43 Обряд угощения мороза происходит так: старик семейства бе­рет ложку овсяного киселя, влезает с ним на печь; просовывает го­лову в волковое окно и говорит там:

Мороз, мороз! Приходи кисель есть, Мороз, мороз! Не бей наш овес, — Лен да канапи, в землю вколоти.

Народ верит, что мороз, удовольствованный киселем, не убьет ни льна, ни конопли, ни овса [11, 319; 12, 52; 163, 54].

деятельность, и у него является вера в «Рода» или «Чура»⁴⁴, под которым он разумел своего умершего родоначальника, заботящегося о его благосостоянии и охраняющего его от действия различных враждебных сил. Что у предка действительно было представление о Роде или Чуре как о душе покровителя-родоначальни­ка, на это мы находим указание в современном закли­нании. Так, предограждая себя от нечаянной опаснос­ти, простолюдин произносит заклинание: «Чур меня!», т. е. «Храни меня дед», «Чур наше место свято!» Здесь мы видим Чура в роли охранителя человека. Но мы знаем, что родоначальник заботился не только об охра-

⁴⁴ «Чур», славянская форма «щур», сохранившаяся в названии «пращур», указывает нам на предка основателя рода. Наши ученые историки Соловьев и Ключевский считают «Чура» за одно лицо с «Родом» и видят в слове «Чур» только другое имя «Рода», а потому эти наименования и я смешиваю.

Что под «Родом» нужно разуметь умершего родоначальника, это можно вывести из помещенного в Пансиевском сборнике «Слова св. Григория, изобретенного в тольцех о том, како первое погани, суще языцы, кланялися идолом и требы им клали: то и ныне творят». В этом слове проповедник, имея в виду указать языческое происхож­дение веры в «Рода», сближает его с подобным, с его точки зрения, мифическим представлением других народов. Он говорит: что «Род» означал у славян то же, что у греков Артемида; противополагая Арте­миду «Роду», проповедник придает даже ее имени мужское оконча­ние: «Начата Еллини ставити трапезу Роду и Рожаницам (так пере­ведено «Артемиду и Артемиде»), таже Египтяне, таже Римляне, даже и до Славен доиде. Се же словени начали трапезу ставити Роду и Рожаницам прежде Перуна Бога их» [136, 245]. Это место в сборнике Кириллова монастыря читается так: «Оттуда же извыкоша елени класти требы, артемиду i артемиде. Рекше роду i рожанице, тации же египтяне. Тако i до Словен доиде се слово i ти начаша требы кла­сти роду и роженицам прежде Перуна Бога их» [175, 90, 304; 215, 33]. Известно, что у греков Артемида считалась покровительницею плодо­витости: она давала людям плодовитость и благополучные роды, от­сюда (из объяснений проповедника) можно уловить намек на то, что Роду приписывалась славянами и древнерусскими людьми плодотво-рящая, возрождающая к жизни сила. На такое свойство Рода указы­вает, по нашему мнению, само название его, имеющее один корень со словами: «фождать» или «рожать», «родитель», «родственник» и т. п. Представителем же и носителем плодотворящей жизненной силы, кроме богов: Перуна, Даж-бога и Лады, мог быть и родоначальник, праотец, дающий жизнь целому роду. Таким образом, сближение в «Слове св. Григория» Рода с Артемидою является для нас основанием видеть в Роде обоготворенного умершего предка-родоначальника.

не своих сородичей, а он заботился и о родовом достоя­нии; таковым для нас является и Чур. Так, в Белорус­сии до сего времени Чур или Род почитается храните­лем полей и пашен, состоящих в определенной меже [12, 90, 92\. Чур также оберегает и дом. Его присут­ствие заставляет удаляться всех злых человеку духов, и ни один из них в его присутствии не может причи­нить человеку вреда [223, 77].

Таким образом, «Чур», или «Род», является тем же охранителем родичей, каким был для них живой родоначальник, т. е. прерогативы, которые усваива­лись живому родоначальнику, переносятся с ним и в загробный мир.

Роль благодетельного предка для жизни древнерус­ского человека предполагает и место его пребывания. Оно обязательно должно быть там, где место арены его деятельности, т. е. на земле, что особенно ярко выра­зилось в веровании в домового.

Домовой — это теперь своенравный дедушка. Он представляется в образе старика волосатого, седого и имеющего низкий рост. Так, малорусы представляют себе домового маленьким карликом с длинной седой бородой [148, 171]. В Вятской губ. рассказывают, что домовой показывается людям стариком ростом с пяти­летнего ребенка, всегда в красной рубашке, опоясан­ной синим кушаком, лицо у него сморщенное, борода белая, волосы на голове желтовато-серые, а глаза слов­но огонь [207, 135]. В других губерниях домового зна­ют как маленького старикашку, одетого в красную ру­башку; у него седая длинная борода, волосы на голове склочены и застилают лицо, голос глухой и суровый; он любит браниться, употребляя в брани крепкие рус­ские слова [1, 145; 26, 117]; тело домового все покрыто густой шерстью и мягким пушком; даже ладони и по­дошвы у него в волосах, только лицо около глаз и носа голое [12, 74].

Древность домового по письменным памятникам засвидетельствована только в XIV в., где он назван «проклятым бесом храможителем» [32, 560], но даже в современных чертах домового указывается, что его прошлое лежит в далекой языческой старине, когда у нашего предка существовал культ усопших. Уже само название домового: «дед», «дедушка», «дидь-ка», «дзед» наводит на мысль, что под ним разуме­ется душа усопшего, ибо в некоторых местах России названия: «дед», «дзеды», «деды» усвояются умер­шим [92, 122; 219, 374 - 376]. Связь домового с умершими открывается и из следующего факта: в не­которых местах России до сего времени сохранился знаменательный обряд, по которому родственники умершего, принося ему яйца, масло, деньги, просят его хранить и оберегать их имущество. «Вот тебе, Семен (имя покойника), — говорят они, — на! Это принесла тебе Марфа (хозяйка), береги у нее скоти­ну и хлеб, когда я буду жать, корми цыплят и гля­ди за домом [12, 76; 189, 84]. Здесь, как мы видим, на умершего возлагаются различные заботы о живых, заботы, относящиеся к благополучию семьи, а эти за­боты обыкновенно у нас на Руси приписываются деду-домовому. Домовой у нас является охранителем и устроителем семейного очага. Он охраняет дом, не давая в нем являться злому существу, оберегает ско­тину, чистит ее по ночам, поит ее водой, дает корм, заплетает лошадям гривы, надзирает за птицею (осо­бенно курами), огородами, амбарами, овинами, но­сит хозяину дома деньги, делает его нивы плодотвор­ными [12, 67 - 119; 59, 574], вообще несет те забо­ты, которые, как мы видели, возлагаются на души умерших.

Однако в домовом чувствуется не просто дух вся­кого умершего, а дух умершего родоначальника. На прямое отношение домового к духу умершего родоначальника указывают те черты, которые рисуют домо-врго как домовитого хозяина-патриарха.

Домовой — идеал хозяина. Никто лучше его не радеет о хозяйстве дома или двора, никто так не бере­жет хозяйское добро, как он: здесь он приберет к ме­сту какую-либо вещь, там поправит что-нибудь или подметет двор. Собственно, настоящим обладателем дома, хозяином в нем является не живой владелец его, а дед-домовой, отчего домового называют хозяи­ном, хозяюшком⁴⁵. Хозяин дома не более как пред­ставитель домового. Существует убеждение, что до­мовой «словно вылит в хозяина дома». Он часто при­нимает вид умершего домохозяина [12, S3]. Эти-то характерные черты, приписываемые домовому, — чер­ты праотца, положившего начало семейному очагу.

По народному представлению, в каждом доме — свой домовой. Только свой домовой бывает добр, только он заботится о благосостоянии дома, который принадлежит ему. Чужой же домовой всегда зол, он постоянно старается вредить человеку во всем, по­этому его боятся и произносят против него заклина­ния. Так, в одном заговоре испрашивается защита светлых духов «от черта страшнаго, от чужого до­мового» [163, 19]. Если мы припомним, что у пред­ка господствовал родовой быт, когда каждый род жил обособленно от других, когда родоначальник одного рода не имел никакого отношения к поколе­нию другого родоначальника и нередко был врагом его, — резкое различие между своим домовым и чу­жим станет для нас понятно. Зачем домовой-прао­тец известного рода будет заботиться о другом доме или семействе?! У того — свой родоначальник. Зна­чит, и отношение домового, как пената известной