4 Т Характерным является здесь для нас название умерших просто­людинами — «родители».

считать своими покровительницами, на что может ука­зывать существовавший в древней Руси обычай хоро­нить умерших «при путех», т. е. на распутиях, где сходятся межи различных владений [87, 140]. Вот как этот обычай описывается летописцем: «Аще кто ум-ряше, — пишет он, — творяху тризну над ним, и по-сем творяху кладу велику, и возложахут и на кладу мертвеца, сожьжаху, а посем собравше кости, возло-жаху в судину (в ссуд, в сосуд) малу и поставляху на столпе на путех» [143, в]. В этом обряде проглядыва­ет вера предка в защиту умершими владений рода. Умершие как бы являлись сторожами родного селе­ния. Столпы, на которых стояли «сосудины малы» с прахом умерших, отмечали границы поля или усадь­бы, принадлежащих известному роду, и напоминали этому роду, что он стоит под охраной своих умерших. Переход же этой границы лишал человека покрови­тельства своих умерших родичей. Отсюда в нашем сло­ве «чересчур», как обозначающем нарушение извест­ной границы или меры, слышится предостережение [87, 140]^4а.

Являясь сторожами владений родичей, души умер­ших, по представлению русского славянина, естествен­но должны были жить на земле, они даже, как домо­вой, являлись в дом и здесь поселялись. На такое об­щее представление жизни души умершего на земле

⁴⁸ На Руси по сие время около перекрестков бросают солому, про­стыню или иную какую постилку, которая лежала в доме под умер­шим; бросают также горшок, который был в употреблении при об­мывании покойника. Этот факт указывает на древний обычай хоро­нить умерших на распутьях. Кроме этого, на Руси еще существует обычай, который замечается и у болгар, это обычай хоронить умер­ших некрещеных младенцев у порога [36, 319; 237, 392], что также может указывать на древнее погребение на границе владений, ибо порог есть граница избы или дома. Но из этого обычая можно выве­сти и другое предположение — именно, что у предка было когда-то в обычае хоронить умерших в домах, а это, в свою очередь, указыва­ет на то, что предок считал умерших своими защитниками и покро вителями.

может указывать нам существующее на Руси представ­ление о марах или кикиморах.

Народ до сего времени верит, что мары и кикимо­ры — младенцы, умершие некрещеными или прокля­тые родителями [12, 101]. Их обыкновенно представля­ют невидимками-карликами, которые живут в домах за печкой. По ночам мары и кикиморы выходят из сво­их убежищ, садятся на печке и прядут пряжу [13, 136]. «Спи девушка, — говорят простолюдины, — кикимора за тебя спрядет, а мать вытчет [61, 722]. «Чу! кикимора пряжу прядет», — говорит народная поговорка, или: «От кикиморы рубашки не дождешься» [59, 722]. Мары появляются и в хлеве, где они косматят лошадям гри­вы [148, 171]^ю. Такое представление о марах и кикимо­рах ставит их в связь с домовым, который, как мы ви­дели, также живет в доме и помогает живым.

Кроме сказанного, на существование у предка пред­ставления о земной жизни души умершего указывает и вера в русалок. Русалки не речные или какие бы то нимфы, как говорят некоторые исследователи (напр. Троицкий), ссылаясь в этом случае на свидетельство греческого писателя Прокопия, сказавшего, что все во­обще славянские народы боготворят речных или водя­ных нимф (т. е. русалок) [78]; их имя происходит и не от «русла», а от «русый» (светлый, ясный) [29, 15, 20], и они были не что иное, как души умерших предков. На это может служить указанием то, что доныне, по народному представлению, русалки являются душами

⁴⁸"Мары называются еще «марухами», а кикиморы — «шишимора-ми». Слово «кикимора» или «шишимора» сложное и первая половина его доселе употребляется в самостоятельной форме: «шиш» — домо­вой, бес, «шишко» — нечистый дух. «Что касается, — говорит Афана­сьев, — второй половины слова, то она равносильна немецк. «der Mar». Слово «мара» и 2-я половина слова «кикимора» (мора) имеют корень «мор» (санскритское mri, mar), указывающий на смерть.

⁴⁹ Можно думать, что мары заменили древнюю «рожаницу» или родоначальницу (о них ниже), точно так же, как домовой заменил Рода.

считать своими покровительницами, на что может ука­зывать существовавший в древней Руси обычай хоро­нить умерших «при путех», т. е. на распутиях, где сходятся межи различных владений [87, 140]. Вот как этот обычай описывается летописцем: «Аще кто ум-ряше, — пишет он, — творяху тризну над ним, и по-сем творяху кладу велику, и возложахут и на кладу мертвеца, сожьжаху, а посем собравше кости, возло-жаху в судину (в ссуд, в сосуд) малу и поставляху на столпе на путех» [143, 6]. В этом обряде проглядыва­ет вера предка в защиту умершими владений рода. Умершие как бы являлись сторожами родного селе­ния. Столпы, на которых стояли «сосудины малы» с прахом умерших, отмечали границы поля или усадь­бы, принадлежащих известному роду, и напоминали этому роду, что он стоит под охраной своих умерших. Переход же этой границы лишал человека покрови­тельства своих умерших родичей. Отсюда в нашем сло­ве «чересчур», как обозначающем нарушение извест­ной границы или меры, слышится предостережение [87, 140f^B.

Являясь сторожами владений родичей, души умер­ших, по представлению русского славянина, естествен­но должны были жить на земле, они даже, как домо­вой, являлись в дом и здесь поселялись. На такое об­щее представление жизни души умершего на земле

^{4 8} На Руси по сие время около перекрестков бросают солому, про­стыню или иную какую постилку, которая лежала в доме под умер­шим; бросают также горшок, который был в употреблении при об­мывании покойника. Этот факт указывает на древний обычай хоро­нить умерших на распутьях. Кроме этого, на Руси еще существует обычай, который замечается и у болгар, это обычай хоронить умер­ших некрещеных младенцев у порога [36, 319; 237, 392], что также может указывать на древнее погребение на границе владений, ибо порог есть граница избы или дома. Но из этого обычая можно выве­сти и другое предположение — именно, что у предка было когда-то в обычае хоронить умерших в домах, а это, в свою очередь, указыва­ет на то, что предок считал умерших своими защитниками и покро­вителями.

может указывать нам существующее на Руси представ­ление о марах или кикиморах⁴⁸".

Народ до сего времени верит, что мары и кикимо­ры — младенцы, умершие некрещеными или прокля­тые родителями [12, 101]. Их обыкновенно представля­ют невидимками-карликами, которые живут в домах за печкой. По ночам мары и кикиморы выходят из сво­их убежищ, садятся на печке и прядут пряжу [13, 136]. «Спи девушка, — говорят простолюдины, — кикимора за тебя спрядет, а мать вытчет [61, 722]. «Чу! кикимора пряжу прядет», — говорит народная поговорка, или: «От кикиморы рубашки не дождешься» [59, 722]. Мары появляются и в хлеве, где они косматят лошадям гри­вы [148, 171]⁴⁹. Такое представление о марах и кикимо­рах ставит их в связь с домовым, который, как мы ви­дели, также живет в доме и помогает живым.

Кроме сказанного, на существование у предка пред­ставления о земной жизни души умершего указывает и вера в русалок. Русалки не речные или какие бы то нимфы, как говорят некоторые исследователи (напр. Троицкий), ссылаясь в этом случае на свидетельство греческого писателя Прокопия, сказавшего, что все во­обще славянские народы боготворят речных или водя­ных нимф (т. е. русалок) [78]; их имя происходит и не от «русла», а от «русый» (светлый, ясный) [29, 15, 20], и они были не что иное, как души умерших предков. На это может служить указанием то, что доныне, по народному представлению, русалки являются душами

^48а Мары называются еще «марухами», а кикиморы — «шишимора-ми». Слово «кикимора» или «шишимора» сложное и первая половина его доселе употребляется в самостоятельной форме: «шиш» — домо­вой, бес, «шишко» — нечистый дух. «Что касается, — говорит Афана­сьев, — второй половины слова, то она равносильна немецк. «der Mar». Слово «мара» и 2-я половина слова «кикимора» (мора) имеют корень «мор» (санскритское mri, mar), указывающий на смерть.

■"Можно думать, что мары заменили древнюю «рожаницу» или родоначальницу (о них ниже), точно так же, как домовой заменил Рода.

умерших. Они ныне представляются душами младен­цев, умерших некрещеными, а также душами утоплен­ниц и удавленниц и вообще женщин и девиц, самопро­извольно лишивших себя жизни и неудостоенных хри­стианского погребения.

На связь русалок с душами умерших людей указы­вает и народное поверье, по которому огни, светящие­ся на могилах вследствие фосфорических испарений, разводятся русалками или же суть одноглазые русал­ки [13, 197, 237; 56, 71 - 72; 132, 28; 192, 11, 129]. Связь русалок с умершими видна также из существую­щих игр. Так, в некоторых местах России существует обычай на родительской неделе (неделя, в которую при­ходится Дмитриевская суббота) переряживания; а пе-реряживание не у одних только русских и даже не у одних славян, а и у многих других народов было необ­ходимой принадлежностью праздника в честь мертвых [13, 142; 115, 31; 141, 253; 189, 79].

По свидетельству летописца Нестора, славяне в древ­ности совершали игрища на перекрестках в честь мер­твых с переряживанием и ставили на таких местах со­суды с прахом мертвецов. Отсюда, конечно, ведет свое начало до сих пор существующий суеверный страх в народе перед перекрестками как местом, где собирает­ся нечистая сила [2, 60; 11, 37; 12, 94; 13, 799; 30, 41]. В несомненной связи с рассматриваемым обычаем находится народная вера в оборотней и в появление умерших после смерти под различными образами.

Думая, что русалки — души всех утопленниц и удав­ленниц, простолюдины на их могилах совершают поми­новение: кладут блины, бьют яйца и призывают русалку:

Русалка-царица,

Красная девица!

Не загуби душки,

Не дай удавитца;

А мы тебе кланяемся

[13, 243; 137, 358; 192, 134].

Русалки обыкновенно представляются девицами с длинными русыми волосами или девочками-семилет­ками с русыми кудрявыми волосами, в белых сороч­ках, без пояса; в Малороссии они носят название «мав-ки», т. е. малютки [13, 237, 812; 91, 190]. Летом⁵⁰ ру­салки, но представлению народа, живут на земле в полях, рощах, лесах, избирая местом обитания пре­имущественно старые деревья или растущие над во­дой: иву, вербу, плакучую березу. Время они проводят в постоянном веселье: празднуют, как говорят кресть­яне, свои свадьбы, аукаются, бегают, пляшут, водят хороводы и поют песни или же, свернувшись клубком, с хохотом и визгом катаются по траве и дорогам, по вечерам любят качаться на низких ветвях [12, 339; 13, 125; 109, 115 - 116; 137, 358; 192, 124]. Иногда они, сидя на древесных ветвях, будто бы просят у проходя­щих дать им сорочку.

На гнилой колоде, На белой березе Русалки сидели, Суки вязали, Да на тых суках Русалки гутали. Красныя девочки Шли веночков вить; Просили русалочки У девок сорочки: «Девочки-подружки! ' Дайте мне сорочку!» [13, 140]"

^{5 0} С Троицына дня.

⁵¹ Сидела русалка На кривий берези, Просыла русалка

У жиночок намиток, У дивочок сорочок: «Жиночки подружки! Дайте мини намитку; Хоть вона худенъка. Да абы б биленька!»

Таковы верования народа о русалках. Очевидно, что эти верования не могли быть принесены на Русь христи­анством, где душа, как уже я говорил, является немате­риальной сущностью, а пришли и живут в народе от языческих времен нашего далекого язычника-предка.

Мы сказали, что душа живет на земле под различ­ными видами, и указали сами виды, но этим вопрос о месте жительства души умерших не исчерпывается. В то же время, кроме изложенного представления, мы встре­чаем у нашего древнерусского человека еще и другие, отводящие для загробной жизни души, новые обитали­ща. По одному из этих представлений, душа живет в неведомом, далеком мире, живет там, куда, по одному причитанию над умершим,

Ветры не провевывают,

Лютое зверье не прорыскивае,

Малая птичка не пролетывае [18, 191].

По другому же представлению, она живет в земле: Укатается,

— говорит причитание, —

Скаченная жемчужинка, На иное безызвестное живленъице, Во матушку мой свет во сыру землю [18, 93, 94].

И здесь живет около своего тела.

Постараемся, насколько возможно, разобраться в этом двойном представлении предков-язычников о заг­робном месте жительства души умершего.

МЕСТОПРЕБЫВАНИЕ

ДУШИ

ПО СМЕРТИ

ЧЕЛОВЕКА

(НЕВЕДОМАЯ СТРАНА)

Одним из древних обычаев на Руси, а равно и у родственных нам народов, было сожжение тела умер­шего⁶². Этот обычай не был вызван ни гигиеной, о которой вряд ли знали предки, как мало заботятся о ней и наши крестьяне, не был и наказанием мертве­цу за его оставление здешнего мира, ибо мы находим указания, что пепел по сожжении трупа собирался в урну и хранился [143, 6], что несомненно указывает на уважение к умершему; очевидно, что этот обычай имел символическое значение. Предку-язычнику представлялось, что душа вместе с дымом уйдет вверх, в область великого неба, в сообщество солнца и звезд [196, 176]. Даже более, он (умерший) как бы весь переносился в другой мир, оставляя на земле лишь легкие следы своего недавнего существования в виде небольшого количества пепла. Предполагать такое именно воззрение на древний обряд сожжения умер­ших дает нам право великорусская северная похо­ронная причеть, в которой, как я уже говорил, со­хранились следы древних языческих воззрений. В э-той причети мы находим указание на место, куда уходит душа по смерти.