70По Гесиоду же, тартар «лежит настолько ниже земли, насколь­ко небо выше ея».

ведет в вечное жилище и считает его: то дорогою, по которой праведники шествуют в рай (Ушицкий уезд) [199, 15], то дорожкою умерших, идущих на вечное житье⁷¹, то смотрят на Млечный Путь как на дорогу, пересекающуюся посередине, и верят, что одна из половин ведет в рай, а другая — в ад (Холмская Русь) [199, 15]. Считается Млечный Путь дорогой в страну отцов и у родственных нам народов. Так, литовцы, называя Млечный Путь «pauks zsziu kielKs», т. е. пти­чья дорога, потому что души, отправляющиеся по этой дороге в страну отцов, представлялись легкок­рылыми птицами [13, 204; 155, 12; 196, 181]⁷² — до сих пор уверяют, что они видят покойников, как те проносятся на борзых конях по птичьей дороге с тре­мя звездами в руке и потом вступают в селение веч­ного блаженства [13, 284]⁷³.

Самая же страна отцов от мира живых отделя­лась у предка воздушным пространством, которое при­митивному человеку казалось всесветным морем-оке­аном или рекой, обтекающей со всех сторон землю, по которым плавают корабли-облака и тучи [11, 574; 13, 280]. Вследствие этого душа умершего должна была, по представлению древнерусского человека, переплыть это водное пространство.

На существование такого представления пути в заг­робный мир указывают погребальные обряды наших язычников-предков. Ибн-Фоцлан, описывая погребаль­ные обряды руссов, делает такую заметку: «Для бед­ного умершего делали ладью и сжигали (мертвеца) в ней» [45, 96 — 101]. Указание на существование похо­рон в ладье мы встречаем и в «Повести временных

7 1 Слышано автором в Покровском уезде Владимирской губ.

^пУ киргизов Млечный Путь также называется «птичьей дорогой».

™ Млечный Путь считается дорогой в страну отцов и у североаме­риканских индейцев и слывет под именем «тропы душ» [225, 471].

лет» (под 945 г.). Описывая месть Ольги древлянам за смерть ее мужа Игоря, повествователь говорит, что по приказанию Ольги послов древлянских несли в «ло-дьи», а когда донесли до приготовленной ямы, «ври-нуша е в яму и с лодьею и повеле (Ольга) засыпати я живы, и посыпаша я» [105, 55]. Здесь мы встречаем­ся не с простым фактом мести, а видим, — говорит Котляревский, — «что Ольга приносила погребальную жертву душе своего мужа» [91, 119], я эту жертву она исполняет, заживо погребая древлянских послов. «Аще кто умряше, — говорит летописец про вятичей и кри­вичей, — творяху кладу велику, и возложахут и на кладу, мертвеца сожьжаху» [105, 13]. «Клада», упо­мянутая летописцем, по объяснению Тихонравова, имела вид лодки. С ладьей при погребении мы даже встречаемся в христианстве. Так, в «Сказании о Свя­тых Борисе и Глебе» [61] говорится: «Убиену же быв-шу Глебови и повреждену и пусть месте межю двема кладома»⁷⁴, но над соответственной миниатюрой при­бавлено: «Святого Глеба положиша в лесе межи двема кладома под насадом» [178, 93], насад же — речное судно с набоями или лодка [4, 172; 61, 1504]. На ми­ниатюре действительно видно, что скутанное тело кня­зя положено между двумя колодами и семь воинов варягов опрокидывают над ним вверх дном лодку [4, 175; 61, 93]. Наша колода, по объяснению Анучи-на, есть ни больше ни меньше, как вариант ладьи [4, 174], а гроб, по объяснению Шляпкина, — две оп­рокинутые друг на друга лодки [227, 6]. Обращаясь к раскопкам, которые говорят нам о языческом време­ни древнерусского человека, мы и там видим лодки, на которых погребали наши предки своих мертвецов. Так, г. Зарецкий в кургане близ слободы Рублевки