали мало и неохотно (ярлык «абстракционист» приклеился к нему, казалось, на всю жизнь). Последняя книга — «В жизни и пись­мах» — увидела свет в 1971 г. После этого много лет его печатали только за рубежом. Как могло случиться, что русский писатель, фронтовик оказался в эмиграции?

Решением парткома Союза писателей Украины В. Некрасова исключили из партии. Для него это было ударом — он вступил в партию в годы воины, защищая тракторный завод я Сталинграде. Тогда это означало записаться в смертники. А теперь, спустя годы, его исключали за то, что «позволил иметь себе собственное мнение, которое противоречит генеральной линии партии». Припомнили ему и резкий протест против решения партийных чиновников построить на месте Бабьего Яра стадион.

Об одном выразительном эпизоде из целого ряда мелких придирок, оскорблений, унизительных выпадов в адрес писателя вспоминала Ф.Мей, посетившая его перед самым отъездом. Она узнала, что у Некрасова отобрали медаль «За оборону Сталинграда», — награду, которая была для пего дороже всех лауреатских, не разрешили взять с собой.

С 1974 г. В. Некрасов поселился в Париже. Там были написаны «Записки Зеваки» (1975). «По ту сторону стены» (1978), «Сапер - липопет» (1983), «Маленькая печальная повесть» (1986). За событиями, описанными в этих литературных произведениях, перед читателем встает образ автора — чуть ироничного, но всегда печального. Это ведь не придуманная болезнь — ностальгия, это болезнь души, насильно отторгнутой от родины.

В «Маленькой печальной повести» о трех «мушкетерах» с берегов Невы, мечтающих о высоком призвании артиста, действует авторский «кодекс чести»: нельзя бросать мать, нельзя продаваться, нельзя предавать. В рассказе о трех мальчиках другого поколения ощущается личная боль автора, для которого дружба была высшим проявлением человеческого духа. И самой страшной из потерь была потеря дружбы, которую предали: «Один из самых близких моих друзей, еще с юных, восторженных лет, не только не пришел прощаться, но даже не позвонил. Еще один друг, тоже близкий, хотя и послевоенных лет, прощаясь и глотая слезы, сказал:

— Не пиши, все равно отвечать не буду...

И это "отвечать не буду", эта рана до сих пор не заживает».

Все же писатель надеется на лучшее. Именно поэтому в повести появляется постскриптум — телеграмма от одного из друзей-мушкетеров, опровергающая сказанное в эпилоге «не переписывают­ся, не звонят».

Подводя итоги своей нелегкой судьбы, Некрасов в 1983 г. за­кончил повесть «Сапер – липопет» (нечто среднее между ругатель­ством и восклицанием па манер русского «А, черт!»). Другое назва­ние повести «Если б да кабы, да во рту росли грибы...». Эта книга по-некрасовски иронична и печальна одновременно. Осознавая, что «Сапер – липопет» может быть его последним произведением (писатель страдал раком легких), он не кривил душой перед самим собой, перед читателем: «Вот и живу в этом, не так уж изменив­шемся за прошедшие годы, городке. Хотел сказать живу и не тужу. Нет, тужу. И очень тужу. Стоит ли расшифровывать, по ком и о чем? По-моему, и так ясно.

Вот если бы да кабы...»

Как же много этих «если бы да кабы» наберется в жизни Вик­тора Платоновича Некрасова. Но, избрав однажды свой путь, он не изменил ни чести своей, ни таланту своему, ни Родине своей.

В.Некрасов умер 3 сентября 1987 г.