4. Дебидур, т 1

97

и о солидарности, необходимой между всеми членами этой нации, какого-нибудь плана крестового похода против турок? Англичане были склонны так думать. С другой стороны, не составлял ли этот тесный' союз трех самодержавных государей, этот призыв, обращенный ко всем остальным монархам, это обещание помогать друг другу «во всяком случае и во всяком месте» — угрозы, направленной против народов и свободы? Общественное мнение истолковало Священный союз именно в указанном смысле; и это толкование до сих пор не без основания остается преобладающим. В то время император Алек­сандр I, несомненно, был далек от мысли стеснять народную свободу; в 1815 г. он сильно увлекался либеральными идеями; он пожелал, чтобы Франция имела хартию; он собирался дать Польше конституцию¹'⁴¹ и, к великому ужасу Меттерниха, поощрял пропаганду конституционных идей в Германии, Италии и в других странах. Но ни для кого не было тайной непостоянство его характера; поэтому не сомневались, что его пламенный мистицизм и грозное могущество легко могут быть обращены на служение контрреволюции во всей Европе. Немало беспокоила общественное мнение также и та поспешность, с которой примкнули к Священному союзу монархи, наиболее враждебно относившиеся к принципам 1789 г. Вслед за королем прусским и императором австрийским к акту 26 сентября вскоре присоединились: короли французский, испанский и главы почти всех европейских правительств¹³². Правда, некоторые из них делали вид, что не придают этому акту значения и подпи­сывают его только для того, чтобы доставить удовольствие царю в его невинной фантазии. Все они заявляли, что подобного рода провозглашение политических догматов является только платоническим проявлением похвальных чувств и что в таких выражениях нельзя заключать надежный политический союз. Меттерних в своих мемуа­рах говорит, что, по мнению самого автора Акта, последний должен был быть только моральною манифе­стацией и что для остальных участников он не имел даже и этого значения. «Доказательством,— добавляет он,— может служить тот факт, что впоследствии в отношениях между европейскими кабинетами вопрос о Священном союзе никогда не вставал и никогда не мог встать. Одни только враждебные абсолютизму партии старались изв­лечь из этого акта выгоду, пользуясь им, как оружием, для того чтобы оклеветать самые чистые намерения своих противников...»

Высказываясь подобным образом, австрийский ми­нистр играет словами и насмехается над читателем. Конечно, конвенция 26 сентября не имела, выражаясь политическим языком, определенного объекта и не создавала правового обязательства. Конечно, монархи не могли считать текст этого соглашения имеющим силу закона. Но, с другой стороны, неоспоримо и то, что конвенция 26 сентября сделалась исходной точкой коллек­тивной политики великих держав, политики, получившей осязательную форму и провозглашаемой именно начиная с 1815 г., а также, что эта политика имела главной целью подавление принципов революции. Истинный смысл Свя­щенного союза следует искать не в туманной фразеологии Александра I и г-жи Крюденер; его следует искать в значительно более ясных решениях и договорах, о которых мы скажем ниже, и прежде всего в далеко не туманных и проникнутых самой крайней практичностью условиях, которыми союзники определили в ноябре 1815 г. участь Франции и ее будущие отношения с Европой. Действительно, в мерах, принятых союзниками в эту эпоху по отношению к нашей стране, особенно бросается в глаза их старание устранить революционную опасность, их твердое желание отвратить эту опасность мерами строгого надзора за главным очагом революции, откуда она могла бы снова распространиться по всей Европе, их очевидное стремление подчинить Францию надзору и заставить ее, в случае необходимости даже л силой, возвратиться опять на путь долга, если бы ей вздумалось восстать против принципа легитимизма. В этом отношении Александр I, либерал, якобинец, как назвал его Меттерних, держался столь же определенных [глглндов, как и сам Меттерних.

VII

Переговоры, последовавшие за подписанием протокола 2 октября, довольно быстро привели к заключению целого ряда частных соглашений, из которых одни должны были превратиться в официальные договоры с Францией, а другие предназначались для того, чтобы дополнить общие постановления Заключительного акта или упрочить союз четырех великих держав. Так, например, 13 октября был выработан порядок уплаты военного вознаграждения, которого потребовала коалиция. Было установлено, что контрибуция будет внесена в пятилетний срок посредством 15 взносов в 4&^/3 миллиона каждый; уплата отдельных взносов должна была производиться раз в четыре месяца, начиная с 1 марта 1816 г.; уплата обеспечивалась залогом в 7 миллионов ренты, представлявшей капитал в 140 мил­лионов. Французское правительство обязывалось, кроме того, «выполнять все соглашения, заключенные им с различными союзными державами относительно обмун­дирования и снаряжения их армий». В то же время конференция определяла до самых мелочных подробно­стей условия содержания оккупационного корпуса; в ре­зультате для Франции , получался ежегодный налог в 150 миллионов или, в лучшем случае, в 130 миллионов франков. Несколько позднее союзники договорились между собой относительно состава оккупационного корпу­са, выбора главнокомандующего и линии поведения, которую ему надлежало указать. Было решено, что каждая из четырех великих держав доставит 30 тысяч человек и что остальные участники коалиции дадут также 30 тысяч. Главное командование корпусом было возложено на Веллингтона, который давно уже пользо­вался репутацией человека твердого и решительного. 3 ноября он получил инструкции от союза. Эти инструкции не оставляют ни малейшего сомнения относительно намерения союзников держать Францию под своей опекой и в случае надобности подавлять все революционные попытки с ее стороны. Действительно, из этих инструкций видно, что послы четырех великих держав обязаны были составить в Париже нечто вроде наблюдательного комитет та и извещать Веллингтона о настроении умов и положе­нии дел во Франции. Что касается права вмешательства, то оно было подтверждено в весьма недвусмысленной форме.

«Августейшие монархи,— читаем мы в этом доку­менте,— крайне неосторожны к тому, чтобы возлагать на свои войска полицейские и административные обязанности внутри Франции; однако, принимая во внимание высшие интересы, побуждающие их утвердить на французском троне законного государя, они формально обещали королю поддерживать его своим военными силами против всякого революционного движения... Их величества предо­ставляют на ваше полное усмотрение судить о том, когда и каким образом вы сочтете уместным приказать действо­вать находящимся под вашим начальством войскам».

В тот же самый день, когда были подписаны эти инструкции (3 ноября), четыре союзных кабинета устано­вили распределение отнятых от Франции городов и терри­торий¹³³ и разработали меры, необходимые для приведе­ния в полный порядок оборонительной системы смежных с Францией государств и в особенности Германского союза. Филиппвиль и Мариенбург были присоединены к Нидерландам; Саарлуи — к Пруссии, которая, кроме того, получила между Мозелем и Рейном часть страны, предназначавшейся прежде Австрии (под условием со­здать там владения для некоторых германских госуда­рей¹³⁴. Ландау был отдан Австрии; последней державе было, впрочем, предоставлено право передать этот город с частью прежних департаментов ⁽ аара и Монт-Тоннера Баварии взамен Гаусрюкфиртеля и Иннфиртеля, возвра­щения которых Австрия все еще не могла добиться. Австрия же должна была отдать остальную часть своих владений на левом берегу Рейна, т. е. территорию с 140 тысячами населения вместе с городом Майнцем, великому герцогу Гессен-Дармштадскому, чтобы возна­градить его за перешедшее к Пруссии герцогство Вестфальское. Швейцария получала Версуа и небольшую часть, области Жэ; наконец, сардинский король получал обратно французскую часть Савойи. Из обещанной Францией военной контрибуции в 700 миллионов фран­ков— 137,5 миллиона предполагалось обратить на по­стройку оборонительных укреплений в соседних с нею государствах. Для этой цели Нидерланды должны были получить 60 миллионов, Пруссия — 20, Бавария — 15, Сардиния — 10, Испания — 7,5; 5 миллионов были назна­чены на усиление обороны города Майнца. Последний, а равно Ландау и Люксембург объявлялись федеральны­ми германскими крепостями; в то же время Германский союз получил 20 миллионов на постройку четвертой крепости в области верхнего Рейна.

Оставшаяся часть контрибуции, т. е. 562,5 миллиона франков, согласно протоколу, подписанному 6 ноября, должна была,быть разделена между союзными державами таким образом: предварительно выделили по 25 миллио­нов франков в пользу Англии и Пруссии, наиболее способствовавших победе при Ватерлоо; Испания получи­ла 5 миллионов, Португалия — 2, Швейцария — 3 Да­ния — 2,5; из остающихся 500 миллионов — 400 распреде­лялись поровну между четырьмя великими державами, а 100 —между остальными членами коалиции, соразмер­но численности предоставленных каждым из них войско­вых сил; но нидерландский король отказывался от своей части (28 миллионов), и она должна была быть разделена поровну между Австрией и Пруссией¹³⁵.

Конференции пришлось также выработать порядок рассмотрения и ликвидации долговых обязательств Фран­ции в отношении подданных английского правительства и всех других союзных государств; уплата их была уже обещана Францией трактатом 30 мая. Эти две категории долгов должны были быть рассмотрены комиссарами, назначенными заинтересованными сторонами; в качестве гарантии уплаты союзники потребовали два взноса в 3,5 миллиона франков ренты каждой.

Наконец, двумя протоколами, подписанными 5 и 7 но­ября, была определена еще нерешенная дотоле участь Ионических островов и были дополнены постановления Заключительного акта относительно Швейцарии. Острова были преобразованы в республику под протекторатом Англии, которая должна была послать туда лорда верховного комиссара и гарнизон. Что касается Швейцар­ского союза, в котором только что перед тем (7 августа 1815 г.) была принята новая конституция, составленная в желательном для союзников духе , то он получил торжественное признание своего нейтралитета.

После заключения всех этих договоров коалиция все-таки еще не успокоилась. Трактат, который она навязыва­ла Франции, казался ей недостаточным для предохране­ния Европы от новых потрясений. Поэтому тетрархи решили связать себя новым договором; таковой был действительно ими заключен, и по духу своему он являлся подлинным выражением Священного союза. В самом деле, по этому договору дворы австрийский, великобританский, прусский и российский объявляли, что они опять вводят в силу постановления трактатов 1 марта 1814 г. и 25 марта 1815 г. и образуют постоянную лигу с целью надзора за Францией. Они навсегда устраняли от управления этой страной Наполеона и членов его семьи. Если будет нужно, они прибегнут для этого к силе. «И так как революционные волнения,— добавляли они,— могут снова начать разди­рать Францию и тем самым угрожать спокойствию других

государств, то высокие договаривающиеся стороны торже­ственно признают своей обязанностью усугубить старания с целью охраны в подобных обстоятельствах спокойствия и интересов собственных народов; они обязуются в случае повторения такого несчастного происшествия обсудить совместно с его христианнейшим величеством меры, необходимые для безопасности их государств и общего спокойствия Европы». Кроме того, четыре державы заявляли, что союз будет продолжать свое существование и после эвакуации французской территории. И, наконец, для того чтобы показать, что они намерены превратиться в своего рода европейскую директорию, они брали на себя обязательство «устраивать в заранее назначенные сроки съезды, посвященные рассмотрению великих общих инте­ресов и мер, наиболее способных обеспечить в каждый данный момент спокойствие и благоденствие народов и мир Европы».

20 ноября 1815 г. был подписан этот трактат, представлявший серьезную угрозу не только для одной Франции, но и для всех цивилизованных народов. В тот же самый день союзники довели о нем до сведения герцога Ришелье нотой, в которой угроза была лишь слегка прикрыта советами благоразумия, расточаемыми прави­тельству Людовика XVIII. Во второй ноте этому министру были сообщены инструкции, данные 3 ноября герцогу Веллингтону и предоставлявшие ему право вооруженного вмешательства в наши дела. В этот же день заставили Ришелье подписать мирный трактат и 4 приложения к нему¹'*⁷. Не без глубокой скорби выполнил этот благородный человек требуемую формальность, точно это была последняя горсть земли, брошенная в могилу славы и могущества его родины. «Я только что подписал трактат,— сказал он одному из своих друзей,— за кото­рый собственно говоря я должен был бы нести голову на эшафот». А на следующий день (21 ноября) он писал графу Деказу: «Все кончено; вчера — полумертвый, полуживой — я подписал этот злополучный трактат. В свое время я клялся не делать этого, и сказал об этом королю. Но несчастный монарх со слезами стал заклинать меня не покидать его; с этого момента я больше не колебался. Смею думать, что при данных обстоятельствах никто не мог бы добиться более благоприятных для Франции результатов; Франция, гибнущая и изнемогаю­щая под неприятельским гнетом, повелительно требовала немедленного освобождения».

103

Несколько дней спустя (25 ноября) министр со слезами на глазах представил трактат и дополнительные соглаше­ния Бесподобной палате. Последняя не могла не разделить с ним его патриотической скорби. Действительно, каза­лось, что Франция навсегда вычеркиваеся из списка великих держав. Европа, так же как и она, казалась порабощенной. Священный союз торжествовал. Но даль­нейший ход событий показал, что Священный союз сильно заблуждался, считая возможным в течение неопреде­ленного времени держать Францию в стороне или под опекой; не менее ошибался он, когда полагал, что сможет навсегда воспрепятствовать проявлению в Европе нацио­нального духа и любви к свободным учреждениям¹³⁸.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ