1. Реальность буржуазно-демократической альтернативы.

Редко когда в истории складывается такой комплекс причин, вызывающий крушение старого политического строя, как это случилось в России в феврале 1917 г. Тогда действительно слились воедино экономический, социально-политический и даже духовно-нравственный кризис российской монархии, рухнувшей в одночасье. Страна оказалась поставлена перед жёстким выбором, как жить дальше и к какой общественной модели стремиться?

До сих пор российскую общественность волнуют вопросы о неизбежности Февральской революции и о предопределённости Октябрьского переворота большевиков. Тон новой дискуссии задала статья А.И. Солженицына, где главную причину Февральской революции он увидел в нераспорядительности властей, в слабости самого императора и в разрушительных действиях либеральной оппозиции. По его мнению, революцию можно было избежать, прояви власть больше стойкости и жёсткости по отношению к своим оппонентам. Это бы позволило России избежать гораздо худшей беды, которая затем последовала после победы большевиков. Что касается первого тезиса А.И. Солженицына, то в том всё и дело, что последний император и его окружение настолько явно показали свою неспособность управлять страной, что в решающий момент у них не оказалось под рукою даже полка солдат, чтобы попробовать навести порядок в стране. Со вторым же тезисом А.И. Солженицына вполне можно согласиться, что, действительно, Февральская революция открыла большевикам дорогу к власти.

Поэтому вполне можно рассматривать события Февраля и Октября 1917 г. как Великую русскую революцию, которая лишь повторила революции прошлого. Особенно Великую Французскую революцию, когда тоже власть сначала, после крушения монархии, доставалась относительно умеренным революционерам, затем более радикальным, пока её не захватывали крайне экстремистские элементы (якобинцы), пытавшиеся навязать стране свой эксперимент по строительству идеального общества. Только в нашей стране этот эксперимент затянулся на семь с лишним десятком лет.

Однако это не устраняет вопроса о том, насколько реальным был путь буржуазно-демократического развития и насколько неизбежным был приход коммунистической диктатуры?

Вначале, сразу после отречения от престола Николая I, всем казалось, что Россия прочно встала на путь буржуазно-демократического развития. Вышедшее из недр IV Государственной думы Временное правительство, провозгласила все гражданские свободы, отмену смертной казни, ликвидацию всех сословий и национальных ограничений, признало право народов Польши и Финляндии на независимость, обещало автономию национальным окраинам.

Однако для большинства трудового населения страны - крестьянства, воспитанного на общинных, коллективистских традициях – всё это было пустым звуком, или, более того, сигналом к немедленным действиям по достижению социальной справедливости. Чем дальше, тем более настойчиво массы рабочих и солдат, заполнившие площади и улицы столицы, требовали самых радикальных перемен: скорейшего заключения мира, ограничение произвола предпринимателей, наделение землёй крестьян за счёт помещичьих имений.

Октябристы и кадеты, составлявшие состав первого Временного правительства не были настроены на столь кардинальные перемены, боясь нарушить хрупкий, едва установившийся гражданский мир в России. Поэтому они избрали, как им казалось, мудрую тактику: «сначала успокоение – потом реформы». Правительство надеялось, что время рассосёт значительную часть иллюзий и убавит революционный энтузиазм масс. Как выразился известный российский промышленник П.В. Рябушинский: «Может, всё образуется и русский народ никого не обидит». Вскоре, однако, выяснилось, что определённые иллюзии питали сами члены октябристско-кадетского временного правительства, которое переоценили степень своего влияния на население Петрограда и излишне понадеялись на поддержку эсеро-меньшевистских Советов. Глубокие знатоки европейской культуры и права они совершенно не знали собственного народа, который не желал слышать ничьих увещеваний, а настойчиво требовал конкретных мер по улучшению своего нелёгкого положения.

Внешне казалось, что первый, октябристско-кадетский, состав Временного правительства состоял из компетентных людей. Премьер министром был назначен князь Г.Е. Львов – видный деятель земского движения, фигура достаточно популярная в широких общественных кругах. Кому как не такому политику, склонному к компромиссам и к политическому маневрированию, наладить работу правительства и обеспечить решения стоящих перед ним задач. Военным министром стал лидер октябристов А.И. Гучков, вовсе не случайный человек в армии. Будучи на посту руководителя многих военно-промышленных комитетов, он немало сделал для улучшения снабжения воюющей русской армии. Министерство иностранных дел тогда возглавил лидер кадетской партии П.Н. Милюков – видный российский историк, специалист по истории международных отношений, лично знакомый с политиками ведущих европейских государств. На других правительственных оказались т.н. «министры-капиталисты», опытные промышленники и финансисты, знающие как наладить работу во вверенных им отраслях хозяйства.

Казалось бы, именно такому правительству суждено вывести Россию на путь свободного демократического развития. Отсюда вопрос: почему же это правительство не сумело предотвратить надвигающейся социальной катастрофы?

Впоследствии оказалось, что под склонностью к компромиссам у премьер-министра ГЕ. Львова скрывалось элементарное отсутствие воли к решительным действиям, а готовность к политическим манёврам прикрывала отсутствие прочной политической позиции. Военный министр А.И. Гучков был сугубо штатским человеком. Вызывает большие сомнения, что он знал армию «изнутри» и понимал настроения в войсках. Иначе чем объяснить санкционированный им Декрет № 1 Петроградского Совета, отменивший единоначалие в армии и отдавшей всю власть в войсках в руки выборных солдатских комитетов. Это был прямой путь к развалу армии, что вскоре и произошло. О П.Н. Милюкове хорошо сказал один из его коллег по кадетской партии, что «если бы политика была шахматной доской, а люди фигурами на этой доске, то П.Н. Милюков был бы гениальным политиком, но поскольку реальная политика гораздо сложнее шахматной партии, то он постоянно терпел неудачи».

Главная беда П.Н. Милюкова, как и других членов Временного правительства, что они подходили к России и русскому народу с западными политическими меркам, которые в этой стране не срабатывали. Много в их политических комбинациях было умозрительного, не отвечающего реальному положению дел в России. На этот счёт монархист В.И. Шульгин едко заметил, что относительно умения управлять страною старое царские чиновники даст сто очков вперёд либеральным говорунам. И вынес свой приговор, что либералы были сильны только своей либеральной фразеологией в критике царского правительства, а когда сами оказались в министерских креслах, то проявили в государственных делах полную некомпетентность.

Ещё в чём можно упрекнуть сторонников буржуазно-демократического развития страны, так это, пусть не покажется странным, в здравом политическом рассудке, который не всегда уместен в раздираемой противоречиями стране. Защита национальных интересов, приверженность демократическим ценностям и нежелание проводить реформы в воюющей стране, что было чревато крахом, не снискала им популярности ни в политических кругах России, ни в народной среде.

Стоило только министру иностранных дел Временного правительства П.Н. Милюкову заявить, что Россия будет верна своим союзническим обязательствам и продолжит участие в войне до победного конца, то это вызвало такой взрыв недовольства у солдат столичного гарнизона, опасавшихся отправки на фронт, что это прямиком привело к отставке первого состава Временного правительства.

Однако пришедшие на смену октябристско-кадетскому составу Временного правительства представители Совета рабочих и солдатских депутатов во главе с кумиром демократической публики А.Ф. Керенским не сумели тоже не сумели предложить внятной альтернативы большевикам. Казалось, именно такое правительство, где главную роль играли лидеры социалистических партий меньшевиков и эсеров, пользующихся влиянием среди рабочих и солдат Петрограда, сумеет лучше провести политику классового сотрудничества. Только взятый им курс на то, чтобы примирить всех, кого можно примирить, и вести их к единой цели - к обновлению России, уже не соответствовал сложившейся ситуации в стране, чреватой экономическим кризисом, анархией и политическими потрясениями. Она имела только один результат – рост всеобщего озлобления и усиление нападок на правительство как «справа», так и «слева». Обстановка требовала более жёсткой и определённой политической линии правительства. Как полагал лидер отошедшей от власти кадетской партии П.Н. Милюков, в условиях нарастания анархии и падения авторитета власти лучшим выходом для страны является военная диктатура, так что без крови и России нужна небольшая «хирургическая операция».

Временное же правительство продолжало тщетно вести свою линию на примирение «кого можно примирить и повести к общей цели к преображению России». Только все его робкие попытки реформ разбивались о всеобщий саботаж старого чиновничьего аппарата, действовавшего по принципу «чем хуже – тем лучше». Об этом прямо говорил меньшевик П.Н. Богданов на Демократическом совещании, созванном Временным правительством А.Ф. Керенского летом 1917 г.: «Одна часть правительства непрерывно тормозит работу другой; то обстоятельство, что все реформы тормозятся, оторвало правительство от широких слоёв народа». В итоге, почти в последние дни Романовской монархии, в стране наблюдался паралич власти, когда любое правительственное распоряжение превращалось в простую бумажку и никем не исполнялось. Этому не могли помешать неоднократные перетряски и реорганизации Временного правительства - кредит доверия к нему со стороны народных масс неуклонно падал. Временное же правительство

В конце концов даже такой истовый демократ как А.Ф. Керенский пришёл к выводу, что «экстремальная ситуация требует принятия чрезвычайных мер», то есть высказался за диктатуру. Только пойти на этот шаг он так и не смог, именно по причине своих демократических убеждений. Наиболее благоприятный для этого момент был упущен в июне 1917 г. после подавления антиправительственного выступления солдат петроградского гарнизона, поощряемых большевиками. В.И. Ленин тогда, по свидетельству Л.Д. Троцкого, признал, что у А.Ф. Керенского был самый подходящий повод, чтобы нас всех перестрелять¹. Однако председатель Временного правительства считал большевиков, хоть и экстремистской, но, всё-таки, составной частью демократического лагеря, и боялся, что удар по ним приведёт к ослаблению всего революционно-демократического лагеря в целом, и вызовет усиление консервативно-монархических сил. Только этим обстоятельством можно объяснить сравнительно узкий размах репрессий против большевиков после июльских событий, когда они сумели сохранить свои кадры и организационные структуры. Дело фактически ограничилось кратковременным арестом нескольких видных большевиков (Л.Д Троцкого, А.М. Коллонтай), вместо того чтобы полностью устранить их с политической арены страны.

Не удалась и широко развёрнутая компания по дискредитации вождя большевиков В.И. Ленина путём обвинения его в связях с германским правительством. Здесь определённую роль сыграл И.В. Сталин, упросивший председателя Петроградского Совета, своего земляка М.С. Чхеидзе, повременить с публикацией статьи бывшего большевика Алексинского, прямо обвинившего В.И. Ленина в получении денег от германского генерального штаба через немецкого агента А.Л. Парвуса (Гельфанда) и польского социал-демократа Я.С. Ганецкого. Так что В.И. Ленин получил время, чтобы заранее дезавуировать эти обвинения. Правда, ему пришлось уйти в подполье и скрываться вместе со своим соратником Г.Е. Зиновьевым от милиции Временного правительства. Рабочих и крестьян, одетых в солдатские шинели, жаждавших мира и земли, как потом оказалось, меньше всего интересовал вопрос о «немецких деньгах» для большевиков.

Вторая попытка соединения демократической власти с крепкой генеральской рукой была предпринята в августе 1917 г. во время т.н. «корниловского мятежа». Хотя никакого мятежа фактически не было. Просто военный министр Л.Г. Корнилов по согласованию с главою Временного правительства А.Ф. Керенским направил несколько воинских частей в Петроград, чтобы навести порядок сначала в столице, а затем по всей стране. Для этого распустить Советы, прекратить деятельность экстремистских политических партий, ввести военный режим на железных дорогах и оборонных предприятия. Но в самый решительный момент, когда воинские эшелоны уже двигались к столице, А.Ф. Керенский неожиданно объявил генерала Л.Г. Корнилова мятежником и обратился за помощью к Петроградскому Совету, где уже успели утвердиться большевики. С их помощью он предотвратил победу правых сил, но сам превратился в заложника революционной демократии, олицетворяемой большевистскими Советами рабочих и солдатских депутатов. Такой поступок А.Ф. Керенского, кроме личных амбиций (боязнью оказаться на вторых ролях), определялся его природной склонностью к постоянным компромиссам, стремлению избежать крайностей, балансируя между правым и левым силами, чтобы быть высшего арбитром. Только в данном случае баланс сил был бесповоротно нарушен в пользу большевиков, которые, получив большинство в обоих столичных Советах (Петроград и Москва), почти открыто готовились к захвату власти. Временное же правительство потеряло опору в народе и утратило поддержку среди генералитета, который не мог простить А.Ф. Керенскому предательство и арест генерала Л.Г. Корнилова.

Так история России в очередной раз продемонстрировала окружающему миру самый неудачный способ решения назревших проблем, когда молодая российская демократия, в силу отсутствия демократических традиций в обществе, быстро превращается в охлократию (власть толпы). Когда, используя недовольство и нетерпение масс, к власти под прикрытием самых популистских лозунгов прорывается экстремистская партия, не стесняющая себя никакими политическими принципами и нравственными нормами.

Можно ли в связи с этим считать, что центристская политика А.Ф. Керенского была заранее порочна, и, что Россия, ввиду отсутствия у её населения прочных демократических традиций, была заранее обречена на одну из диктатур: либо военная диктатура Л.Г. Корнилова, либо революционная диктатура большевиков. Впрочем, могла быть и такая крайности, как всеобщая анархия и распад страны. С таким мнением некоторых современных историков и публицистов можно согласиться с позиций сегодняшнего дня, но не при анализе реальной ситуации в стране осенью 1917 г. Тогда общая воля народов России ещё не склонилась, бесспорно, в пользу левых социалистических партий. Боролись за власть, прежде всего, конкретные политические лидеры и любой из них (А.Ф. Керенский, Л.Г. Корнилов и В.И. Ленин) мог одержать верх.

Только А.Ф. Керенскому не хватило политической воли и политического искусства в борьбе с таким искусным и решительным политиком, как В.И. Ленин. Не оказалось у него, во многом по причине его постоянных колебаний в политике, и надёжных союзников в момент большевистского переворота. Весьма примечательный факт политического прозрения бывшего председателя Временного правительства. Когда А.Ф. Керенский незадолго до своей смерти в Нью-Йорке в 1972 г. давал интервью, то на вопрос журналиста, чтобы бы он сделал, окажись вновь в Петрограде в 1917 г., А.Ф. Керенский ответил, что приказал бы расстрелять самого себя.

Л.Г. Корнилов, смелый и решительный человек, проявил непростительную слабость в самый решительный момент, в августе 1917 г., дав себя арестовать. Поддерживающий его командный состав русской армии после этого, озлобившись на правительство А.Ф. Керенского, занял позицию невмешательства, спокойно наблюдая за свержением ненавистного им Временного правительства и надеясь на то, что большевики долго у власти не продержаться, что их диктатура неизбежно рухнет в обстановке экономического и политического хаоса, охватившего страну. Здоровые силы русской армии вступили в борьбу, когда было уже поздно, когда распад страны и возобладавшая повсеместно анархия не давала никакой возможности оказать организованное сопротивление большевистской диктатуре.

Так что приходится признать, что победа В.И. Ленина была обеспечена его огромными организаторскими способностями, политической гибкостью и полной неразборчивостью в средствах, что он блестяще продемонстрировал в период от Февраля к Октябрю 1917 г.

Если этот субъективный личностный фактор (почти демоническую роль В.И. Ленина) перевести в плоскость реальных исторических закономерностей, то следует признать, что Великая Русская революция стала возможной в результате редкого совпадения и взаимодействия трёх основных решающих факторов её победы. Первый – это стремительное нарастание народной стихии, одухотворённой желанием скорейшего решения насущных жизненных программ – мира, земли и хлеба. Второй – трансформация этой стихии и стихийных ожиданий масс в политическую форму с требованием передачи всей полноты власти в руки Советов, как гаранта реализации народных стремлений. Третий – это настойчивые и успешные усилия большевиков по укреплению своего лидерства в этом массовом всенародном движении.

Поэтому тактика В.И. Ленина и возглавляемой им большевистской партии на захват и удержание власти в России заслуживает особого внимания.

2. Торжество идей революционного переустройства российского общества.

Накануне февральских событий большевики не пользовались особым влиянием среди пролетарских масс Петрограда, так как не имели легальных организаций, а потому и не смогли сыграть активную роль в свержении царизма. Более того, взрыв народного недовольства оказался для них полной неожиданностью, как и для пребывшего за границей В.И. Ленина. Только благодаря своему исключительному политическому мастерству большевики сумели закрепиться в Советах рабочих и солдатских депутатов, находящихся под полным контролем меньшевиков и эсеров, заявивших о своей поддержке всех мероприятий буржуазного Временного правительства, кроме явно контрреволюционных.

Именно исходя из сложившейся в России ситуации, Русское бюро ЦК РСДРП(б) – руководящего органа большевиков внутри страны в составе Н.Г. Шляпникова, Л.Б. Каменева и И.В. Сталина, повело линию на соглашение со всеми другими социалистическими партиями на почве условной поддержки буржуазного Временного правительства. Среди большевиков даже раздавались голоса об организационном объединении всех социалистических партий. Такая позиция представителей Русского бюро ЦК РСДРП (б) вытекала из прежней партийной установки о наличии переходного этапа между буржуазно-демократической и социалистической революцией. Оттого главную свою задачу находящиеся в России большевики видели в закреплении и дальнейшем углублении демократических завоеваний Февральской революции, пока вернувшейся 1апреля 1917 г. из эмиграции их вождь В.И. Ленин не навязал большевистской партии свой курс на немедленное завоевание власти и осуществление широких мероприятий социалистического характера. Поломал он и едва наметившуюся у местных большевиков «соглашательскую» политику по отношению к другим социалистическим партиям.

По мнению В.И. Ленина, важнейшим обстоятельством, определившим новый курс большевистской партии на социалистическую революцию, явилась первая мировая война, которая, опять же, по мнению вождя большевиков, настолько обострила все присущие мировому капитализму противоречия, что пролетарская революция казалась наилучшим выходом из этого кризиса. «Не будь войны, - указывал В.И. Ленин, - наша страна и тридцать лет могла прожить без революции». Причём, российская революция должна была стать лишь прологом к общеевропейской революции, так как в России, согласно марксистским канонам, отсутствовали необходимые материальные и социально-политические условия для победы социализма.

Эта новая политическая линия большевистской партии была сформулирована, как уже было сказано, В.И. Лениным в его знаменитых «Апрельских тезисах». Отмечая факт широкой демократизации страны и наличие реальной власти в руках Советов рабочих и солдатских депутатов, он предлагал добиться власти мирным путём. Для этого надо было лишь отрешить от власти буржуазное Временное правительство и передать её Советам по всей стране, «сверху донизу». Поскольку эсеро-меньшевистское руководство Советов, как считал В.И. Ленин настроено на соглашение с буржуазией, то оно будет саботировать все преобразования в интересах широких народных масс. Отсюда неизбежное переизбрание этих соглашательских лидеров советов и замена их большевиками. Эта большевизация Советов затем откроет путь к широким социальным преобразованиям в стране.

Такую тактическую линию на мирное развитие социалистической революции большевики проводили вплоть до июльских событий в Петрограде. При этом они использовали все выгоды оппозиционной партии: осуществляли неумеренную критику всех мероприятий правительства, не страшились бросать в народ самые популярные, но малоосуществимые лозунги о мире и земле, порицали эсеров и меньшевиков за их «бессознательно-доверчивое» отношение к Временному правительству. При этом В.И. Ленин и его соратники энергично налаживали партийную печать, укрепляли позиции большевиков в армейских комитетах, профсоюзах и в других крестьянских и рабочих организациях.

Вскоре, однако, большевики стали заложниками своей конфронтационной политики, когда в начале июля 1917 г. решились поддержать антивоенное выступление тыловых частей петроградского гарнизона, не желавших отправляться на фронт и оттого требующих передачи власти в руки Советов, надеясь, что это новое правительство пойдёт на немедленное заключение мира. При благоприятном исходе событий большевики могли взять в свои руки государственную власть. Однако результат этой авантюры оказался иным. Однако Временное правительство при поддержке Советов вызвало с фронта верные части и подавило это плохо организованное выступление солдат и матросов в Петрограде. Более того, Временное правительство получило повод обвинить большевиков в разжигании в стране политического конфликта и развернуть против них репрессии.

Многим тогда в России казалось, что с большевиками покончено раз и навсегда, но партия В.И. Ленина сумела выйти из этого поражения с наименьшими для себя потерями, сохранив свои кадры и организационные структуры. Её политическая линия даже стала ещё непримиримей, вплоть до провозглашения идеи насильственного захвата власти.

Выступив одним из организаторов отпора попытки генерала Л.Г. Корнилова установить военную диктатуру в стране, большевикам удалось вернуть прежний авторитет и уважение в солдатской среде и в народных массах. Благодаря этому обстоятельству им удалось также завоевать большинство в обоих столичных Советах – Петроградском и Московском. Так, с сентября 1917 г. у большевиков в руках оказались реальные государственные, общественные и правовые механизмы власти в лице Советов, опираясь на которые они почти открыто стали готовиться к захвату власти в обстановке бессилия и бездействия правительства А.Ф. Керенского.

Только неправомерно считать, что период с сентября по октябрь 1917 г. был движением за установление политического единовластия большевиков. Рабочие массы в столице и в провинции ведь поддерживали лишь лозунги большевистской партии, а не её стремление к коренной ломке всего социально-экономического уклада России. По этой причине большевики, осознавая шаткость своих позиций в народной среде, были вначале не против создания однородного социалистического правительства, где, кроме них, были бы представлены представители меньшевиков и эсеров. Первый раз такая вероятность возникла в начале сентября 1917 г., после разгрома выступления генерала Л.Г. Корнилова. Тогда В.И. Ленин предложил такой план для отстранения от власти правительства А.Ф. Керенского. Причём вождь большевиков и его соратники даже не претендовали на руководящие посты в предполагаемом однородном социалистическом правительстве. Однако эсеры и меньшевики вновь поддержали правительство А.Ф. Керенского и отвергли предложенный В.И. Лениным компромисс.

Вторая возможность для создания многопартийного правительства возникла во время проведения II Всероссийского съезда Советов, который узаконил захват власти большевиками в союзе с левыми эсерами. Уже почти было принято предложения Ю.О. Мартова о переговорах с лидерами других социалистических партий для создания совместного правительства, чтобы предотвратить в стране гражданскую войну. Но в конечном итоге политические амбиции партийных вождей взяли верх над раздумьями о судьбе страны. В знак протеста против большевистского переворота делегации правых эсеров и меньшевиков покинули съезд, а Л.Д. Троцкий вслед им громогласно заявил: «Пусть соглашатели принимают нашу программу и входят в правительство! Мы не уступим ни пяди». Поэтому первое советское правительство целиком состояло из представителей большевистской партии. Даже левые эсеры поначалу не вошли в это правительство, опасаясь разделить ответственность за последующие шаги большевистского руководства. Две последние попытки уберечь страну от однопартийной диктатуры, связанные с ультиматумом Викжеля (профсоюза железнодорожников) и созывом Учредительного собрания, были заранее обречены на провал, поскольку большевики уже не с кем не хотели делить захваченную власть. Как только Учредительное собрание подняло вопрос о законности новой власти, оно сразу же было разогнано. Так, победив под демократическими лозунгами, в том числе с призывом скорейшего созыва Учредительного собрания, большевики неминуемо пришли к установлению собственной однопартийной диктатуры

Однако сразу же после взятия власти в октябре 1917 года большевики оказались заложниками созданной ими же самими ситуации. Стремясь сохранить своё влияние на массу рабочих и солдат, они ознаменовали свой приход к власти решением самых насущных вопросов, на которое оказалось неспособным Временное правительство. Декретом о земле решение аграрного вопроса было отдано в руки самого крестьянства, и на селе начался «чёрный передел», одним мигом ликвидировавший не только помещичье землевладение, но и едва народившиеся частно-рыночные отношения в деревне.

Столь же губительную роль сыграл и Декрет о мире, в котором многочисленная рать крестьян, одетая в серые солдатские шинели, услышала свой голос. Солдаты бросили фронт и отправились по домам делить помещичью землю. Декрет об установлении рабочего контроля на производстве покончил с капиталистическом укладом в промышленности. Отныне полными хозяевами предприятий стали фабрично-заводские комитеты, состоящие из рабочих. Поскольку ни наладить, ни поддержать работу предприятия на прежнем уровне, они были не в состоянии, то такой шаг имел своим результатом почти полный развал промышленности.

Принятая затем «Декларация прав народов России» стала подлинным подарком для национально-сепаратистских движений на окраинах страны, что сделало весьма вероятным распад России. Да и сам советский принцип, положенный в основу государственного строительства новой России грозил ей неминуемым распадом, так как по природе своей Советы депутатов призваны защищать местные территориальные или социально-производственные интересы, а до общегосударственного уровня им подняться не суждено. Чему ж тут удивляться, если в первые месяцы большевистской диктатуры на необъятных просторах России стали формироваться всё новые и новые центры власти. Не только в пределах бывших национальных окраин и губерний, но даже в рамках отдельных уездов и волостей.

Получалось, что Советская власть, проведя в жизнь свои декреты в интересах широких масс народа, сама оказалась жертвой народной стихии, которая, казалось, заполонила собою всё. Это был период стихийной народной демократии.

Поэтому жизненно важной для сохранения контроля коммунистической партии над страной стала задача по обузданию этой народной стихии, чтобы втиснуть энергию разбуженных революцией народных масс в предельно жёсткие государственные берега. Так Великая Русская революция совершила свой первый крен от безбрежного митингового демократизма, который развернули первые декреты Советской власти, к революционно-якобинской диктатуре большевиков, ставшей над народом и навязавшей ему социалистическое переустройство всех основ российского общества.

Можно определить три этапа перехода от народно-революционной демократии к революционному тоталитаризму. Первый - от 7 ноября 1917 г. по 5 января 1918 г. Тогда большевики, руководствуясь знаменитой наполеоновской фразой «Главное ввязаться в бой – потом видно будет», направили все силы на захват и удержание власти. Отсюда самые популярные лозунги и действия, чтобы убедить трудящиеся массы в правильности своей политики и заручиться их поддержкой. Венцом деятельности партии коммунистов на этом этапе стало создание чисто большевистского правительства и размежевание со всеми политическими партиями демократического толка при опоре на уравнительские, мелкобуржуазные иллюзии масс. При этом, как уже отмечалось, была отвергнута идея однородного социалистического правительства с включением в СНК И ВЦИК представителей партий меньшевиков и эсеров. Такая политика себя полностью оправдала. Врагам партии большевиков и Советской власти, оказавшимся теперь чуждыми и непонятными своему народу, оставалось только надеяться на близкий крах большевистской диктатуры.

Второй этап эволюции народной демократии в революционно-якобинскую диктатуру длился с 5 января по 6 июля 1918 г. На этом этапе В.И. Ленин и его сторонники окончательно распростились с последними демократическими традициями в рядах своей партии и разошлись с теми слоями населения, которые, хоть и поддерживали первые мероприятия Советской власти, но были против радикальных социальных экспериментов над страной. Речь идёт о разгоне Учредительного собрания, хотя именно под лозунгом скорейшего его созыва большевики и пришли к власти. В реальной обстановке начала 1918 г. в Учредительном собрании большевикам больше не нуждались, ведь власть и так находилась в их руках. Более того, Учредительное собрание могло стать орудием в руках антибольшевистских сил, чтобы «переиграть» Октябрь и одним законодательным актом, конституционным и легитимным путём отстранить большевиков от власти. Опасность для нарождавшейся коммунистической диктатуры ещё более возросла, когда выяснилось, что большевики получили на выборах лишь 13% голосов. Большинство - 42% избирателей отдали предпочтение партии эсеров. В них, а не в большевиках, большая часть российского крестьянства видела защитников своих интересов.

Поэтому большевики в отношении Учредительного собрания продемонстрировали примат голого политического практицизма в противовес своим прежним демократическим принципам. Созвав 5 января 1918 г. Учредительное собрание, они предложили ему признать первые декреты большевистского руководства. Поскольку антибольшевистское большинство собрание не могло на это пойти, ибо в таком случае оно признавало легитимность большевистского руководства страной, то большевики на следующий же день разогнали это собрание.

С помощью этой нехитрой политической провокации большевикам удалось избежать общенародного возмущения. Но, с другой стороны, они спровоцировали выступление т.н. «демократической контрреволюции, ибо бывшие члены Учредительного собрания стали организаторами и вдохновителями антибольшевистских выступлений на окраинах страны.

Чтобы расширить пошатнувшуюся социальную базу своей власти большевики в это время пошли на союз с левыми эсерами, предоставив последним ряд малозначительных постов в своём правительстве. Надо отдать должное политическому мастерству Владимира Ленина, который таким образом обеспечил поддержку своей власти со стороны мелкобуржуазных слоёв населения, создав у них иллюзию существования коалиционного эсеро-большевистского правительства.

Несмотря на эти внутриполитические успехи, судьба коммунистического правительства по-прежнему висела на волоске. В условиях развала старой армии дальнейшее продолжение войны грозило поражением страны и крахом большевистской диктатуры. Поэтому под сильным давлением В.И. Ленина советским правительством был заключён позорный Брестский мирный договор с Германией в марте 1918 г. По условиям этого договора Россия не только несла значительные территориальные потери и выплачивала огромную контрибуцию. Само правительство народных комиссаров превращалось, по существу, в марионетку кайзеровской Германии, послушно выполняя её всё более наглые требования. Позор Бреста вызвал гнев всех русских патриотов, что значительно расширило социальную базу контрреволюции и активизировало антисоветские выступления по всей стране.

Однако, по мнению В.И. Ленина, «игра стоила свеч». Он поспешил воспользоваться доставшейся с таким трудом мирной передышкой для окончательного упрочения большевистской диктатуры по всей стране, снизу доверху. Очень скоро руководящая роль коммунистической партии закрепилась по всей вертикали власти – от Совнаркома и ВЦИКа до местных советов. Последние уже тогда из органов народовластия превратились в «приводной ремень» от партии к массам. ЦК большевистской партии взял под свой полный контроль подбор и назначение кадров во все звенья управления. В отношении противников коммунистической диктатуры в повестку дня был поставлен массовый террор. Карающим мечом партии стала ВЧК, получившая право арестовывать, судить и расстреливать всех врагов Советской власти, за фасадом которой скрывалась диктатура вождей большевистской партии.

Вместо рабочего контроля на производстве была введена жёстко централизованная система управления промышленностью: от Высшего Совета народного хозяйства до местных совнархозов с назначенными комиссарами во главе. Была завершена национализация почти всех промышленных предприятий и банковской системы без всякой компенсации прежним владельцам. После того как социалистические преобразования в городе были завершены, классовая борьба была развёрнута в деревне, чтобы обуздать мелких собственников. Уже в январе 1917 г. была запрещена свободная торговля хлебом и введена продовольственная диктатура. Это означало насильственное и безвозмездное изъятие хлеба у крестьян по линии продразвёрстки для покрытия государственных расходов. Но взять хлеб у зажиточной части деревни власть могла только при помощи сельской бедноты. Ей и была передана вся власть в деревне. Организованные в комитеты бедноты, они подмяли под себя сельсоветы, кооперативы и другие органы крестьянского самоуправления. Злоупотребления комбедов и их покровителей большевиков вызвали рост крестьянских выступлений.

Такая политика большевиков в деревне не могла не вызвала трещину в союзе большевиков с левыми эсерами, которые не могли смириться с явно антикрестьянской политикой большевистского руководства. Эсеры оказались в очень неприятной для себя ситуации: крестьянская партия участвовала в антикрестьянском правительстве. Выход для себя эсеры увидели в провоцировании новой войны с Германией, когда бы общая необходимость защиты отечества сняла возникшие противоречия между Советской властью и большинством трудящегося населения страны. Для этого эсеры убили германского посла Мирбаха и устроили военную демонстрацию в столице. Но большевики, опираясь на преданный им Московский гарнизон, состоящий из латышских стрелков, сравнительно быстро подавили плохо организованное выступление левых эсеров, убрали их со своей дороги и перешли к открытой диктатуре революционно-якобинского толка.

3. Причины победы красных в гражданской войне.

К лету 1918 г. относится наступление третьего, самого трагического этапа перехода от народной демократии к революционному тоталитаризму, когда наглядная демонстрация антидемократической и антигуманной сути коммунистической власти вызвали сползание российского общества к гражданской войне.

В начале Гражданской войны большевикам пришлось иметь дело с т.н. «демократической контрреволюцией». На этом её этапе против власти красных комиссаров выступили меньшевики, эсеры и местные казачьи или национальные правительства на окраинах страны. Однако их тактика борьбы с Советской властью на основе сочетания действий небольших воинских отрядов и широких антибольшевистских восстаний в центральных областях страны оправдывала себя лишь до тех пор, пока коммунистический режим не перешёл к строительству регулярной массовой Красной армии. Демократической революции также не хватило и самого главного – ярких лидеров, способных организовать борьбу против большевистской диктатуры и сплотить воедино разрозненные очаги сопротивления триумфальному шествию Советской власти. Поэтому на втором, решающем этапе Гражданской войны штатские представители демократической контрреволюции передали пальму первенства в борьбе с большевиками военной диктатуре в лице генералов А.И. Деникина, Н.Н. Юденича и адмирала А.В. Колчака. Победа осталась за большевиками. Историки в последнее время довольно точно указали на те обстоятельства, которые способствовали крушению «белой гвардии» с её «белой идеей».

В Гражданской войне решающую роль приобретает идеология. В такой войне всегда побеждает тот, кто сумеет убедить большинство народа в правильности своей политики. Белое движение не сумело создать приемлемую для большинства трудящегося населения страны политическую программу. Слишком общие и туманные декларации белых генералов старательно обходили жизненно важные для народа вопросы о государственном строе, о правах крестьян на помещичью землю и демократических свободах, что воспринималось этим народом как стремление вернуть его к старым порядкам. Такое их мнение иногда находило подтверждение в практических действиях белогвардейской администрации на контролируемых ею территориях.

Совсем непонятно, зачем было командующему «Вооружёнными силами Юга России» А.И. Деникину требовать от крестьян одной трети урожая в пользу помещиков в качестве компенсации за их разграбленные имения. Или зачем было «Верховному правителю России» А.В. Колчаку запрещать всякие покушения крестьян на крупную земельную собственность в Сибири, где и помещиков то почти не было. На закате Белого движения только новый командующий Добровольческой армии П.Н. Врангель издал закон о предоставлении крестьянам части помещичьих земель за выкуп, но это никакой роли не сыграло, так как крестьяне уже получили землю от Советской власти. Данное обстоятельство, т.е. неумение белых генералов Белого движения предложить народу приемлемую альтернативу большевистской диктатуре, крайне сузило социальную базу Белого движения, ограничив её в основном кадровым офицерством, студенческой молодёжью, казачеством и личными противниками Советской власти. Иными словами, белые генералы сделали упор на чисто военном способе решения вопроса о свержении коммунистической диктатуры. В этом и заключалась их главная ошибка.

Большевистские руководители, напротив, под все свои действия подводили идеологическую платформу, сумев убедить значительную часть трудового народа, что, несмотря на все издержки коммунистической диктатуры, она всё же предлагает лучший выход для страны и её народа, нежели победа белых генералов.

Большевики победили также благодаря организованности и сплочённости в своих рядах, потому, что сумели превратить контролируемую ими территорию в единый военный лагерь, создать централизованное управление фронтом и тылом, обеспечить дисциплину и порядок на своей территории.

Белые правители ничем подобным похвастаться не могли. Захваченная ими территория напоминала полный развал, ибо была перенасыщена спекулянтами, казнокрадами и тёмными личностями, буквально разъедавшими тыл белой армии. Гораздо хуже, чем у противника, у них был обеспечен и порядок в воинских частях. Отсюда такое явление как «атаманщина», когда отдельные командиры (Семёнов, Анненков, Капель, Слащёв) лишь номинально подчинялись Главному командованию. Творимые ими бессудные расправы над мирным населением, погромы и произвол контрразведок, лишали Белое движение прежнего ореола святости, настраивали против него большую часть населения страны. Нельзя не согласиться со словами известного идеолога Белого движения В.И. Шульгина, что «начинали Белое движение почти святые, а закончили почти мерзавцы».

Сыграло свою роль в победе большевиков и выгодное военно-стратегическое положение Советской республики. Подконтрольная большевикам территория занимала исторический центр страны, где сходились важнейшие железнодорожные узлы, располагались крупнейшие оружейные заводы и воинские склады; где находилась большая часть однородного русского населения, поставлявшего солдат в Красную армию, которая достигла к лету 1920 г. около пяти миллионов человек. К слову сказать, армии белогвардейцев и иностранных интервентов в общей своей массе не превышали миллиона человек. К тому же белые генералы действовали на разных фронтах и не координировали свои действия. Удобная конфигурация советской территории позволяла Красному командованию быстро перебрасывать войска на угрожаемые направления, как только противник обозначал направление своего главного удара, парировать его и переходить в победоносное контрнаступление.

И ещё на одно обстоятельство, обеспечившее победу Красных в Гражданской войне, хотелось бы указать. Оно относится к извечно больному национальному вопросу. Белые генералы, как известно, выдвинули лозунг «За единую и неделимую Россию», что оттолкнуло от них представителей национальных окраин и породило рост сепаратистских выступлений в тылу белых войск. Это, с одной стороны. С другой - почти неприкрытая зависимость белых лидеров от союзников вызывала сомнение в искренности их патриотических лозунгов, нивелировала все их разговоры о защите родины от врагов России – большевиков-интернационалистов.

Как это не покажется парадоксальным, но именно своими интернациональными лозунгами и гибкой политикой в национальном вопросе Советскому руководству удалось уберечь страну от развала. В своём продвижении на национальные окраины Красная армия могла опереться на поддержку бедняцких слоёв местного населения, щедро раздавая им обещание о национальном суверенитете и защите прав всех ранее угнетаемых царизмом народов. С другой стороны, русское население национальных окраин только в единокровных им бойцах Красной армии могло найти защиту от местных националистов. Таким образом, получалось, что, изгоняя интервентами с российской территории и расширяя свой контроль на большую часть владений бывшей Российской империи, Советская власть не на словах, а на деле демонстрировала защиту национальных интересов страны.

Только вот, социально-политический строй, народившийся в годы революции и гражданской войны, мало соответствовал тому социалистическому идеалу, за торжество которого отдали свои жизни многие поколения русских революционеров. Во-первых, утвердился высочайший тип тоталитарного обобществления собственности, верховным и всевластным распорядителем которой выступил новый многочисленный, но сравнительно узкий по сравнению ко всему населению страны, слой управленцев из правящей партии. За ширмой советской и государственной скрывалась по существу узкогрупповая корпоративная собственность новых хозяев России.

Во-вторых, тоталитарно изменилась природа большевистской партии. Она всё больше отрывалась от масс и, применяя репрессивные меры по подавлению народного недовольства, она находила для себя новую социальную опору в лице армейского и тылового начальства, попадая в заложники нового элитного слоя советского общества т.н. «совслужащих». Коммунистическая партия как бы становилась одновременно и правящей партией и правящим классом нового советского общества.

В-третьих, тоталитарные изменения произошли также в области общественной морали. Как ненужный хлам были отброшены в сторону все слова о свободе, равенстве и демократии для всех. На первый план теперь выдвигались жестокость, классовая месть, преданность идее социального переустройства и оправдание любых преступлений, если они направлены на благое дело – «освобождению трудящихся от гнёта капитала». Это открывало дорогу в партию и к власти не самым лучшим социальным элементам, тем, кто жаждал безмерной власти и чурался простого, будничного труда. Тем более, для того, чтобы выбиться в начальство не требовалось особого образования или культуры. Достаточно было только бездумной исполнительности и угодничества по отношению к начальству, интриганства и обмана по отношению к сослуживцам и подчинённым, а также предельной жестокости по отношению к классовым врагам.

Эти новые черты советского государства и определяли его тоталитарный характер. Господство единой идеологической системы и одной партии, скроенной по типу средневекового ордена и осуществляющей контроль над всеми сферами жизни Советского общества. Но это был пока именно революционный тоталитаризм, питаемый идеей интернационализма, т.е. социального переустройства не только России, но и всего мира. И партия была пока ещё союзом единомышленников, а не орудием утверждения личной власти вождя. «Карающий меч революции» - ВЧК было всевластно над всем населением страны, но В.И. Ленину даже в голову не могло прийти использовать это оружии, как средство в споре со своими оппонентами внутри партии. Кстати, В.И. Ленин не одобрял возвеличивания своей фигуры, не стремился к утверждению своего культа в стране. Однако всё это было не за горами. Имелись все предпосылки для перехода от революционного тоталитаризма, который одухотворял общество в годы революции и гражданской войны, к тоталитаризму иного, высшего типа, который впоследствии назвали культом личности И.В. Сталина. И немалую роль в последующем утверждении режима личной власти И.В. Сталина сыграла приверженность значительной части большевиков традициям и нормам «воюющей партии» времён Гражданской войны.

Уже тогда замечательный русский поэт «серебряного века» Игорь Северянин предрёк нависший над страной ужасный рок и будущее духовное возрождение своего народа:

«Я чувствую, близится смутное время:

Бездушье мы духом своим победим,

И в сердце России пред странами всеми

Народом народ будет грозно судим.

И спросят избранники, русские люди,

У всех обвиняемых русских людей,

За что умертвили они в самосуде

Цвет яркой культуры отчизны своей.

Зачем православные бога забыли,

Зачем шли на брата, рубя и разя…

И скажут они: «Мы обмануты были,

Мы верили в то, во что верить нельзя…»

И судьи умолкнут в печали любовной,

Проверив себя в неизбежный черёд,

И спросят: «Но кто же зачинщик виновный?»

И будет ответ: «Виноват весь народ.

Он думал о счастье отчизны любимой,

Он шёл на жестокость во имя любви»…

И судьи воскликнут: «Народ подсудимый!

Ты нам неподсуден. Мы братья твои!

Мы − часть твоя, пядь твоя, кровь твоя, грешный.

Наивный, стремящийся вечно вперёд,

Взыскующий Бога в Европе кромешной,

Счастливый в несчастьи, великий народ!»¹

Глава двенадцатая. Советское общество в 20-е – 40-е гг. ХХ в.: от революционного тоталитаризма к режиму личной власти И.В. Сталина.

1. Новая экономическая политика в СССР: плюрализм в экономике - диктат в политике.

Вышедшее из горнила революции и гражданской войны новое общество стало в основе своей тоталитарным. Это означало огромную роль идеологии в обществе и стремление государства контролировать и регулировать как можно больше сфер жизни общества. Только это пока был революционный тоталитаризм, направленный на немедленное осуществление социалистического идеала и устранение всего того, что мешало его укоренению на российской почве. Логическим следствием такой политики стала попытка огосударствления производства и распределения, т.е. реализация многократно проклятой Карлом Марксом идеи военно-казарменного коммунизма.

Свидетельством этого является принятый IX съездом РКП(б) в марте 1920 г. проект полной милитаризации экономики страны. Согласно этому проекту все рабочие и крестьяне должны были быть записаны в трудовые армии и впредь считаться бойцами трудового фронта. По воле руководства они в любой момент могли быть переброшены на любой участок работы без всякого их на то согласия. За уклонение от трудовой повинности полагалось заключение в концентрационные лагеря сроком на пять лет.

Помешали реализации этой военно-казарменной утопии, прежде всего, неутешительные итоги предшествующей экономической политики большевиков - политики «военного коммунизма», почти подорвавшей хозяйство страны.

Однако более серьёзную угрозу для новой власти представляли вспыхнувшие почти повсеместно волнения крестьян на почве голода и разрухи, продразвёрстки и засилья большевиков во всех органах власти. Они, по мнению руководителя Советского государства В.И. Ленина, представляли собою более страшную опасность, чем все белогвардейские армии А.В. Колчака, А.И. Деникина, Н.Н. Юденича и П.Н. Врангеля вместе взятые. Иными словами, большая гражданская война закончилась, но продолжалась, по мнению ряда историков, малая гражданская война власти уже против своего народа, который они хотели осчастливить новой жизнью без эксплуатации и эксплуататоров.

Когда же восстал Кронштадт, крупнейшая военная часть и бывшая база Октябрьской революции, то тут большевики во главе с В.И. Лениным поняли, что продолжение прежней политики «военного коммунизма», и, тем более, её ужесточение чревато катастрофой для коммунистического режима. «Мы сделали ту ошибку, - указывал он, что решили произвести непосредственный переход к коммунистическому производству и распределению…Мы рассчитывали – вернее будет сказать – мы предполагали, без достаточного, впрочем, расчёта – непосредственными велениями пролетарского государства наладить государственное производство и распределение продуктов по-коммунистически в мелкокрестьянской стране. Жизнь показала нашу ошибку»¹. Таким образом, сама жизнь заставила вернуть в экономику элементы здравого смысла, отказаться от «красногвардейской атаки на капитал» и допустить временное отступление на рельсах новой экономической политики, допускавшей в советскую экономику свободную торговлю и частный капитал.

Переход к новой экономической политике и изменение всей предыдущей точки зрения на социализм дался Коммунистической партии нелегко. Многие партийцы не без основания полагали, что свобода торговли и неминуемое развитие товарно-денежных отношений в стране может привести к усилению позиций частного капитала, что создаст угрозу для большевистской диктатуры. Известные опасения по этому поводу испытывал сам В.И. Ленин. «Свобода торговли, - говорил он, - даже если она вначале не так связана с белогвардейцами, как был связан Кронштадт, все-таки неминуемо ведет к этой белогвардейщине, к победе капитализма, к полной его реставрации»². У него была надежда ограничить неизбежный в тех условиях товарный обмен рамками местных рынков.

Однако уже первые хозяйственные успехи нэпа и стабилизация на этой основе политической ситуации в стране отбросили эти сомнения прочь. Новая экономическая реальность стала сильнее рецидивов военно-коммунистических настроений. Оказалось достаточным пробить первую брешь в системе военно-командной экономики: заменить продразверстку натуральным налогом и разрешить крестьянину свободно распоряжаться частью продуктов своего труда, как жизнь заставила сделать следующие шаги, раскрепощающие хозяйственную инициативу предприимчивых людей. Пришлось вскоре разрешить открытую торговлю в масштабах всей страны, установить оптовые и розничные цены на товары, предоставить всем желающим возможность заниматься кустарными промыслами и образовывать кооперативные товарищества. Получили распространение концессии и аренда. Были учреждены Госбанк, Комитет цен, Центральная и местные товарные биржи, расширены права Центросоюза.

Только напрасны были надежды небольшой части белой эмиграции, группировавшейся вокруг печатного органа «Смена вех» - «сменовеховцев», на мирную эволюцию советской экономики в свободно-рыночное хозяйство и некоторую демократизацию государственной власти.

Этого не могло быть по определению, поскольку, во-первых, государство посредством ценовой и налоговой политики, общественного и административного контроля, всячески ограничивало деловую активность в стране. Участие частного капитала допускалось лишь в тех отраслях, где преобладали мелкие и средние предприятия и где предприниматели способствовали сокращению дефицита товаров народного потребления. Ведь главнейшей задачей нэпа было успокоить население, уставшее от тягот гражданской войны, и создать «мостки» для перехода к социализму, а вовсе не развитие частнособственнических начал в экономике.

Во-вторых, советская пропаганда, весь ход внутрипартийных дискуссий, широко освещавшийся в печати, не давали частнику ни на миг забыть, что его лишь временно терпят, что в будущую социалистическую систему хозяйствования он не вписывается, а потому со временем будет устранен. Поэтому городской предприниматель и крестьянин-собственник, чувствуя неустойчивость своего положения, остерегались вкладывать средства в крупное производство. Более охотно они участвовали в торговле и в таких деловых акциях, где была большая оборачиваемость капитала и, где легче было укрыть его от налоговых органов, где в их руки текли т.н. «живые деньги».

В-третьих, все действия советского правительства, за редким исключением, представляли собой ряд последовательных ударов по рыночным отношениям и частным предпринимателям.

Первый ощутимый удар по нэпу был нанесен в 1922 г. отказом советского правительства платить дореволюционные долги и ограничить монополию внешней торговли, на чем настаивал нарком внешней торговли Л.Б. Красин и против чего резко выступали В.И. Ленин и Л.Б. Троцкий. А ведь без этого нельзя было получить западные инвестиции и расширить торгово-экономические связи с европейскими странами, что могло самым благотворным образом сказаться на хозяйстве страны, но не отвечало политическим установкам большевистских лидеров, панически боявшихся «буржуазного перерождения» советского государства. В такой мелкобуржуазной стране как Россия монополия внешней торговли представлялась им последним бастионом социализма. Сломай этот барьер, считали они, и вся мировая буржуазия тотчас сомкнется с нэпманами и тогда конец Советской власти неминуем.

Второй удар пришелся на осень 1923 г., когда правительством были установлены директивные цены на промышленные и продовольственные товары, что нарушило эквивалентный обмен между производителями и потребителями, между промышленностью и сельским хозяйством.

Наконец, третий, завершающий удар по новой экономической политике, делавший дальнейшее ее проведение невозможным, был нанесен в 1926- 1927 г. Тогда ради перекачки всех денежных средств на нужды начавшейся индустриализации государство усилило прямой нажим на частный сектор экономики путем повышения налогов, сокращения банковского кредита и других административных санкций.

В результате такой политики большевистского руководства период проведения новой экономической политики никак не мог стать временем гармоничного и стабильного хозяйственного развития, как в своё время писали отдельные авторы. Напротив, это была сплошная череда хозяйственных кризисов, захватывавших как государственные, так и частные предприятия. И по этой, в том числе, причине к году, завершающему проведение новой экономической политики, т.е. к 1925 г., страна так и не достигла уровня 1913 г. по производству ряда продовольственных товаров, отчего пришлось вводить карточную систему распределения продуктов. Получается, что система НЭПа дала осечку в самом важном для существования Советского государства деле – достижение дореволюционного уровня производства и потребления товаров, что должно было послужить плацдармом для дальнейшей борьбы за социализм.

Вторая причина победы в партии линии на свёртывание элементов новой экономической политики объясняется неоднозначностью социально-политической ситуации в стране, когда общество и власть оказались охвачены почти поголовной коррупцией. Социалистическое государства, за которое сражались многие поколения русских революционеров, приобретало черты социума, где всем заправляли спекулянты и продажные чиновники. Эта реальная угроза «социальной деградации» привела к тому, что к концу 20-х гг. ХХ в. большинство рядовых коммунистов высказалось за необходимость «большого скачка», который, как и во времена «военного коммунизма» мог бы вернуть советское общество к первозданной чистоте революционного марксизма, искажённого новой экономической политикой.

Такой порыв рядовых ревнителей чистоты революционного учения встретил полное понимание и нашёл поддержку среди партийного руководства во главе с И.В. Сталиным, желавшего несколько приструнить изрядно распустившихся партбюрократов и её сильнее привязать их к государственной колеснице.

В этих условиях достаточно было любого толчка, любого политического или экономического кризиса, чтобы партийное руководство вновь попыталось выправить создавшееся нелёгкое положение в стране за счёт усиления административного вмешательства в экономику вплоть до её полного огосударствления. Причём, такой план сталинского руководства больше вписывался в концепцию строительства социализма, разработанную В.И. Лениным, чем предложения видного большевика Н.И. Бухарина о дальнейшем развитии и углублении новой экономической политики.

Не выдерживает серьёзной критики тезис ряда авторов о том, что В.И. Ленин, якобы, в своих последних работах пересмотрел свои прежние взгляды на социализм и пути его построения. Что он, дескать, вёл в них речь о каком-то кооперативном, демократическом социализме. Более трезвый взгляд на «творческую лабораторию» ленинской мысли показывает, что и в своих последних работах В.И. Ленин сформулировал идею индустриальной модернизации страны, без рынка и демократии, но с опорой на коллективистские традиции русского народа и мощное государство. Для реализации этого плана требовалось окончательно покончить с ещё теплящимися западническими элементами в российской культуре, с идеалами общинной демократии и с оставшимися от старой России духовными основами русского общества, которые складывались тысячелетия.

Допуская многоукладность в экономике и рост товарно-денежных отношений в стране, В.И. Ленин был категорически против всяких изменений в сложившимся политическом строе, ибо это могло привести к складыванию элементов гражданского общества. Систему однопартийной диктатуры он считал лучшим средством построения в стране индустриального общества, названного им социалистическим.

Для упрочения своей диктатуры большевики вскоре после окончания гражданской войны принялись выкорчёвывать последние остатки оппозиционных партий. «По моему, - писал В.И. Ленин наркому юстиции Курскому, - надо расширить применение расстрела (с заменой высылкой за границу) ко всем видам деятельности меньшевиков, социал-революционеров и всех прочих». И молодая российская многопартийность, насчитывавшая едва - ли четверть века была уничтожена в одночасье, в начале двадцатых годов.

После уничтожения политической оппозиции единственным центром организованного сопротивления коммунистической диктатуре осталась Церковь. Чисто репрессивными методами уничтожить ей сразу оказалось невозможно. Можно было разрушить церковную организацию, но не подорвать религиозные убеждения в народе. Поэтому краеугольным камнем в системе коммунистического воспитания и обучения, кроме социалистической идеи, стал пропаганда атеизма. Образовавшаяся в результате гонений на Церковь духовная ниша стала заполняться новыми социалистическими культами и символами веры: красные уголки в воинских частях, на предприятиях и в учреждениях; обилие портретов и памятников вождям, переименование в их честь улиц и городов. А вместо христианских таинств в ход пошли чисто языческие ритуалы – мавзолей основателя Советского государства и массовые шествия с идеологическими атрибутами.

Однако для полного утверждения монопольного положения Коммунистической партии в культурно-духовной сфере требовалось унять старую русскую интеллигенцию, которая одним фактом своего существования отравляла жизнь партийным вождям, чей интеллектуальный уровень был ниже уровня признанных корифеев российской философии, экономики, истории. Для начала деятелям старой русской науки был закрыт доступ к печати. Затем последовала чистка в преподавательской и студенческой среде. Апофеозом же антиинтеллигентской кампании стала высылка из России большой группы выдающихся учёных, среди которых были величины мирового значения, внёсшие затем весомый вклад в развитие европейской науки и техники. Россия же таких людей потеряла навсегда.

Буквально всё свидетельствует о том, что, несмотря на некоторые послабления в экономической политике, революционный тоталитаризм довершил своё дело по искоренению элементов демократии и свободомыслия в стране, подготавливая почву для собственного перерождения в систему личной власти партийного вождя. Иначе и быть не могло. Вся власть над страной в руках партии, в самой партии введён казарменный режим и всевластие партаппарата. Все дела в партии и стране решает узкий круг партийных вождей. Среди них один обязательно должен был выдвинуться на первое место.

Поэтому после смерти В.И. Ленина сразу развернулась борьба среди его ближайших соратников за лидерство в стране и партии. Каждый из претендентов на роль вождя выдвинул свой план дальнейшего развития страны. Победа досталась И.В. Сталину, который выдвинул наиболее приемлемый для большинства партии план социалистического строительства. Его можно назвать доктриной форсированного строительства социализма в стране в условиях капиталистического окружения. Эта доктрина хорошо накладывалась на имевшую многовековые корни в народном сознании идею об исключительности исторической судьбы России. То, что ей (пусть в облике СССР) суждено проложить другим странам и народам путь в светлое будущее.

Отталкиваясь от таких настроений рядовых коммунистов, И.В. Сталин сравнительно легко одержал верх над Л.Д. Троцким с его идеей «перманентной революции». «Ведь Троцкий, - как отмечал Сталин, - не даёт никакого просвета, ибо (согласно ему) противоречия в положении рабочего правительства… смогут найти своё разрешение только на арене мировой революции пролетариата… Что ж нам тогда остаётся делать? Прозябать в своих собственных противоречиях и гнить по корню в ожидании мировой пролетарской революции?».

Столь же просто И.В. Сталин убрал со своего пути «любимца партии» Н.И. Бухарина. Во-первых, тот не был хорошо известен широким партийным массе. И, во-вторых, кого могла увлечь его идея «отсталого», «слаборазвитого» социализма? План И.В. Сталина был более близок и понятен партийной массе. Укрепив свою власть и поведя за собой крестьянство, пролетариат может и должен построить социалистическое общество. Достичь искомого состояния общества предполагалось путём отказа от НЭПа, ликвидации многоукладности в экономике и рыночных отношений в стране даже в том урезанном виде, в котором они существовали в годы нэпа. Далее последовали ускоренная индустриализация страны и коллективизация сельского хозяйства вместе с переделкой духовного мира людей. Что же касается мировой социалистической революции, то она отодвигалась на необозримую перспективу. Она теперь рассматривалась как длительный исторический процесс, как целая эпоха перехода всех стран от капитализма к социализму при ведущей роли СССР в этом процессе.

Таким образом, марксистская идеологическая доктрина оказалась «переварена» реальными потребностями осуществления перехода страны к индустриальной фазе развития. В рамках коммунистической системы решалась та историческая задача, которую не сумела решить царская Россия – перевести страну на индустриальный путь развития. То был особый способ решения национально-государственной задачи путём предельной концентрации всех ресурсов страны на ключевых направлениях – создание мощной производственно-технической базы, изменение качественного состава населения, уровня и условий его жизни.

Вначале государственный аппарат методично и настойчиво стал прижимать мелкого собственника – крестьянство. Использовав в качестве предлога трудности с хлебозаготовками в 1926-1927 гг., власть стала внедрять в деревне типичные приёмы «военного коммунизма» - загототряды, обыски, суд за укрывательство хлеба. Была запрещена продажа хлеба на рынке, выставлены заградительные посты на дорогах. Так была подорвано товарное производство в деревне. Попутно государственный аппарат скрутил все виды частнопредпринимательской деятельности в городской промышленности. Частников просто давили налогами, отказывали в денежной ссуде, доводили до разорения.

Довершила разгром товарного производства и рассеяла все надежды на мирную трансформацию коммунистической системы в более демократическое общество произведённая в 1929-1932 гг. насильственная коллективизация сельского хозяйства, ликвидировавшая саму возможность для произрастания частно-рыночных элементов в хозяйстве страны.

Так, в Советской стране потерпела крах первая попытка создания планово-регулируемой рыночной экономики путём механического соединения заведомо несовместимых вещей: частного предпринимательского интереса с полной монополией партии в социально-политической и экономической сферах жизни общества.

3. Социалистическая индустриализация в СССР: достижения и потери.

Реализация плана социалистического переустройства российского общества потребовала решения трёх взаимосвязанных задач. Во-первых, наращивание технико-экономического потенциала страны. Во-вторых, создание соответствующей современной индустриальной базе страны интенсифицированного сельского хозяйства. И, наконец, в ходе т.н. «культурной революции» создать новое поколение людей способных жить и трудиться в условиях индустриального общества.

Уже в ходе первых двух довоенных пятилеток в СССР была создана

многоотраслевая промышленность, соответствующая потребностям страны. Это было в основном достигнуто за счёт ужесточения трудовой дисциплины, снижения реальной заработной платы и широкого применения принудительного труда заключённых в самых тяжёлых отраслях производства: лесоразработки, золотодобыча, промышленное строительство в северных районах страны. Не надо также сбрасывать со счетов невиданный трудовой энтузиазм многих миллионов советских людей, искренне верящих, что они строят новую, более счастливую жизнь. Эту уверенность и чувство гордости подкрепляли вести с Запада, где в те годы разразился мощный экономический кризис, переросший в затяжную депрессию.

Такие методы социалистического строительства дали определённые результаты с точки зрения создания организационно-технических структур индустриального общества. К началу Великой Отечественной войны по абсолютному объёму важнейших видов продукции СССР приблизился или превысил валовые показатели Германии, Англии и Франции. Таким образом, индустриальная база страны была создана. Но СССР, вплоть до конца социалистической эпохи, не перегнал и даже не догнал развитые страны Европы по производству товаров на душу населения и по их качеству. Если взять эти душевые показатели, то отставание по некоторым видам продукции составляло в 1,5, а по некоторым показателям в 3-4 раза.

К этому ещё следует добавить, что ни один пятилетний план не был полностью выполнен. Многие задания первой пятилетки были достигнуты только по завершении второй пятилетки, а некоторые вовсе после войны (в частности, по производству чугуна, нефти, тракторов). Иными словами, постоянное подстёгивание темпов экономического роста просто истощало материальные и физические ресурсы страны. Вместе с тем, это никак не омрачает подвиг советских людей за два десятилетия превративших Советскую Россию в мощную индустриальную державу и заслуги руководства страны, предельно жестоко, но решивших важную для дальнейшего существования страны задачу по индустриальной модернизации, под тяжестью которой надломилась и рухнула царская Россия.

Проведение индустриализации, как уже отмечалось, потребовало перестройку деревни. Её тоже надо было подогнать под промышленный тип развития. Коллективизация села вовсе не означала возвращения к общинным порядкам. Если русская община в деревне представляла собой, прежде всего, социальный институт, то колхоз являлся производственным коллективом – артель, составленный по функциональному принципу (тракторная бригада, полевое звено, молочно-товарная ферма, колхозное правление). Причём колхоз постоянно находился под государственным контролем. Сверху давались директивы, когда пахать, что сеять и какой объём продукции отдать в «закрома родины».

Как и в ходе проведения индустриализации, темпы коллективизации были просто бешенными. Власть, опираясь на беднейшие слои населения деревни, провела экспроприацию зажиточной части крестьянства, сокрушила прежний деревенский уклад, подогнала его под промышленный тип развития. Однако роста сельскохозяйственного производства не произошло. Более того, в результате насильственных методов коллективизации и ликвидации прослойки самых хозяйственных крестьян, были подорваны производительные силы деревни. Восполнить резкую убыль скота и остановить падение урожайности колхозных полей удалось только к концу 50-х г. ХХ в. Следствием преступной бездеятельности руководства страны и общего плохого состояния дел в колхозах стал массовый голод, поразивший главные зерновые районы страны в 1932-1933 гг., жертвами которого, по разным подсчётам, стало от 6 до 10 млн. чел.

Вместе с тем в рамках колхозной системы решалась проблема социальной поддержки бедняков и малоимущих. В конечном итоге сельское хозяйство и промышленность включались в единую унифицированную систему директивного управления экономикой. Был, таким образом, создан социально-экономический фундамент соответствующий индустриальной фазе развития советского общества.

Бурное развёртывание индустриализации потребовало решительных мер в области народного образования. Стране нужны были профессионально грамотные кадры рабочих, служащих и инженерно-технических кадров на промышленных предприятиях. Это и явилось главной задачей провозглашённой партией «культурной революции». В её ходе была в основном ликвидирована неграмотность населения, создана хорошо отлаженная система начального, среднего и высшего образования, большое внимание было уделено развитию естественно-технических наук. Это имело своим следствием создание квалифицированных кадров на промышленных предприятиях и в сельском хозяйстве, бурное развитие советской науки. Особенно в технических областях.

Что же касается сферы гуманитарного знания, то здесь успехи были гораздо скромнее. Ведь высшим достижением в этой сфере были объявлены труды основоположников марксизма-ленинизма, а главной целью гуманитарных наук, литературы и других видов искусств - прославление социалистической родины и её вождей. Всё это, естественно ограничивало возможности деятелей культуры и науки в развитии их отдельных направлений и отраслей. Это всё привело к образованию в стране обширного слоя дезориентированных людей, отчуждённых от власти, свободы и средств производства, но искренне уверенных в том, что они живут в самой свободной стране и являются хозяевами своей судьбы. Именно в таком духе их воспитывали советская литература и весь пропагандистский аппарат господствующей коммунистической партии, как в кривом зеркале искажавшие действительное положение дел в стране победившего социализма.

Здесь не представляет особого интереса вопрос о том, насколько сталинская модель социализма соответствовала доктринальным установкам классиков марксизма. Ведь, в главном и основном И.В. Сталин воплотил в жизнь главные постулаты марксизма: ликвидировал частную собственность, устранил эксплуататорские классы, покончил с буржуазными понятиями о морали и нравственности, создал новую социалистическую культуру.

И популярный в сталинскую эпоху лозунг «Сталин – это Ленин сегодня», на наш взгляд, вполне, на наш взгляд, соответствовал сложившейся ситуации. Ведь В.И. Ленин никогда не ставил под сомнение монопольное положение Коммунистической партии в советском обществе и целесообразность революционного насилия в решении политических и экономических проблем. Так что, куда больший интерес вызывает вопрос о том, как можно было избежать столь трагической развязки для нашей страны, как установление тоталитарного сталинского режима.

Сейчас, когда на новом, более объективном, уровне происходит процесс возвращения к исто­рической правде, историки настойчиво ищут истоки тра­гического для нашей страны развития событий, которые привели к установлению тиранической диктатуры И.В. Сталина, стоившей нашему народу многих миллионов человеческих жизней. Одни историки видят первопричину всех наших бед в роковом 1918 г., когда был разо­рван союз большевиков с левыми эсерами, что позволило РКП/б/ монополизировать свою власть над обществом и создать условия для становления тоталитарной системы.

Другие относят начало складывания тоталитаризма чуть ли не к первым дням Октября 1917 г. На наш взгляд, наиболее роко­вым шагом в развитии событий, приведших к перерождению советской власти, стало нежелание партии после Гражданской войны коренным образом перестроить формы и методы своей деятельности. Последний шанс был упущен в период новой экономической политики, когда поворот от утопии к реальности в экономике не сопровождался столь же решитель­ной демократизацией политических структур в стране, сложившихся в годы Гражданской войны. Партия не захотела или не смогла тогда поступиться своей монополией на власть, допустить существование политической оппозиции. Отвергла возможность любых компромиссов с другими общест­венными движениями и в итоге сама оказалась под пятой сталин­ского деспотизма.

Тем более что наиболее сущностной чертой нового общества стала крайняя абсолютизация роли насилия во всех сферах жизни, превращение его в универсальное средство решения любых проблем. Следуя по этому пути, И.В. Сталин и созданная им система истребили гораздо больше людей, чем все правители России за её свыше тысячелетнюю историю.

Может возникнуть отдельный вопрос: в чём же причина широкомасштабных репрессий, буквально обескровивших страну в 1930-е гг. Ведь, на первый взгляд, единовластию И.В. Сталина ко второй половине 1930-х гг., вроде бы, ничто не угрожало. Были построены основы нового социалистического общества при руководящей и направляющей роли вождя партии и всего народа товарища Сталина, все противники его «генеральной линии» покаялись и признали свои ошибки, малейшая возможность для возникновения оппозиции была сведена к нулю.

Однако определённая опасность для единоличной диктатуры Иосифа Сталина всё-таки существовала. Не только представители старой «ленинской гвардии», лишенные былой власти, но и руководители «второго эшелона» партаппарата успели ощутить горькие плоды форсированной индустриализации и насильственной коллективизации, что обернулось срывом многих хозяйственных планов и страшным голодом 1932-1933 гг. Отсюда, даже у тех, кто привёл И.В. Сталина к власти, возникли сомнения в его «гениальности». Тревожным сигналом для И.В. Сталина стал XVII съезд партии (1934 г.), когда под прикрытием мощных оваций в его честь часть делегатов зондировала вопрос об избрании нового руководителя партии. Поэтому он решил быстро убрать всех колеблющихся и сомневающихся в партии и в стране, пока они не объединились и не выступили против него единым фронтом. Удобным поводом для перехода к «Большому террору» стало убийство Первого секретаря Ленинградского обкома партии С.М. Кирова 1 декабря 1934 г. Эта дата и стала отправной точкой массовых репрессий, которые обрушили целые социальные слои советского общества.

Наряду с партийными работниками, сотрудниками госаппарата и военнослужащими, из общества изымались деятели науки и культуры, бывшие дворяне, белогвардейцы, анархисты, меньшевики, эсеры, монархисты, участники всех «уклонов» в партии, простые обыватели – все люди и целые социальные группы, кто представлял хоть потенциальную угрозу сталинской диктатуре или просто не вписывался в социалистическое общество.

Нельзя, однако, считать, что террор носил бессознательный, неупорядоченный характер и был порождён исключительно маниакальной подозрительностью вождя. Репрессии позволяли И.В. Сталину решить три важнейшие для утверждения культа его личности задачи. Во-первых, все неудачи и провалы на пути социалистического строительства можно было списать на происки разоблачённых «врагов народа». Во-вторых, из общественной и физической жизни устранялись политически активные люди, могущие стать возмутителями спокойствия в созданном им государстве социализма. В-третьих, порождённая «Большим террором» атмосфера безотчётного страха в стране, позволяла держать в покорности её население, подавляла даже робкие мысли о сопротивлении, что обеспечивало сталинской политической системе дополнительный запас прочности. И ещё хотелось бы указать на одну из целей массовых репрессий. Речь идёт об архипелаге Гулаг с его широкой системой использования рабского труда заключённых, составившего мощный резерв социалистической экономики.

Так закончился первый период в формировании советского социалистического общества, период становления его основ. Только созданный строй на практике оказался весьма далёк от «общества социальной справедливости», каковое грезили себе все поколения русских революционеров. Ибо вместо общественной собственности на все средства и продукты производства возникла единая государственная собственность под контролем партийной номенклатуры, а трудовые коллективы на деле оказались лишены всяких прав на участие в управлении производством и распределении произведённой продукции.

Вместо народного самоуправления реальную власть над страной осуществлял партийно-государственный аппарат, построенный по принципу пирамиды, где все нити управления страной сходились в вершине, в руках «великого вождя всех советских народов».

И, наконец, вместо полного единения интересов общества и личности, когда во главу угла социального прогресса ставится конкретный человек, его нужды и потребности, на деле произошло разделение людей по степени их приближенности к правящей номенклатуре. Согласно этому критерию сверху спускался определённый набор социальных благ. Больше всех получали, конечно, представители новой партийно-советской элиты и те, кто обслуживал её корпоративные интересы: сотрудники госаппарата, работники НКВД и военного министерства, деятели науки и культуры. Сравнительно сносно жили в 1930- е гг. руководители среднего и нижнего звена, начальники всех рангов, высококвалифицированные специалисты. На самой нижней ступени социальной лестницы оказалось колхозное крестьянство, задавленное различными налогами и повинностями, почти ничего не получавшее за свой труд и жившее почти исключительно со своего приусадебного хозяйства. Его положение было не намного лучше, чем у заключённых. Если принять во внимание, что в сельской местности тогда проживало свыше 70 % населения страны, то можно сделать вывод, что относительное благополучие немногих оплачивалось подневольным трудом большинства населения страны.

В итоге революционный тоталитаризм, довершив свою работу по разрушению всего прошлого в стране, был перекроен в тоталитаризм обыкновенный, то есть в диктатуру личной власти вождя. Однако созданная И.В. Сталиным система не набрала бы достаточного запаса прочности, хватившей ей на семьдесят лет социалистического эксперимента над страной. Если бы отчасти он, отчасти сама практика социалистического строительства, не создали бы определённых компенсационных механизмов, которые примиряли новое мировоззрение жителей социалистической державы со старыми традициями и предпочтениями народа. Первым таким компенсационным механизмом стала сама социалистическая идея, в какой-то мере повторявшая идеал русского народа о новой, более счастливой жизни. Такая идея адаптировала людей ко всем жестокостям тоталитарного режима, оправдывала все противоречия и трудности повседневной жизни как временные, делала их жизнь одухотворённой.

Вторым своеобразным компенсатором стал коллективизм, который сопутствовал русскому народу на всём протяжении его истории. Этот привычный для русских людей коллективизм стал ведущим принципом в социалистическом обществе. Он сопутствовал каждому конкретному человеку буквально с пелёнок (детский сад) и до глубокой старости (комитет ветеранов, совет пенсионеров, или, на крайний случай, домком). Всё общество состояло из коллективов на предприятиях, в учебных заведениях, в воинских частях, в разных общественных организациях. А, ведь, коллектив, как известно – есть мощный фактор защиты человека от всех превратностей судьбы, или, хотя бы, создания иллюзии такой защиты.

Третьим компенсационным механизмом надо считать постепенный возврат сталинского тоталитаризма к некоторым традиционным основам российского общества. Даже лозунг о строительстве социализма в одной стране оживлял миссионерские настроения русского народа о своей избранности, то есть о способности указать другим странам и народам путь в лучшее будущее. Также вполне соответствовала традиционным представлениям русского народа идея о сильном государстве. Поэтому И.В. Сталин отбросил в сторону марксистский тезис о постепенном отмирании государства при социализме и скором переходе к общественному самоуправлению, заявив на очередном XVIII съезде партии о сохранении государства вплоть до полной победы коммунизма.

Но сильное государство было немыслимо без воспитания в народе и в армии патриотических чувств. Поэтому были приняты меры к его возрождению, к воспитанию масс в духе социалистического патриотизма посредством истории, литературы, разных видов художественного творчества. В общественное сознание настойчиво внедрялась мысль, что марксизм-ленинизм вполне тождественен русскому патриотизму. С этим была связана, развернувшаяся в 1934-1935 гг. кампания по пересмотру истории. Отныне в учебниках непременно подчёркивалось позитивное значение существования мощного русского государства и вклада в его усиление великих правителей и полководцев прошлого. Принципиально иное освещение получил вопрос о взаимоотношениях России с нерусскими народами. Отмечалась, прежде всего, позитивная роль российского государства в социально-экономическом и культурном развитии прежде отсталых народов. Советское государство, объединившее почти все народы прежней Российской империи в рамках единой Федерации, рассматривалось как достойный преемник этой высокой миссии.

Кроме этих идеологических новшеств, была также возрождена система прежних нравственных ценностей. Личное преуспевание и материальное благополучие уже не казались чем-то предосудительным. Была произведена социальная реабилитация семьи и осуждены прежние «левацкие перегибы» в области семейно-брачных отношений, ведущие к росту разводов и детской преступности. Семья теперь рассматривалась как ячейка социалистического общества, а взаимное уважение в семье и забота о воспитании детей как главная заповедь члена коммунистической партии и почти святая обязанность рядового советского гражданина. Такие взгляды на семью ещё более упрочились в связи с начавшейся войной, вызвавшей резкую убыль населения страны.

3. Идеологическая эволюция коммунистического режима в годы Великой Отечественной войны и в послевоенный период. Поздний сталинизм.

Великая Отечественная война стала серьёзным испытанием созданной И.В. Сталиным политической системы. Для собственной защиты эта система ещё дальше задвинула в тень принцип пролетарского интернационализма. Ему на смену окончательно пришёл советский патриотизм с идеей защиты социалистического отечества. Именно русские национальные и патриотические ценности, реабилитированные ещё в конце 1930-х гг., ещё с большей силой зазвучали в годы войны, что было свидетельством дальнейшей идеологической эволюции режима.

Первое направление идеологической эволюции сталинского режима в годы войны заключалось в восстановлении традиционных ценностей в армии (РККА), в отказе от института политкомиссаров в пользу принципа единоначалия. Наряду с этим средства пропаганды и агитации неизменно подчёркивали, что именно русский народ – первый среди равных – несёт на себе основную тяжесть Великой Отечественной войны. Вместе с тем, в целях нейтрализации вражеской пропаганды, адресованной нерусским народам СССР, всячески подчёркивались исторические связи, объединяющие Россию с другими народами, и прославлялись национальные исторические лидеры, способствовавшие такому сближению (Богдан Хмельницкий, Ираклий II Багратиони, Пётр Багратион и другие). Именно в эти годы на руководящие советские и партийные посты стали продвигаться представители национальных меньшинств.

Вторая сторона идеологической эволюции режима состояла в сближении Советского атеистического государства с Русской православной церковью. РПЦ разрешили избрать патриарха, приобретать здания и предметы культа, готовить кадры священников в религиозных учебных заведениях. Так же были приняты меры по урегулированию отношений с мусульманским духовенством и представителями других религиозных конфессий. Такие меры во многом способствовали краху фашистских планов по развалу Советского Союза и массовых восстаний в национальных республиках.

Наконец, последним шагом на пути идеологической эволюции коммунистического режима стало открытое отмежевание советского руководства от идеи мировой революции, что нашло своё выражение в упразднении Коминтерна, главного средства воздействия Коммунистической партии Советского Союза на мировое революционное и рабочее движение.

Взяв на вооружение традиционные ценности народов России и поставив себе на службу мощный инстинкт национального самосохранения, Коммунистическая система не просто устояла в годы войны, но и значительно расширила зону своего влияния за счёт утверждения «народно-демократических» режимов в ряде восточно-европейских и юго-азиатских стран.

После победы, одержанной над сильным и опасным врагом, люди надеялись на лучшую по сравнению с довоенным временем жизнь. На то, что власть, наконец-то, проявит на деле постоянно декларируемую заботу о простых гражданах страны. Надеялись на некоторую мягкость руководства в благодарность за совершённый народом подвиг. Однако почти сразу же им пришлось разочароваться. Сторонники более сбалансированных темпов развития народного хозяйства и сокращения мер принудительного характера из числа высшего партийного руководства были осуждены и расстреляны по печально знаменитому «Ленинградскому делу». На их примере сталинское окружение хотела предостеречь партийных руководителей от излишней самостоятельности в своих действиях. Вновь был усилен контроль над колхозами и мелкими производителями. Они были обложены дополнительными налогами и повинностями. Предельно низкими оставались доходы городского населения, несмотря на широко рекламируемое ежегодное сокращение цен на продукты.

Более того, после войны вновь стал раскручиваться маховик репрессий. За колючей проволкой оказались бывшие военнопленные, командиры и бойцы Красной армии, проявившие малейшую строптивость или вызвавшие недовольство своими самовольными действиями со стороны начальства. Борьба с малейшими отклонениями от идеологических основ режима велась под видом борьбы с космополитизмом, т.е. преклонением перед европейской культурой. Со временем она перетекла в слегка закамуфлированный антисемитизм.

Продолжилась также дальнейшая идеологическая эволюция сталинского режима в послевоенный период. Если в годы войны сталинская политика носила не столько узко-национальный, русофильский, сколько великодержавный характер, имея ориентир на восстановление Великой империи, то теперь она приобрела явный уклон в сторону национал-большевизма. Это заключалось, прежде всего, в отказе от прежней трактовки роли русского народа, как первого среди равных, в пользу её дореволюционного видения в качестве народа – просветителя и покровителя других братских народов. Историкам были даны рекомендации «избегать недооценки влияния Киевской Руси на Западную Европу» и впредь «показывать действительно прогрессивный аспект исторического вклада русского народа в развитие человечества». В этом же русле делались попытки доказать историческое превосходство русской науки, её приоритет в различных изобретениях и открытиях.

И уж чисто внешними атрибутами возвращения к дореволюционной России стали переименования наркоматов в министерства, введение погон в армии, переодевание части государственных служащих в униформу (имеются в виду, прежде всего, железнодорожники и дипломатические работники).

Однако, несмотря на некоторую реанимацию традиционных сторон жизни дореволюционной России, сталинский социализм являл собой новый тип социально-политического устройства общества, роднивший его с тоталитарными режимами фашистских государств Италии и Германии. Эта новизна заключалась в тоталитаризме, который в обобщённом виде воплощал в себе наиболее характерные черты минувших эпох, слившихся с ранней моделью индустриального общества. Общие стороны тоталитарного строя заключаются в следующем:

1. Идеология, указывающая путь к достижению нового миропорядка и полностью отрицающая «старый мир» (т.е. капитализм), но на практике расчищающая дорогу к реанимации добуржуазных форм социально-экономической и политической жизни.

2. Единственная массовая партия, организованная по военному принципу и тесно встроенная во все государственные и общественные структуры.

3. Партийно-полицейский контроль над всеми общественными организациями и государственными учреждениями, особенно за армией и средствами массовой информации.

4. Централизованное бюрократическое управление всей экономикой.

5. Раздутый культ вождя, воплощавшего в себе высшую государственную мудрость, являвшегося пророком «нового мира» или «нового порядка».

Что же касается вопроса о корректности сравнения сталинского тоталитаризма с фашистскими режимами в Европе, то здесь, действительно, имелись существенные различия. Во-первых, фашистские «революции» были обращены в прошлое. Проповедовали возвращение в средневековье или к временам Римской империи. Коммунистическая же идеология звала в будущее, к лучшему социальному порядку. Во-вторых, фашизм проповедовал оголтелый национализм, превосходство «избранной расы», вплоть до уничтожения т.н. «неполноценных народов». Коммунистическая же идея была глубоко интернациональна. Правда, реальная практика социализма носила оттенок социального расизма, то есть проповедовала всеобщее братство трудящихся людей планеты и устранение всех эксплуататорских классов. Русофильство и борьбу с т.н. «космополитизмом» можно считать отклонением от интернациональной сути коммунистического учения. И, в-третьих, по степени тоталитаризма, то есть по охвату партийно-государственным контролем как можно больше сторон общественной жизни, только сталинский тоталитаризм достигает 100%. В гитлеровской Германии он дотягивает до 85%, а в фашистской Италии лишь до 55%. Таково мнение историка Ю.И. Игрицкого¹.

Таким образом, первые послевоенные годы стали временем наивысшего расцвета сталинского тоталитаризма. Решающая роль, сыгранная СССР в достижении победы над фашизмом, ещё более подняла авторитет Советской страны и её вождя. Высокие темпы восстановления народного хозяйства и военное могущество страны закрепляли в советском обществе и даже за его пределами веру в правильность избранной СССР и его союзниками модели общественного развития.

И именно в последние годы жизни вождя сталинский деспотизм принял самые жёсткие формы. Только нельзя было держать всё население страны в постоянном эмоциональном напряжении, в страхе за свою жизнь. Получалось, что сталинский тоталитаризм становился слишком экстремальным для дальнейшего стабильного развития советского общества. Даже ближайшее окружение вождя устало от перманентных чисток и репрессий, жаждало более размеренной и спокойной жизни. Ещё больше желала смягчения политического режима подавляющая часть простого населения страны. Да и основное звено партаппарата – низовое и среднее партийное начальство – тоже хотело спокойно пользоваться своим благами и привилегиями, но на этом пути к сытой и спокойной жизни стояла мрачная фигура вождя, раскрепоститься мешал страх перед его карательным аппаратом.

Так что, тенденции к некоторому смягчению политического режима в стране были налицо. Только проявить себя в полной мере они смогли только после смерти И.В. Сталина. Как тут ни вспомнить леденящие душу строки из поэмы Александра Твардовского «По праву памяти», раскрывающей суть и смысл сталинской эпохи:

«Средь наших праздников и буден

Не всякий даже вспомнить мог.

С каким уставом к смертным людям

Взывал их посетивший бог.

Он говорил: иди за мною,

Оставь отца и мать свою,

Всё мимолётное, земное

Оставь – и будешь ты в раю.

А мы, кичась неверьем в бога,

Во имя собственных святынь

Той жертвы требовали строго:

Отца откинь и мать откинь.

Забудь, откуда вышел родом.

И осознай, не прекословь:

В ущерб любви к отцу народов –

Любая прочая любовь.

Ясна задача, дело свято, −

С тем – к высшей цели – прямиком.

Предай в пути родного брата

И друга лучшего тайком.

И душу чувствами людскими

Не отягчай, себя щадя.

И лжесвидетельствуй во имя,

И зверствуй именем вождя.

Любой судьбине благодарен,

Тверди одно, как он велик,

Хотя б ты крымский был татарин,

Ингуш иль друг степей калмык.

Рукоплещи всем приговорам,

Каких постигнуть не дано.

Оклевещи народ, с которым

В изгнанье брошен заодно.

И в душном скопище исходов –

Нет, не библейских, наших дней –

Превозноси отца народов:

Он сверх всего.

Ему видней.

Он все начала возвещает

И все концы, само собой…

Давно отцами стали дети,

Но за всеобщего отца

Мы оказались все в ответе,

И длится суд десятилетий,

И не видать ему конца»¹.

Глава тринадцатая. Советское общество и окружающий мир в 50-70-е гг. ХХ века. Эволюция сталинского тоталитаризма в тоталитарно-бюрократический режим.

1. Западный мир и страны «третьего мира» в 50-е-70-е гг. ХХ в. Конфронтация двух «сверхдержав».

В то время, когда народы Советского Союза под руководством Коммунистической партии и своих вождей поистине героическим трудом преодолевали послевоенную разруху и завершали строительство социалистического общества, на Западе произошла своя революция. Причём её движущей силой стала попытка предотвратить, как тогда казалось, победное шествие коммунистических идей по всему земному шару. Идеологическим оформлением нового политического курса ряда западноевропейских стран и США стала доктрина неолиберализма, покоящаяся на трудах экономиста Д.М. Кейнса. В отличие от классического либерализма, проповедующего полную свободу рынка и простор для частнопредпринимательской деятельности, сторонники Д.М. Кейнса выступали за государственное регулирование экономики и за социальную ответственность бизнеса за состояние экономики страны и самого общества.

Отдельные элементы этой политики можно проследить в действиях шведского правительства в 20-е–30-е гг. ХХ в., английского премьер-министра Д. Ллойд-Джорджа, в «новом курсе» президента США Ф.Д. Рузвельта в 1930-е г. К началу 1950-х г. эта политика приобрела чёткий и завершённый вид. Её главной целью, в отличие от привычной при социализме формулы – «общество без богачей», была провозглашена идея «общество без бедных». Фундаментальными основами концепции «Общества всеобщего благоденствия» стали:

1. Идея атлантической солидарности.

2. Социально-ориентированная экономика.

3. Осмысленная социальная политика.

4. Демократические политические ценности.

Идея атлантической солидарности означала, что все страны по обе стороны Атлантики связаны общностью происхождения, культуры и демократических ценностей, поскольку имеют исторические корни в античных цивилизациях Древне Греции и Древнего Рима, а потому должны сообща решать свои экономические, политические и социальные проблемы при лидерстве самой могучей державы Западного мира – США.

Социально-ориентированная экономика базировалась на шведской модели экономической демократии, предполагающей отсутствие зияющей пропасти между богатыми и бедными. Основной её чертой являлось сочетание высокоразвитой экономики с высоким потреблением и совершенной системой социального обеспечения граждан. Иными словами, предпринимателей призывали направить значительную часть своих прибылей на поддержку своих менее обеспеченных граждан. Достигалось это путём сочетания частнопредпринимательской рыночной системы с социально-ориентированным государственным механизмом перераспределения произведённого дохода. Это и являло собою модель т.н. «смешанной экономики».

Такой тип взаимодействия бизнеса и общества был в послевоенный период перенесён в Западную Германию при министре финансов Л. Эрхарде, в Соединённых штатах при президентах Д.Ф. Кеннеди и Л. Джонсоне.

Социальная политика в европейских государствах осуществлялась за счёт привлечённых из бизнеса средств и проводилась по трём направлениям: а) по линии государства и его фондов; б) по линии разного рода благотворительных организаций и частных фондов; в) по линии большого бизнеса и его фондов. В результате получалась очень гибкая, всеохватная и очень эффективная форма поддержки социально незащищённых слоёв населения западных стран.

Немаловажным фактором, придавшим дополнительную устойчивость капиталистическому обществу, стала система демократических ценностей, позволявшая обеспечить правовую защиту всем слоям общества и социальную гарантию даже беднейшей части населения.

Таким образом, Западный мир противопоставил «коммунистической угрозе» облагороженный фасад «общества всеобщего благоденствия, доказав, тем самым, что создание высоких социальных стандартов жизни для подавляющей части населения вполне достижимая задача без социальных битв и пролетарских революций.

Правда, по ходу дальнейшего развития «общества всеобщего благоденствия» в западных странах с их социально-ориентированной экономике на рубеже 70-х-80-х гг. ХХ в. возникли серьёзные проблемы. Они заключались, с одной стороны, в постепенном снижении заинтересованности предпринимателей в развитии производств, а с другой - в росте социального иждивенчества, когда люди получили возможность много брать от общества, почти ничего не давая ему взамен. Также надо принять во внимание тот, факт, что при достижении определённого благополучия и достатка людей стали больше интересовать не проблемы материального обеспечения, а совсем другие задачи, как-то: вопросы экологии, защиты культурных памятников, домашних и диких животных, национальных и иных меньшинств. К тому же, усложнились торгово-экономические связи между отдельными странами, происходила их глобализация и складывание мировой экономической системы. Это опять же повышало роль и ответственность частного бизнеса за место государства в системе международной интеграции и специализации. Это была та почва, на которой произошла т.н. «неоконсервативная революция» в странах Западного мира. Кроме сугубо экономических проблем, кризис политики неолиберализма проявил себя также в социальных выступлениях: студенческих волнениях во Франции второй половины 1960-х гг., в движении «хиппи», в увлечении молодёжи леворадикальными или праворадикальными идеями.

«Неоконсервативная революция развернулась в 80-е-90-е гг. ХХ в. Её идеологическим оформлением стало положение о том, что неолиберализм таит в себе угрозу «фашизма с человеческим лицом», так как усиливает контроль государства над обществом и за каждой отдельной личностью. Следовательно, государство «всеобщего благоденствия» - это не благо, а монстр, излишне опекающий граждан, ограничивающий их индивидуальную свободу и вытесняющий из общества дух предпринимательства. Отсюда предложения неоконсервативных политиков о сокращении вмешательства государства в экономику, чтобы оно занималось не перераспределением произведённого продукта, а обеспечением условий для его постоянного роста. При этом неоконсерваторы вовсе не заявляли о полном отказе от вмешательства государства в экономику, а, скорее, говорили о повышении её эффективности за счёт приватизации нерентабельных или обременительных для государства предприятий, децентрализации управления народным хозяйством и сокращении социальных программ. Причём, здесь тоже шла речь не о полном отказе от социальной поддержки незащищённых слоёв населения, а лишь о более адресной социальной политике. Помощь малоимущим слоям населения предлагалось осуществлять не столько в форме пособий и прямых выплат, а в виде кредитов на открытие собственного «дела».

Таким образом, политики неоконсервативного направления, Р. Рейган в Америке, М. Тэтчер в Англии, Г. Коль в Германии, отвергали, как принцип свободной конкуренции, так и государственный контроль над экономикой, выступая за то, чтобы общество учитывало не только социальные, но и профессиональные, бытовые, нравственные, религиозные, этнические и друге интересы и потребности людей.

И надо сказать, неоконсервативный поворот в политике ведущих западных стран имел свои позитивные результаты. Налоговые льготы для производителей позволили шире внедрять новейшие технологии в производство, привлечь в страны капиталы транснациональных компаний, повысить уровень деловой активности. Кроме того, свободное перемещение капиталов, товаров и рабочей силы ускорило интеграционные процессы по линии ЕЭС (Европейского экономического сообщества) и позволило лучше использовать преимущества международного разделения труда. В итоге повысились реальные доходы населения, причём не за счёт реализации социальных программ, а за счёт появления новых высокооплачиваемых рабочих мест или личной деловой активности. На передний план теперь в странах Западного мира выдвинулись опять не материальные, а совсем иные запросы граждан: экологические, нравственные, культурные и другие, что вызвало новый поворот к уже неолиберальной политике. На смену консервативных лидеров в западных странах к власти пришли неолиберальные политики в лице американских демократов, английских лейбористов, французских социалистов и немецких социал-демократов.

Получилось, что Западный мир нашёл оптимальную модель саморазвития, своеобразные политические качели, спасающие его от социальных катаклизмов. Если в обществе растёт социальная напряжённость и расширяется пропасть между богатыми и бедными, то в ход идёт неолиберальная политика, когда за счёт усиления государственного контроля над экономикой, уменьшения аппетитов «большого бизнеса» и перераспределения произведенного продукта в интересах всего общества, удаётся сгладить противоречия между обществом и бизнесом. Когда же в обществе падает интерес к производительному труду, капиталы утекают за границу и растут настроения социального иждивенчества, тогда в действие вступает неоконсервативная политика, направленная на поддержку свободного предпринимательства и ограничение разорительных для государственного бюджета социальных программ.

Кроме укрепления социальной стабильности и экономического роста, Запад к тому же получил самые действенные средства для перехода от индустриального к информационному обществу. Советский Союз и другие страны «социалистического содружества в тот период развивались совсем по иным экономическим законам и другим идеологическим доктринам. И надо признать, что в начале 50-х-конце 60-х гг. ХХ в. впечатляющие успехи советской экономики, науки и техники побуждали некоторых лидеров стран «третьего мира» следовать примеру Советского Союза.

Кроме примера ускоренного технического развития СССР в годы первых пятилеток и позже, лидеров освободившихся от колониальной зависимости молодых стран привлекла идея сильной власти при помощи авангардной партии, а также техническая и военная помощь со стороны Советского Союза. Но на пути строительства социализма в странах «третьего мира» сразу же встали непреодолимые трудности. Прежде всего, сопротивление большинства населения малейшим попыткам разрушить их традиционные структуры и неприменимость советского опыта к условиям предельно отсталых стран Азии и Африки. К тому же помощь афро-азиатским странам, избравшим некапиталистический путь развития со стороны СССР и других стран «социалистического содружества не могла быть беспредельной. К тому же отдельные лидеры молодых государств опасались, что их страны могут стать ареной острого противоборства великих держав – США и СССР и возглавляемых ими военно-политических блоков. Поэтому они всячески старались демонстрировать свой нейтралитет и ограничивали темпы реформ, готовясь при удобном случае отказаться от социалистического выбора.

Дополнительными причинами отказа от социалистической модели развития стали: во-первых, ограниченность ресурсов и возможностей социалистического лагеря для удержания этих стран в орбите своего влияния. Во-вторых, сама социалистическая модель в некоторых афро-азиатских странах, находящихся в первобытном состоянии, оказалась явно несостоятельной. В-третьих, сыграло свою роль и то обстоятельство, что свой курс на социалистическую ориентацию развивающиеся страны обозначили в тот исторический момент, когда предельно ясно обнажились трудности и проблемы в развитии социалистических стран, свидетельствующие о закате коммунистической идеи. Это тоже вызвало определённый скептицизм в отношении социалистического выбора у правящей элиты стран «третьего мира».

В силу этих причин авангардные партии в странах «третьего мира», проводящие этот социалистический выбор, быстро утрачивали нацеленность на крупные социальные преобразования и становились инструментом для выражения клановых и бюрократических интересов. Затем осуществлялся полный отказ от социалистической ориентации этих стран.

В одном случае социалистическое строительство пресекалось обогатившейся бюрократией и военной элитой, чтобы добытые средства вложить в прибыльные предприятия и получить доступ к товарам развитых западных государств (Египет). В другом случае социалистический эксперимент постепенно угасал в потоке постоянных междоусобных и гражданских войн, военного вмешательства других государств (Афганистан). В результате эти страны оказывались отброшенными в своем развитии далеко назад, до полной реставрации ещё традиционно-патриархальных форм жизни. Впрочем, были случаи, когда отход от социалистического выбора происходил в результате демократических выборов, как осознанный отказ от доказавшей свою неэффективность социалистической модели развития (Никарагуа).

Таким образом, и в международном противостоянии между Западным миром во главе с США и странами социалистического лагеря во главе СССР победа оказалась на стороне Запада. Главная же причина победы Запада в «холодной войне» с Советским Союзом заключалась в том, что социалистическая экономика так и не сумела доказать своё превосходство над свободно-рыночной экономикой западных стран, а уровень жизни граждан социалистических стран так и не приблизился к стандартам жизни жителей западных государств. Причина этой исторической неудачи в реализации коммунистических идей показывает опыт развития советского общества в 50-е- 70-е гг. ХХ в.

2. Реформы Н.С. Хрущёва. «Оттепель».

Несмотря на громкий пропагандистский шум по поводу всё новых и новых побед социализма, сопровождавший тридцатилетнее правление И.В. Сталина, реальная ситуация в стране была несколько иной, чем её рисовала советская пропаганда. Так что людям, поднявшимся на мавзолей в день похорон вождя, досталось очень тяжёлое наследство. Всё более нищающая деревня, технически отсталая промышленность, сотни тысяч заключённых в концлагерях, раздутый военный бюджет, изолированность страны от внешнего мира. Поэтому не кажется парадоксальным тот факт, что среди возможных преемников И.В. Сталина на посту руководителя страны были те, кто вынашивали реформаторские, почти революционные замыслы.

Даже такой верный страж коммунистической системы и самый мрачный представитель сталинского режима, как Л.П. Берия, и тот удивил своих коллег и прежних соратников И.В. Сталина смелыми идеями, идущими вразрез с прежней линии партийного руководства. В частности, он высказался за ослабление опеки СССР над странами социалистического лагеря. Заметив при этом «пусть немцы сами решают, как им строить социализм». Первым он озвучил идею разрядки международной обстановки: «Неизвестно, что лучше – тратить средства на ГДР или допустить создание единой нейтральной и миролюбивой Германии». Л.П. Берия также предложил на деле осуществить ротацию национальных кадров в аппараты союзных республик. Самым же страшным для партийных чиновников стало его предложение сузить полномочия партийных органов и вывести из-под их прямого контроля государственные исполнительные органы власти: «Пусть Совмин решает все государственные дела, а партия сосредоточится на кадрах и идеологии». Это всё строки из обвинений в адрес Л.П. Берия, прозвучавших на июльском 1953 г. Пленуме ЦК КПСС, где решалась его судьба¹.

Но и это ещё не всё. Принимая во внимание незашоренность Л.П. Берия всякими идеологическими догмами его цинизм, приобретённый за долгие годы руководства органами госбезопасности, вполне можно поверить в приписываемые ему планы по роспуску колхозов, захвату власти с последующей реставрацией капитализма.

Такое, действительно, вполне было возможно. В условиях полного отстранения народа от участия в делах государственного управления и сосредоточения реальной власти только в высших звеньях партийно-государственного аппарата, были возможны любые политические комбинации – от некоторого послабления и облагораживания существующего политического режима, до коренного обновления его основ.

Однако особенность советской традиции смены политического лидера ещё с ленинских времён заключалась в том, что все высшие чины партийного руководства единым фронтом выступали против самого сильного претендента, отдавая предпочтения серой и незаметной фигуры, надеясь править страной из-за его спины. Так было в истории противоборства Л.Д. Троцкого и И.В. Сталина. Точно также это проявилось при выдвижении на роль лидера страны Н.С. Хрущёва, а потом Л.И. Брежнева. Эти представители высшего руководства страны всё время выпускали из виду то обстоятельство, что у этого самого слабого и незаметного аппаратчика впоследствии хватит и политической воли и коварства, чтобы расправиться со своими вчерашними сторонниками и установить единоличное лидерство и в партии, и над страной.

Исходя из этих обстоятельств, можно было заранее предположить, что печальный финал для «маршала Лубянки» был уже предрешён. Ирония истории заключалась в том, что Л.П. Берия был осуждён по тем же самым типичным обвинениях эпохи «большого террора», который сам осуществлял. Его объявили агентом международного империализма, обвинили в заговоре против партии и советского народа, осудили в особом порядке и расстрелян.

Но был ещё один политический деятель, готовый изменить существующую в Советском Союзе систему политических и экономических координат. Им был Г.М. Маленков, назначенный после смерти И.В. Сталина Председателем Совета министров – высшего исполнительного органа страны. Именно он вначале вёл заседания Президиума ЦК КПСС - высшего тогда партийного органа.

В речах Г.М. Маленкова в годы его пребывания у власти содержалось много ценных инициатив по повышению жизненного уровня советских людей, освобождения колхозников от чрезмерных налогов, проведении линии на мирное сосуществование с капиталистическими странами. Особенно важным представляется заявление Г.М. Маленкова о необходимости приоритетного развития лёгкой индустрии перед тяжёлой промышленностью.

Однако Г.М. Маленков оказался слабым в качестве политического лидера, не сумевшего обуздать выступивших против него виднейших представителей режима В.М. Молотова, Л.М. Кагановича и Н.С. Хрущёва. Под прикрытием фраз о развитии внутрипартийной демократии они лишили его реальных властных полномочий, а потом на январьском 1955 г. Пленуме ЦК КПСС предъявили ему ряд серьёзных политических обвинений. Особенно досталось Г.М. Маленкову за его тезис об опережающем развитии лёгкой промышленности в ущерб тяжёлой индустрии. «Это не была речь большевистского руководителя, - заявил по этому поводу Н.С. Хрущёв, это была самая настоящая оппортунистическая речь». А также за вывод Г.М. Маленкова о том, что третья мировая война приведёт к гибели мировую цивилизацию. «Не о «гибели мировой цивилизации» и не «о гибели человеческого рода» должен говорить коммунист, а о том, чтобы подготовить и мобилизовать все силы для гибели буржуазии», - сказал по этому поводу В.М. Молотов¹.

Тем более, руководителям всех уровней не могли понравиться рассуждения Г.М. Маленкова на совещании московского партактива о необходимости борьбы с бюрократизмом и об ограничении чрезмерных привилегий партийным работником высшего звена». «Так то оно так, - вроде бы невзначай бросил реплику Н.С. Хрущёв, - но ведь партийный аппарат наша основная опора», и сорвал бурные аплодисменты¹. Это был сигнал к тому, что звезда Г.М. Маленков как лидера партии и страны закатилась.

И хотя история затем показала, что прав всё-таки был Г.М. Маленков, а не его оппоненты, которые руководствовались не здравым смыслом и реалиями экономической жизни, а теоретическими предрассудками и собственными эгоистическими интересами, он был вскоре освобождён от должности предсовмина СССР и уже не мог претендовать на лидирующую роль в партийно-советской иерархии. Так что путь к более радикальным реформам, способным изменить сам облик страны, в тот период был перекрыт.

Опыт смещения Г.М. Маленкова с руководящих постов в очередной раз свидетельствует, что нельзя быть слабым и нерешительным лидером, не способным провести свои решения в жизнь. Даже высокий авторитет в народе здесь не поможет. Другой урок заключается в том, что всю жизнь в СССР определял партаппарат. Именно взятие его под своей контроль является главной задачей в борьбе за власть, что блестяще продемонстрировал Н.С. Хрущёв.

После отставки Г.М. Маленкова он и стал единоличным лидером партии и страны, поднявшись на волне поддержки со стороны партийной элиты. Н.С. Хрущев и выступил первым разоблачителем преступлений сталинского режима и деформатором созданной И.В. Сталиным системы, в сторону её некоторой либерализации. В силу этого период его политического лидерства в стране получил название «оттепель». Правда, с точки зрения сегодняшнего дня всё свершённое в годы «великого десятилетия» (1953-1964 гг.) уже не представляется столь уж значительным. Ведь предпринятые тогда меры по демократизации партийной и государственной жизни на деле лишь усилили позиции местной бюрократии, увеличили её роль в обществе. К этому же привело разоблачение культа личности И.В. Сталина и реабилитация его жертв. Освобождённая от контроля со стороны правоохранительных органов режима и не сдерживаемая больше страхом репрессий, партийная бюрократия отныне становилась решающей политической силой в стране, подчинив себе все звенья и структуры государственной власти. Не говоря уже о том, что, ощутив фактическую безнаказанность, она теперь могла пуститься во всё самое тяжкое, то есть погрязнуть в коррупции, что стало постепенно подтачивать основы коммунистического строя. А народ, по-прежнему, остался пребывать на обочине политической жизни. На его долю были отведены героические трудовые свершения во имя будущего коммунистического общества, которое, как линия на горизонте, всё более удалялось по мере своего приближения.

Вместе с тем, нельзя не отметить позитивные инициативы Никиты Хрущёва по подъёму сельского хозяйства страны и повышению материального достатка советских людей. Особенно по преодолению в советском обществе атмосферы безотчётного страха и некоторого смягчения цензуры в области литературы и искусства, что тоже способствовало раскрепощению общественного сознания.

Несмотря на то, что эти некоторые послабления в сфере литературы и искусства произошли скорее по недосмотру коммунистической власти, нежели по её доброй воле, они породили ощущение «оттепели» в массовом сознании. А разоблачение с трибуны ХХ съезда партии сталинских преступлений породило целый поток литературных произведений, выносящих приговор сталинскому режиму.

Однако довольно скоро, с конца 1950-х г., началась корректировка политического курса в сторону фактического отказа от дальнейших мер по демократизации советского общества. Причиной этого стало усилившиеся давлением на лидера страны со стороны партийной номенклатуры, которую Н.С. Хрущёв должен был отблагодарить за оказанную ему поддержку в схватке с «фракционной группой Маленкова, Молотова, Кагановича и примкнувшего к ним Шипилова» на февральском 1957 г. Пленуме ЦК КПСС. Тогда бывшие соратники И.В. Сталина, воспользовавшись автоматическим большинством в Президиуме ЦК КПСС, попытались отстранить Н.С. Хрущёва от власти и изменить политический курс страны.

Только сам Н.С. Хрущёв не представлял себе иной модели социализма, кроме партийно-бюрократического, где все рычаги управления страной находятся в руках «хозяина» и подобранной им команды исполнителей. Это чувство «хозяина страны», сопряжённая с некомпетентностью Н.С. Хрущёва в экономических и внешнеполитических вопросах, привели вскоре к каскаду ошибочных решений. Многие реформы начала 1960-х г. стали носить умозрительный, оторванный от реальной жизни характер, ронять престиж лидера как внутри страны, так и за её пределами. Нереальной оказалась сама стратегическая установка на построение коммунистического общества в обозримом будущем, т.е. в ближайшие двадцать лет. В эту перспективу не поверили даже представители правящей верхушки, не говоря уже о простых советских людях. Правящую номенклатуру вообще не интересовал вопрос о том, скоро ли будет построен коммунизм, и будет ли он построен вообще. Для них главным являлось застолбить себе место в качестве организаторов и руководителей этого процесса продвижения к коммунизму, пользуясь причитающимися им немедленно и сейчас благами и привилегиями.

Объявленный руководством страны переход к развёрнутому строительству коммунистического общества - райскому саду на земле - привёл к раскручиванию нового витка антирелигиозной пропаганды, чтобы советские люди, строя земной рай, не отвлекались на думы о царствие небесном. Вообще атеизм был всегда краеугольным камнем всей идеологической работы партии. Попытка искоренить религиозные убеждения в народе ещё в первые годы советской власти не увенчалась особым успехом. Несмотря на превращение храмов в овощехранилища, кощунственное отношение к религиозным святыням, истребление массы священнослужителей, так и не удалось отлучить большинство советских людей от бога и церкви. Предполагавшемуся в третьей пятилетке (1938-1943 годы) полному уничтожению религиозных убеждений в народе помешала Великая Отечественная война. Инстинкт самосохранения заставил атеистическую коммунистическую власть пойти на компромисс с Русской православной церковью и другими религиозными конфессиями в стране, чтобы сплотить весь народ на отражение фашистской агрессии. Сыграла также свою роль и занятая подавляющим большинством священнослужителей патриотическая позиция. Исходя именно из этих соображений, а, также, принимая во внимание большую роль церкви в нравственно-духовном воспитании людей, коммунистический режим на время умерил свою антирелигиозную пропаганду и даже предоставил большую, чем раньше, свободу в деятельности церковных учреждений.

Однако задачи коммунистического воспитания требовали преодоления религиозных «пережитков» в сознании людей, а успехи советской науки в освоении космического пространства, казалось бы, давали новые аргументы в борьбе за преодоление этих религиозных «предрассудков». И вновь, как в 1920-е–1930-е гг., началось массовое закрытие храмов, жестокое преследование верующих и развёртывание антирелигиозной пропаганды, часто принимавшей самые разнузданные, почти хулиганские формы. Это способствовало подрыву доверия к Н.С. Хрущёву со стороны многомиллионной массы верующих граждан.

Но самой роковой ошибкой для Н.С. Хрущёва стало решение о разделении партийных органов на промышленные и сельскохозяйственные, а также попытка ввести периодическую ротацию (обновление) партийных организаций снизу до верху. Этим он покусился на самое святое для партаппаратчика чувство - стремление к стабильности, неприкосновенности своего кресла и своей вотчины.

Так, Н.С. Хрущёв постепенно утратил поддержку со стороны приведшей его к власти партийной номенклатуры. А пренебрежительное отношение Н.С. Хрущёва к деятелям отечественной культуры (Эрнст Неизвестный, Андрей Вознесенский) подорвало его авторитет в среде творческой интеллигенции. Порождённые непродуманной «реформаторской лихорадкой» хозяйственные трудности (дефицит продовольствия, рост цен) в стране, приведшие к Новочеркасским событиям 2 июня 1962 г., усилили неприязнь к Н.С. Хрущёву и к проводимой им политике со стороны простых людей.

Всё это дало возможность лицам из высших эшелонов власти поднять вопрос о смене политического лидера. Противники Н.С. Хрущёва в обстановке нарастающих экономических трудностей избрали самую верную тактику: усилили славословия в адрес Первого Секретаря ЦК КПСС и Председателя Совета Министров. На станицах газет и в документальных фильмах всячески стали восхваляться мнимые успехи на пути коммунистического строительства и их творец - «верный ленинец» Н.С. Хрущёв, что в душах истомлённых бытовыми неурядицами граждан страны могло вызвать лишь горечь и досаду.

Создав, таким образом, соответствующую морально-психологическую атмосферу в стране и сосредоточив в своих руках все решающие рычаги власти, противники Н.С. Хрущёва заставили его на октябрьском 1964 г. Пленуме ЦК КПСС написать заявление об отставке. Так закончилась первая попытка косметического ремонта тоталитарного строя в СССР. От проведённых тогда реформ более всех выиграла партийная бюрократия, которая усилилась настолько, что сумела убрать неугодного ей лидера. Однако заслугой Н.С. Хрущёва стала невозможность реанимации сталинизма в его прежних, кровавых формах, настолько большой резонанс в общественном сознании получила даже та ограниченная критика преступлений сталинского режима, которая прозвучала в докладе Первого Секретаря ЦК на ХХ съезде КПСС В 1956 г.

Также нельзя сбрасывать со счетов заметное повышение материального благосостояния простых людей во второй половине 1950-х гг., широкое жилищное строительство, развитие сферы бытовых услуг, получение колхозниками паспортов, а, значит, и права на свободное перемещение по стране. Отмену «драконовских» статей сталинского уголовного кодекса, политическую реабилитацию жертв режима и разгрузку лагерей, чуть больший простор для развития литературы и искусства, возможность более открыто высказать своё мнение.

Все эти прогрессивные изменения в жизни страны способствовали некоторой гуманизации советской общественной системы, поднимали её престиж в глазах мирового общественного мнения.