73. Понимание природы и человека в американском романтизме: идеи Эмерсона, романы Готорна, Мелвилла.

Романтическая критика капитализма в общественной мысли США углубилась в 30—40-е годы. Экономический кризис конца 30 — начала 40-х годов, укрепление политических позиций рабовладельческой оли­гархии, проявление противоречий и слабостей буржуазной демократии, рост недовольства фермеров и рабочих вызвали у философов, публи­цистов и в других кругах интеллигенции ощущение дисгармоничности и неустойчивости существующего строя. Не в силах определить причины кризиса и надежные пути его преодоления значительная труппа амери­канских мыслителей в эти годы заметно эволюционировала от матери­алистических и атеистических тенденций Б. Франклина, Т. Пейна и Ф. Френо к идеализму, а временами и к мистике. В то же время в де­мократических философских течениях США в 30 — 50-е годы усилива­ются антикапиталистические настроения и стихийно-материалистичес­кое влияние утопического социализма. В выступлениях общественных деятелей наряду с иллюзорными надеждами на возможность классово­го мира в стране отражалось и предвидение грядущих социальных битв. В 30-е годы в США сформировалось демократическое, преимущест­венно идеалистическое направление общественной мысли — кружок трансценденталистов. Наиболее влиятельными в нем были Р. У. Эмер­сон, Г. Д. Торо, М. Фуллер, Д. Рипли, Т. Паркер и др. В 1841—1844 го­дах они издавали журнал «Дайел». Благодаря трансценденталистам городок Конкорд, где жил Эмерсон, стал важным центром интеллекту­альной жизни. Это была преимущественно идеалистическая реакция на сенсуализм, на рассудочность и рациона­лизм Просвещения. Действительности, доступной «внешним» человече­ским чувствам, они* противопоставляли интуитивно познаваемый' мир. Однако их взгляды не были чужды стихийно-материалистическим тен­денциям.

Общественная деятельность трансценденталистов отличалась демо­кратической направленностью. Они выступали против бездуховности и вульгарного утилитаризма буржуазного уклада жизни, против косной формалистики пуританских религиозных канонов, против захватничес­ких войн и рабовладельческой системы. Многие из них испытали влия­ние идей утопического социализма. Основным направлением их вы­ступлений была романтическая критика социально-политического строя США, деловой практики и нравственных норм буржуазного общества.

Трансценденталисты не представляли собой единую философскую школу: в их взглядах было много различий; многим из них не чужд ра­ционализм и оптимизм. В своих позитивных программах они сходились лишь в признании необходимости морального совершенствования, нрав­ственного очищения людей. Пути к этому,они искали по-разному — в индивидуальном самосовершенствовании, в физическом труде на ло­не природы, в фурьеристской фаланге. Ограниченность программы трансценденталистов завела их в тупик, когда стала очевидна неэффек­тивность подобных попыток.

Готорн не был трансценденталистом, но лично знал многих из них (Эмерсона, Торо, М. Фуллер и др.), изучал их труды, принимал некоторые положения их этики, такие, как стремление к простой трудовой жизни, христианская доброта. Однако, уважая их талант и взгляды, он шел своим путем, во многом не соглашаясь с ними (например, отказался принять тезис Эмерсона о «божественности» человеческого сознания, отверг идею автономии личности).

По мнению Готорна, трансценденталисты нарисовали слишком оптимистическую картину развития общества, недооценивали трудности в жизни человека, не признавали необходимость борьбы.

В новеллах Готорна почти не ощущается реализма в изображении бытовых деталей, правдоподобных подробностей жизни; этим они близ­ки легендам и притчам. В произведениях о жизни первых колонистов показаны отталкивающие проявления тупого догматизма, религиозной нетерпимости и жестокости, маскирующейся под благочестие. Однако писатель далек от безусловного осуждения образа мыслей пуритан. Ему близка строгая нравственная требовательность, убежденность в неиз­бежности наказания за нарушение норм морали. Любовь к природе, руссоистская вера в безгрешность человека, не развращенного общест­вом, роднящие его с Торо, парадоксальным образом сочетались в его представлениях с недоверием к природной, «животной» стихии в че­ловеческой натуре, не облагороженной религией и выработанной обще­ством моралью.

Не коллективный, а индивидуальный путь к достойной жизни представлялся автору наиболее прямым; вольнодумное пренебрежение традиционными нормами морали и поведения казалось ему опасным. Автор поднимал вопрос о пара­доксальной двойственности человеческой натуры, заключающей в себе биологическое, чувственное начало и, с другой стороны, просветляющую силу интеллекта, совести. В романе много поэтичных страниц, посвя­щенных искусству и природе Италии. Однако по уровню художествен­ного мастерства книга уступает лучшим произведениям писателя.

Подобно Готорну, Мелвил ненавидел скучный мир дельцов; он был полон ненависти и к убивающему душу казенному труду, к безысход­ности в современной Америке конфликта естественных человеческих побуждений и косных традиционных форм жизни. В отличие от Готор­на это неистовое недовольство уводило его не в поэтичное убежище ми­нувших столетий, а на поиски лучшего, более справедливого мира. Са­мым важным побудительным мотивом жизненных и творческих иска­ний писателя была мечта о свободной и гармоничной жизни и стрем­ление найти пути воплощения этой мечты: он пытался воссоздать иной, прекрасный мир и героя, достойного его. Автор раскрывается в своих произведениях как человек необыкновенно поэтичный, обладающий тон­ким чутьем прекрасного в людях и природе, неравнодушный в отноше­нии к окружающему и непримиримый ко всему, что порабощает, кале­чит или убивает людей.

Сын нью-йоркского купца, он не получил университетского образо­вания. После банкротства и смерти отца помогал обнищавшей семье, работая клерком. С 1837 года плавал матросом на корабле, курсиро­вавшем между Нью-Йорком и Ливерпулем. Некоторое время работал учителем, а в 1841 году, не найдя другой работы, ушел в плавание на китобойном судне. (Возмущенный жестоким обращением с командой, он бежал с корабля во время остановки на Маркизских островах и месяц провел в плену у племени каннибалов тайпи. Бежав от них на австра­лийском китобойном судне, он по обвинению в мятеже вместе с коман­дой был брошен в тюрьму на Таити, на другом китобойном судне по­пал на Гавайские острова, а возвратился в Бостон через четырнадцать месяцев матросской службы на американском военном корабле «Сое­диненные Штаты».

«Тайпи». Книга о жизни моло­дого матроса в плену у племени каннибалов обстоятельно описывала приключения самого Мелвила. Мелвил не скрывал ограниченности представлений островитян о мире, варварского характера некоторых племенных тра­диций, но на первый план он выдвигал привлекательные стороны обли­ка и нравов тайпи. Он заставлял читателя любоваться силой, мужест­венностью, красотой и мужчин и женщин, которым мягкий климат поз­волял обходиться почти без одежды,, а щедрая природа давала кров и пищу, не требуя за это чрезмерного изнурительного труда. Тайпи ока­зывались как бы воплощением в действительности руссоистского идеа­ла «естественного» человека, совершенного и добродетельного по своей природе. Их образы тем не менее не были разработкой мотивов Руссо или Купера. Воображение писателя поразили реальные прототипы его героев. Уверенность в благотворности для людей жизни, близкой при­роде, роднила Мелвила с Торо, отчасти и с Эмерсоном. Их искания шли в сходном направлении, потому что ими руководила глубокая непри­язнь к буржуазному укладу жизни. Мелвил не пытался представить жизнь туземцев образцовой идиллией, не побуждал читателя вернуться к этой стадии существования. Наиболее привлекательные черты жизни тайпи обнаруживают достоинства, принципиально противоположные нормам буржуазного образа жизни. Богатство, обладание имуществом не играет роли в их отношениях. Они не знают денег; Мелвил не обна­ружил у них государственной системы; они добродушны, миролюбивы и гостеприимны. Им неизвестна алчность, вражда друг к другу, ложь, преступления. В этом отношении они казались писателю счастливей со­отечественников, страдающих от давящей власти государственных ин­ститутов, от развращающей силы денег и религиозных распрей. В све­те такого противопоставления американская, буржуазная цивилизация выступает в роли источника пороков.

Еще откровенней высказана эта мысль в романе «Ому». «Цивили­зованный» мир представлен в нем своей маленькой ячейкой, командой кррабля, на котором с матросами обращаются не лучше, чем с раба­ми. Бесчеловечное обращение порождает бессмысленную жестокость, равнодушие друг к другу, даже попытку потопить корабль. В романе изображено губительное влияние колонизаторов на жителей Таити: ут­рата таитянами складывавшихся веками полезных навыков и обычаев, вымирание населения от эпидемий, занесенных колонизаторами, нище­та, уродливое и непрактичное в тропиках подражание внешним чертам европейского быта. В отличие от «Тайпи» в «Ому» прекрасный мир островитян предстает не в своей первозданной яркости и органичности, а в стадии гибели. В повествовании превалируют нотки горечи и сар­казма.

Мелвил справедливо полагал, что свобода — явление скорее социальное, чем политическое; мало про­возгласить свободу, чтобы на деле освободить народ. Он возмущался безжалостной эксплуатацией рабочих, притеснением и истреблением ин­дейцев, но более всего вызывало его гнев сохранение рабства. В каче­стве идеального общественного строя показана утопическая община, построенная на основе нравственного закона.

Понимание природы и человека в американском романтизме: идеи Эмерсона, романы Готорна, Мелвилла.

Романтическая критика капитализма в общественной мысли США углубилась в 30—40-е годы. Экономический кризис конца 30 — начала 40-х годов, укрепление политических позиций рабовладельческой оли­гархии, проявление противоречий и слабостей буржуазной демократии, рост недовольства фермеров и рабочих вызвали у философов, публи­цистов и в других кругах интеллигенции ощущение дисгармоничности и неустойчивости существующего строя. Не в силах определить причины кризиса и надежные пути его преодоления значительная труппа амери­канских мыслителей в эти годы заметно эволюционировала от матери­алистических и атеистических тенденций Б. Франклина, Т. Пейна и Ф. Френо к идеализму, а временами и к мистике. В то же время в де­мократических философских течениях США в 30 — 50-е годы усилива­ются антикапиталистические настроения и стихийно-материалистичес­кое влияние утопического социализма. В выступлениях общественных деятелей наряду с иллюзорными надеждами на возможность классово­го мира в стране отражалось и предвидение грядущих социальных битв. В 30-е годы в США сформировалось демократическое, преимущест­венно идеалистическое направление общественной мысли — кружок трансценденталистов. Наиболее влиятельными в нем были Р. У. Эмер­сон, Г. Д. Торо, М. Фуллер, Д. Рипли, Т. Паркер и др. В 1841—1844 го­дах они издавали журнал «Дайел». Благодаря трансценденталистам городок Конкорд, где жил Эмерсон, стал важным центром интеллекту­альной жизни. Это была преимущественно идеалистическая реакция на сенсуализм, на рассудочность и рациона­лизм Просвещения. Действительности, доступной «внешним» человече­ским чувствам, они* противопоставляли интуитивно познаваемый' мир. Однако их взгляды не были чужды стихийно-материалистическим тен­денциям.

Общественная деятельность трансценденталистов отличалась демо­кратической направленностью. Они выступали против бездуховности и вульгарного утилитаризма буржуазного уклада жизни, против косной формалистики пуританских религиозных канонов, против захватничес­ких войн и рабовладельческой системы. Многие из них испытали влия­ние идей утопического социализма. Основным направлением их вы­ступлений была романтическая критика социально-политического строя США, деловой практики и нравственных норм буржуазного общества.

Трансценденталисты не представляли собой единую философскую школу: в их взглядах было много различий; многим из них не чужд ра­ционализм и оптимизм. В своих позитивных программах они сходились лишь в признании необходимости морального совершенствования, нрав­ственного очищения людей. Пути к этому,они искали по-разному — в индивидуальном самосовершенствовании, в физическом труде на ло­не природы, в фурьеристской фаланге. Ограниченность программы трансценденталистов завела их в тупик, когда стала очевидна неэффек­тивность подобных попыток.

Готорн не был трансценденталистом, но лично знал многих из них (Эмерсона, Торо, М. Фуллер и др.), изучал их труды, принимал некоторые положения их этики, такие, как стремление к простой трудовой жизни, христианская доброта. Однако, уважая их талант и взгляды, он шел своим путем, во многом не соглашаясь с ними (например, отказался принять тезис Эмерсона о «божественности» человеческого сознания, отверг идею автономии личности).

По мнению Готорна, трансценденталисты нарисовали слишком оптимистическую картину развития общества, недооценивали трудности в жизни человека, не признавали необходимость борьбы.

В новеллах Готорна почти не ощущается реализма в изображении бытовых деталей, правдоподобных подробностей жизни; этим они близ­ки легендам и притчам. В произведениях о жизни первых колонистов показаны отталкивающие проявления тупого догматизма, религиозной нетерпимости и жестокости, маскирующейся под благочестие. Однако писатель далек от безусловного осуждения образа мыслей пуритан. Ему близка строгая нравственная требовательность, убежденность в неиз­бежности наказания за нарушение норм морали. Любовь к природе, руссоистская вера в безгрешность человека, не развращенного общест­вом, роднящие его с Торо, парадоксальным образом сочетались в его представлениях с недоверием к природной, «животной» стихии в че­ловеческой натуре, не облагороженной религией и выработанной обще­ством моралью.

Не коллективный, а индивидуальный путь к достойной жизни представлялся автору наиболее прямым; вольнодумное пренебрежение традиционными нормами морали и поведения казалось ему опасным. Автор поднимал вопрос о пара­доксальной двойственности человеческой натуры, заключающей в себе биологическое, чувственное начало и, с другой стороны, просветляющую силу интеллекта, совести. В романе много поэтичных страниц, посвя­щенных искусству и природе Италии. Однако по уровню художествен­ного мастерства книга уступает лучшим произведениям писателя.

Подобно Готорну, Мелвил ненавидел скучный мир дельцов; он был полон ненависти и к убивающему душу казенному труду, к безысход­ности в современной Америке конфликта естественных человеческих побуждений и косных традиционных форм жизни. В отличие от Готор­на это неистовое недовольство уводило его не в поэтичное убежище ми­нувших столетий, а на поиски лучшего, более справедливого мира. Са­мым важным побудительным мотивом жизненных и творческих иска­ний писателя была мечта о свободной и гармоничной жизни и стрем­ление найти пути воплощения этой мечты: он пытался воссоздать иной, прекрасный мир и героя, достойного его. Автор раскрывается в своих произведениях как человек необыкновенно поэтичный, обладающий тон­ким чутьем прекрасного в людях и природе, неравнодушный в отноше­нии к окружающему и непримиримый ко всему, что порабощает, кале­чит или убивает людей.

Сын нью-йоркского купца, он не получил университетского образо­вания. После банкротства и смерти отца помогал обнищавшей семье, работая клерком. С 1837 года плавал матросом на корабле, курсиро­вавшем между Нью-Йорком и Ливерпулем. Некоторое время работал учителем, а в 1841 году, не найдя другой работы, ушел в плавание на китобойном судне. (Возмущенный жестоким обращением с командой, он бежал с корабля во время остановки на Маркизских островах и месяц провел в плену у племени каннибалов тайпи. Бежав от них на австра­лийском китобойном судне, он по обвинению в мятеже вместе с коман­дой был брошен в тюрьму на Таити, на другом китобойном судне по­пал на Гавайские острова, а возвратился в Бостон через четырнадцать месяцев матросской службы на американском военном корабле «Сое­диненные Штаты».

«Тайпи». Книга о жизни моло­дого матроса в плену у племени каннибалов обстоятельно описывала приключения самого Мелвила. Мелвил не скрывал ограниченности представлений островитян о мире, варварского характера некоторых племенных тра­диций, но на первый план он выдвигал привлекательные стороны обли­ка и нравов тайпи. Он заставлял читателя любоваться силой, мужест­венностью, красотой и мужчин и женщин, которым мягкий климат поз­волял обходиться почти без одежды,, а щедрая природа давала кров и пищу, не требуя за это чрезмерного изнурительного труда. Тайпи ока­зывались как бы воплощением в действительности руссоистского идеа­ла «естественного» человека, совершенного и добродетельного по своей природе. Их образы тем не менее не были разработкой мотивов Руссо или Купера. Воображение писателя поразили реальные прототипы его героев. Уверенность в благотворности для людей жизни, близкой при­роде, роднила Мелвила с Торо, отчасти и с Эмерсоном. Их искания шли в сходном направлении, потому что ими руководила глубокая непри­язнь к буржуазному укладу жизни. Мелвил не пытался представить жизнь туземцев образцовой идиллией, не побуждал читателя вернуться к этой стадии существования. Наиболее привлекательные черты жизни тайпи обнаруживают достоинства, принципиально противоположные нормам буржуазного образа жизни. Богатство, обладание имуществом не играет роли в их отношениях. Они не знают денег; Мелвил не обна­ружил у них государственной системы; они добродушны, миролюбивы и гостеприимны. Им неизвестна алчность, вражда друг к другу, ложь, преступления. В этом отношении они казались писателю счастливей со­отечественников, страдающих от давящей власти государственных ин­ститутов, от развращающей силы денег и религиозных распрей. В све­те такого противопоставления американская, буржуазная цивилизация выступает в роли источника пороков.

Еще откровенней высказана эта мысль в романе «Ому». «Цивили­зованный» мир представлен в нем своей маленькой ячейкой, командой кррабля, на котором с матросами обращаются не лучше, чем с раба­ми. Бесчеловечное обращение порождает бессмысленную жестокость, равнодушие друг к другу, даже попытку потопить корабль. В романе изображено губительное влияние колонизаторов на жителей Таити: ут­рата таитянами складывавшихся веками полезных навыков и обычаев, вымирание населения от эпидемий, занесенных колонизаторами, нище­та, уродливое и непрактичное в тропиках подражание внешним чертам европейского быта. В отличие от «Тайпи» в «Ому» прекрасный мир островитян предстает не в своей первозданной яркости и органичности, а в стадии гибели. В повествовании превалируют нотки горечи и сар­казма.

Мелвил справедливо полагал, что свобода — явление скорее социальное, чем политическое; мало про­возгласить свободу, чтобы на деле освободить народ. Он возмущался безжалостной эксплуатацией рабочих, притеснением и истреблением ин­дейцев, но более всего вызывало его гнев сохранение рабства. В каче­стве идеального общественного строя показана утопическая община, построенная на основе нравственного закона.