74. Жанр и композиция романа Готорна "Алая буква".

Готорн - один из основоположников американской новеллы (наравне с Ирвингом и По). Некоторые новеллы выдержаны в духе эссе, некоторые опираются на старинные предания и легенды (сравнить с "Сонной Лощиной" Ирвинга), другие - близки к притче, есть наброски, "скетчи" и т.д. - везде общность проблематики, назидательность, одинаковая повествовательная манера, авторский взгляд на мир. Наблюдение, описание, размышление важнее сюжетной линии.

Нравственно-философское истолкование действительности. Мало персонажей, почти нет действия. Главные события, решающие судьбу героев, вынесены за пределы повествования. Нет внутренней динамики. Фигуры, а не характеры, портреты, а не личности. В 1ую очередь изображение не внешности, а души. Истоки психологической прозы.

Новеллы и романы Готорна эпизодичны, фрагментарны, многие главы образуют самостоятельные завершенные произведения, иные являются вставными новеллами. Но есть единство целого. Г. создает новый тип романтического повествования. Такого не было ни у американцев до него, ни у европейцев.

Исторические интересы привязаны к эпохе Готорна. Неудовлетворенность современным обществом. В поисках корней общественного зла обращается, как и все романтические гуманисты Новой Англии, к человеческой личности, к ее духовному миру, к "тайнам человеческого сердца". Идея о губительной власти прошлого над настоящим. Утрачена историческая конкретность (хотя в "Алой букве", мне кажется, как раз наоборот), приобретаются очертания легенды, становятся почвой для морально-философских обобщений. Г. ушел от классического типа исторического повествования, созданного Скоттом и Купером. Прошлое - символический эквивалент истории, далекий источник современного сознания, соединяющий Добро и Зло. Пуританское прошлое Новой Англии - Г. восхищается мужеством, стойкостью и духом независимости и свободолюбия, которые были свойственны пуританам, но фанатизм, жестокость, нетерпимость его огорчают. Поглощен проблемами добра, зла, совести, морального совершенствования - вопросами, составлявщими духовный мир н.англ. пуритан. Г. рассматривает эти вопросы на уровне американского сознания 19в. Эстетические моменты романтического повествования на грани реальности и фантастики, возможного и невероятного.

+++

Тэк, отношение Готорна к наследию пуритан проявилось отчетливо в романе «Алая буква». Он напоминает новеллы о колонистах. Тут открытая морализаторская тенденция, поэтому роман можно (?) назвать морализаторском. Как и в новеллах-притчах, жизнь колонии и второстепенные персонажди показаны схематично. Присущие им черты скорее названы, чем раскрыты в развитии сюжета. Злодеяние и грехопадение выведены за пределы повествования. Они существуют в виде абстрактной информации, легенды, намека. А вот нравственные последствия злодеяния или грехопадения представляют для Готорна всеподавляющий интерес. Равным образом огромное значение для него имел умысел, тайное намерение, порой даже неосознанное. В этом он решительно отличался от прагматиков-пуритан, для которых важен был факт «преступления» и факт «наказания». Мотивов преступления никто не доискивался. Они были известны — козни дьявола. Смысл наказания тоже был известен — ущемить дьявола и прославить господа. То, что при этом приносилась в жертву человеческая жизнь, их не беспокоило. Готорна, напротив, влекли к себе мотив, умысел и последующее чувство вины. В практике пуританизма действовал простейший моральный принцип: кто не согрешил, тот безгрешен и тем отделяется от грешников. Этого-то принципа Готорн и не мог принять. Человек безгрешный в помыслах и деяниях, с его точки зрения, — редчайшее исключение. Все остальное человечество составляют три категории грешников — изобличенные в свершении безнравственных деяний; свершившие такие деяния, но неизобличенные; умыслившие, но не свершившие зла. Вспомним всеобъемлющую аллегорию «Алой буквы»: Гестер носит на груди вышитый алый знак — она свершила и изобличена; у Димсдейла алый знак горит на коже, скрытый от посторонних глаз — он свершил, но не изобличен; богобоязненные и добродетельные прихожане ощущают покалывание в груди при встрече с Гестер — они умыслили, но еще не свершили.

Человечество представлялось Готорну великим братством во грехе. Он не предлагал «запятнанную совесть» в качестве основы объединения людей, но оспаривал взгляд, согласно которому зло, чинимое человеком, — явное, тайное или вообще несвершенное — может служить препятствием к единению, разрушая свойственное пуританству ригористическое деление на «чистых» и «нечистых», «спасенных» и «осужденных», «слуг господа» и «слуг дьявола»: «Человек не должен отрекаться от братьев своих, даже совершивших тягчайшие злодеяния, ибо если руки его чисты, то сердце непременно осквернено мимолетной тенью преступных помыслов».

Установление всеобъемлющего равенства грешников не решало, однако, задачи «очищения сердец». Да и разрешима ли была эта задача? На сей счет Готорном владели серьезные сомнения. Не случайно в его рассказах и романах возникает мотив фатальности человеческой судьбы, необъяснимого упорства, с которым человек движется по ложному пути, даже если знает, что впереди его ожидает прискорбный конец.

В подтексте романов и рассказов писателя нередко возникает мысль о наличии некой высшей силы, направляющей деятельность человека, об универсальном законе, о «всесильном провидении», над которым человек не властен. Ему не дано ощутить «неслышную поступь событий, вот-вот готовых совершиться»: на каждом шагу его подстерегают «неожиданные неведомые случайности», но бытие человечества не скатывается к хаосу, ибо в жизни смертных «все-таки царит какой-то распорядок». Что это за распорядок? Кем он установлен? Благотворен он или порочен? Возможно ли в рамках этого распорядка «очищение сердец», усовершенствование человека и общества? Ответа на эти вопросы Готорн не знает и почти не ищет. Для этого ему не хватает философской глубины и мужества, какими обладал в зрелые годы Герман Мелвилл.

Выходы готорновской мысли из сферы нравственных идей и понятий к проблемам чисто социального порядка сравнительно редки. Если человеческий идеал (лежащий в основе общественного идеала) ему более или менее ясен, то путь к его достижению остается задачей со многими неизвестными. Способы ее решения не выходят за рамки традиционного романтического мышления. Подобно Эдгару По, Готорн уповает на преобразующую и очищающую силу Красоты и Творчества («Мастер красоты», «Деревянная статуя Драуна», «Снегурочка»); подобно Торо, он проповедует опрощение и самоограничение в сочетании с философической мудростью — «простую жизнь и высокие мысли»; вместе с Купером и Эмерсоном он ратует за сближение человека с Природой — этим источником мудрости и высшей нравственности («Дом о семи фронтонах»). Главные надежды он возлагает на внутренние возможности человека — на способность к любви, преобразующей действительность, на силу духа и свободную мысль.