Тема 39. Язык как знаковая реальность

Синхронные и диахронные способы передачи опыта. — Коммуникация и трансляция. Язык — знаковая реаль­ность. — Язык как внебиологическая система кодирова­ния и воспроизведения социальности. — Язык как прак­тическое сознание, действительность мысли. — М. Фуко о языке: объект-язык, субъект-язык. Знак и зна­чение. — Функции языка. — Связь мышления и языка. — Критика идеалистических представлений о взаимосвя­зи мышления и языка. — Критика неопозитивистской абсолютизации языковой реальности. — Современная философия о соотношении языка, сознания и действи­тельности. — Гипотеза именного происхождения язы­ка. — Личностно-именной, профессионально-именной и универсально-понятийный типы языка.

Что такое язык? Говорит ли все то, что безмолвствует в мире, в наших жестах, во всей загадочной символике нашего поведения, в наших снах и наших болезнях, говорит ли все это и на каком языке, сообразно какой грамматике? Все ли способно к означению... Каково отношение между языком и бытием...

Мишель Фуко. Слова и вещи

В любой момент существования общество нуждается в син­хронном оперативном адресном общении как средстве согласо­вания деятельности индивидов, во-первых, и, во-вторых, в обще­нии диахронном как средстве передачи наличной суммы инфор­мации, "суммы обстоятельств" от поколения к поколению. За первым типом общения закрепилось название коммуникация, за вторым — трансляция. Различие между коммуникацией и транс­ляцией весьма существенно. Основной режим коммуникации — отрицательная обратная связь, коррекция программ, извест­ных двум сторонам общения. Основной режим трансляции —

389

передача программ, известных одной стороне общения и неиз­вестных другой. Знание в традиционном смысле связано с транс­ляцией, а не с коммуникацией. Оба типа общения предполагают знак и используют язык как основную, всегда сопутствующую социальности знаковую реальность.

Язык — это знаковая реальность, система знаков, служащая средством человеческого общения. Язык является специфичес­ким средством хранения, передачи информации, а также сред­ством управления человеческим поведением.

Биологической предпосылкой человеческого языка явились сложные двигательные и звуковые формы сигнализации высших животных и прежде всего антропоидных обезьян. От элементар­ных нечленораздельных звуковых комплексов первобытные люди переходили ко все более совершенным и сложным звуко­вым образованиям. Физиологической базой стала вторая сигналь­ная система, присущая только человеку.

Понять знаковую природу языка можно лишь из недостаточ­ности биологического кодирования. Социальность, проявляюща­яся как отношение людей по поводу вещей и отношение людей по поводу людей, не ассимилируется генами. Люди вынуждены использовать внебиологические средства воспроизведения соци­альности в смене поколений. Знак и есть своеобразная наслед­ственная сущность внебиологического социального кодирова­ния, обеспечивающая трансляцию всего того, что необходимо обществу, но не может быть передано по биокоду.

Язык — явление общественное. В нем задаются и отража­ются требования коллективности. Разве может быть значим язык, произвольно сконструированный отдельным человеком? Как продукт творчества единичного индивида язык — это бес­смыслица. Он не имеет всеобщности и часто воспринимается как тарабарщина. "...Язык есть практическое, существующее и для других людей и лишь тем самым существущее также и для меня самого, действительное сознание..."⁴⁶. Можно сказать, что язык никем не придумывается и не изобретается, а стихийно становится вместе с социальностью, человеческим коллективом.

390

"Язык так же древен, как и сознание", "язык есть непосред­ственная действительность мысли". Известный тезис о том, что "...ни мысли, ни язык не образуют сами по себе особого цар­ства, ...они — только проявления действительной жизни"", во многом справедлив. Различия в условиях человеческой жизне­деятельности неизбежно находят отражение в языке. В связи с особыми практическими потребностями и различными природ­ными и социально-экономическими условиями язык приобре­тает такую характеристику, как избирательность. У народов Крайнего Севера, например, существует спецификация для на­званий снега и отсутствует таковая для названий цветковых растений, не имеющих в их жизни важного значения. Язык вы­ступает в качестве необходимого связующего звена между практикой и сознанием. Он воспроизводит реальность, закреп­ляя в чередовании знаков информацию о тех связях и отно­шениях вещей, которые вычленялись в инварианты предмет­ной деятельности.

Благодаря употреблению знаков, мир внешних предметов как бы перемещается в другое измерение и предстает как универ­сум знаковых моделей. Начиная со стоицизма, как отмечает французский философ М. Фуко (1926—1984), система знаков была троичной, в ней различалось означающее, означаемое и "случай". С 17 в. диспозиция знаков становится бинарной, по­скольку она определяется связью означающего и означаемого. Язык, существующий в своем свободном, исходном бытии, как письмо, как клеймо на вещах, как примета мира, порождает две другие формы. Выше исходного слоя располагаются коммента­рии, использующие имеющиеся знаки, но в новом употребле­нии, а ниже — текст, примат которого предполагается коммен­тарием. Начиная с 17 в. остро встает проблема, как знак может быть связан с тем, что он означает? Классическая эпоха на этот вопрос пытается ответить анализом представлений, а современ­ная указывает на анализ смысла и значения. Тем самым язык оказывается не чем иным, как особым случаем представления (для людей классической эпохи) и значения (для нас)⁴⁸.

391

Швейцарский языковед Ф. де Соссюр (1857—1913) характе­ризовал языковую реальность как единство противоположных сторон: знака и значения, языка и речи, социального и индиви­дуального. Двуединая природа языка, или двуслойность его структуры, указывает на его предметность и операциональность. Словесные знаки фиксируют предмет и "одевают" мысли. Функ­ция фиксатора и оператора является общей для всех типов язы­ков, как естественных, так и искусственных.

Для любого лингвиста очевидно, что в языке присутствуют формы, явно принадлежащие только специфической материи языка. Этим во многом объясняется различный грамматический строй языка. Можно говорить, что мир живого языка представ­ляет собой относительно автономную иерархическую систему, элементами которой выступают и звукотипы, и фонемы, и мор­фемы, и лексемы, а структурными принципами — алгоритмы че­ловеческой речи. Вычленение, разделение, упорядочивание, оценка — это сфера духовного преобразования. Языковые сред­ства придают явлениям определенную направленность. При ис­пользовании материальных орудий на практике происходят ма­териальные предметные изменения. При использовании языка субъект также меняет ситуацию, он переводит ее из одной смысловой формы в другую. Даже если всего лишь переори­ентируется направленность внимания говорящего, то и в том слу­чае также осуществляется движение в смысловом поле. Этот факт наиболее очевиден в игровом общении. В игре ребенок пе­реносит значение одной вещи на другую. Палочка становится лошадкой, на ней, а не на настоящей лошади скачет ребенок. Однако этот перенос значения есть выражение слабости ребен­ка, так как он позволяет одной вещи воздействовать на другую только в смысловом поле.

В ряде патологий сознание утрачивает способность переиначи­вать ситуацию в смысловом плане, преобразовывать ее, двигаться в смысловых измерениях и возвращаться в мир реальной предмет­ности. Мышление больных застревает в ситуации, не видя ее ус­ловности, оно не в состоянии зацепиться за действительные связи.

392

Язык как практическое сознание соединяет в единое целое знание объективного (объект-язык) и знание субъективного (субъект-язык). Объект-язык и субъект-язык актуализируют себя в речевой деятельности. В этой трехчленной формуле (объект-язык — речевая деятельность — субъект-язык) первое (объект-язык) понимается как часть социальной знаковой дея­тельности, существующей независимо от индивида и втягивае­мой в сферу индивидуальной речевой деятельности. Субъект-язык есть непосредственная личностная оболочка мысли, пред­ставляющая собой своеобразную речеоперативную модель си­туации. Оперирование с объект-языком, хранящимся в книгах, памяти ЭВМ и прочих материальных формах, позволяет опери­ровать информацией в чистом виде без примеси "впечатлений" интерпретатора и издержек речевых преобразований. Субъект-язык как подлинная действительность мысли — это индивиду­альный и субъективный перевод объект-языка. Он совершает­ся в актах речи, в системе высказываний. Степень адекватнос­ти такого перевода имеет широкую шкалу приближений, так как она зависит от индивидуального опыта, характеристик личнос­ти, богатства ее связей с миром культуры.

Подразделение языка на объект-язык и субъект-язык, как отмечает исследователь данной проблемы Д.Пивоваров, в зна­чительной мере снимает коварный вопрос, можно ли мыслить несуществующие объекты? Где искать их референты? Несуще­ствующий объект ("круглый квадрат") — плод речевых проце­дур со знаками объект-языка. Сначала он преобразуется инди­видом в знаковый субъективный образ, а потом возвращается в состав объект-языка, где и становится референтом несуще­ствующего объекта и даже "фактом" общественного сознания. Объект-язык — онтология для субъект-языка⁴⁹.

Язык является необходимым посредником научного познания. И это обусловливает две проблемы. Во-первых, стремление сде­лать язык нейтральным, отшлифовать его, лишить индивидуаль­ности, чтобы он мог стать точным отражением онтологии. Идеал такой системы закреплен в позитивистской мечте о языке как

393

копии мира. Во-вторых, обнаружить всеобщность независимой от грамматики, так называемой "глубинной логики" языка. Речь идет не о том, чтобы построить некий всеобщий язык, как то предпо­лагалось в классическую эпоху, но о том, чтобы распредметить формы и связи мышления вообще вне какого-либо единичного языка.

Однако истины дискурсии (рече-мысли) оказываются в "пле­ну" социальной памяти этноса. Язык, став плотной исторической реальностью, образует собой вместилище традиций, привычек, темного духа народа, вбирает в себя роковую память. Выражая свои мысли словами, над которыми они не властны, используя словесные формы, изменения которых довлеют над ними, люди полагают, что их речь повинуется им, в то время как они сами подчиняются ее требованиям. Все это подталкивает к выявлению языка в собственном бытии. В современном мышлении методы интерпретации, как считает М. Фуко, противостоят приемам фор­мализации: первые — с претензией заставить язык говорить из собственных глубин, приблизиться к тому, что говорится в нем, но без его участия; вторые — с претензией контролировать вся­кий возможный язык, обуздать его посредством закона, опреде­ляющего то, что возможно сказать. Обе ветви столь современны нам, что невозможно поставить вопрос о простом выборе между прошлым, которое верило в смысл, и настоящим, которое откры­ло означающее⁵⁰.

Язык изучается многими дисциплинами. Лингвистика, логи­ка, психология, антропология, семиотика предлагают свои дан­ные для обобщения в философской теории. Знак и значение — осевые составляющие языка. В науке под значением понимает­ся смысловое содержание слова. Значение предполагает наличие системы определенных смыслообразующих констант, обеспечи­вающих относительное постоянство структуры речевой деятель­ности по отношению к тому или иному классу предметов. В ло­гике или семиотике под значением языкового выражения пони­мают тот предмет или класс предметов, который называется или

394

обозначается этим выражением, а под смыслом выражения — его мыслительное содержание. Знак определяется как материальный предмет (явление, событие), который выступает в качестве пред­ставителя некоторого другого предмета и используется для при­обретения, хранения, переработки и передачи информации. Не менее острой проблемой является вопрос о связи мышления с формами его выражения в языке. Взаимосвязь языка и мышле­ния признается самыми различными лингвистическими и фило­софскими направлениями. Однако вопрос о характере связи и о той роли, которую играет каждое из этих явлений в процессе взаимодействия, решается по-разному.

Тот факт, что мышление манифестируется посредством мно­гочисленных языков, существенно отличающихся друг от друга, послужил основанием для теорий, согласно которым язык являет­ся определяющим по отношению к мышлению. Такова точка зре­ния Гумбольдта и неогумбольдтианства в его двух ветвях: амери­канской и европейской. По Гумбольдту, деятельность мышления и языка представляет собой неразрывное единство, однако опре­деляющая роль отводится языку. Если мы согласимся с Гумболь­дтом и признаем, что язык определяет и формирует мышление, то, коль скоро языки разных народов различны, невозможен, ис­ходя из предположения Гумбольдта, единый строй мышления. Следствием такой теории является отрицание общечелове­ческого характера мышления, т.е. отрицание общего для всех живущих на Земле универсально-понятийного логического строя.

Однако историческая практика фиксирует общность понятий­ного мышления для всех современных народов, несмотря на раз­личия в языках. Язык отягощает мысль не только наличием мате­риально-знакового элемента, на что всегда обращалось особое вни­мание. "На "духе" с самого начала лежит проклятие — быть "отя­гощенным" материей, которая выступает в виде движущихся сло­ев воздуха, звуков — словом, в виде языка"⁵¹. Язык отягощает мысль коллективными, интерсубъективными требованиями к ней. В живом процессе общения имеются смысловые, всеоб­щие для сознания моменты. Передается предметная информация,

395

выражается оценка, содержится обращение — все это необыкно­венно важные вехи поисковой деятельности мышления и процес­са целеобразования.

Позиция, абсолютизирующая самодостаточность языка, выра­жена в философии неопозитивизма. Неопозитивизм признает язык в качестве единственно данной человеку реальности, а сле­довательно, язык составляет и единственный предмет философии. По мнению неопозитивистов, все философские проблемы возни­кают в результате непонимания языка, его неправильного упот­ребления. Для решения их достаточно описать и обосновать ос­новные требования экспликации языковых структур. "Тот факт, что мир есть мой мир, проявляется в том, что границы языка (един­ственного языка, который понимаю Я) означают границы моего мира"⁵². Язык интерпретируется как самостоятельная сущность, единственно данная человеку реальность. Однако необыкновен­но трудным для неопозитивистов оказывается вопрос, а как воз­никла эта реальность, каково ее происхождение?

Вместе с тем не мир зависим от "языковой картины", язык — это отражение мира естественного и мира искусственного. Очень хорошо такая взаимосвязь видна в тех случаях, когда тот или иной язык в силу определенных исторических причин получает распро­странение в иных районах земного шара. Например, после завое­вания Америки испанцами языковая картина, которая сложилась в испанском языке на родине его носителей, т.е. на Пиренейском по­луострове, стала претерпевать существенные изменения. Зафикси­рованные ранее в лексике значения приводились в соответствие с новыми природными и социально-экономическими условиями Южной Америки, в которой оказались носители испанского язы­ка. В результате между лексическими системами испанского язы­ка на Пиренейском полуострове и в Южной Америке возникли значительные различия. Сопровождались ли эти сдвиги столь очевидными различиями в универсалиях мышления? Вряд ли.

Язык и мышление образуют диалектически противоречивое единство. Они обусловливают друг друга, что порождает извест­ную формулу: "Как нет языка без мышления, так не бывает и

396

мышления без языка". В ней в свою очередь закреплена тенден­цию сводить процесс мышления только к вербализованному и убеждение, что мысли человека могут существовать только на базе языкового материала, в форме отдельных слов и выражений. Вер-балисты — сторонники существования мышления только на базе языка связывают мысль с ее звуковым комплексом. Однако еще Л.С. Выготский замечал: "Речевое мышление не исчерпывает ни всех форм мысли, ни всех форм речи. Есть большая часть мышле­ния, которая не будет иметь непосредственного отношения к ре­чевому мышлению. Сюда следует отнести инструментальное и тех­ническое мышление и вообще всю область так называемого прак­тического интеллекта...⁵³. Исследователи выделяют невербализи­рованное, визуальное мышление и показывают, что мышление без слов так же возможно, как и мышление на базе слов. Словесное мышление — это только один из типов мышления. "Не все гово­рящие мыслят — вспоминается в связи с этим сентенция, часто адресуемая уникальному существу — попугаю. И если бы слова в полной мере представляли процесс мышления, тогда воистину "ве­ликий болтун был бы великим мыслителем". А патологии нейро-физиологических процессов, когда человек "работает на подкор­ке" (он постоянно говорит, говорит, говорит), вскрывали бы неиз­веданные глубины мышления. Современные исследователи во­проса о соотношении мышления и языка закрепляют определяющую роль за мышлением. Язык представляет собой относительно са­мостоятельное явление, обладающее определенными внутренни­ми законами собственной организации.

Существует гипотеза об именном происхождении языка. Она базируется на признании в качестве основы появления языка коллективной деятельности и опирается на трудовую теорию ан-тропосоциогенеза. Любая сложная ситуация в жизнедеятельно­сти, например охота на дикого зверя, для ее благополучного ис­хода требовала фиксированного разделения индивидов на груп­пы и закрепления за ними именем, т.е. посредством поименова-ния, частных операций. В психике первобытного человека уста­навливалась прочная рефлекторная связь между определенной

397

трудовой ситуацией и специфическим звуком — именем. Там, где не было имени-адреса, совместная деятельность была невозмож­на. Имя-адрес выступало в качестве ключевой структуры языка, средства распределения и фиксации социальных ролей. Имя выг­лядело носителем социальности, а определенный в имени чело­век — временным его исполнителем.

Гипотеза об именном происхождении языка дает возможность по-новому взглянуть и на современный процесс освоения чело­веком достижений культуры. Он распадается на три типа: лич-ностно-именной, профессионально-именной и универсально-понятийный⁵⁴. По личностно-именным правилам человек приобщается к социальной деятельности через вечное имя-раз-личитель. Человек отождествляет себя с предшествующими но­сителями этого имени и целиком растворяется в тех социальных ролях и обязанностях, которые передаются ему с именем. Напри­мер, быть матерью, отцом, сыном, дочерью, старейшиной рода, папой римским — эти имена заставляют индивида жестко сле­довать отведенным социальным ролям.

Профессионально-именные правила включают человека в со­циальную деятельность по профессиональной составляющей, которую он осваивает, подражая деятельности старших: учитель, ученик, врач, военачальник, прислуга и т.п.

Универсально-понятийный тип обеспечивает вхождение в жизнь и социальную деятельность по универсальной "граждан­ской" составляющей. Опираясь на универсально-понятийный тип, человек сам себя распредмечивает, реализует, дает возмож­ные выходы своим личностным качествам. Здесь он может выс­тупать от имени любой профессии или любого личного имени, судить, рядить, рассуждать.

С точки зрения исторического возраста личностно-именной тип наиболее древняя знаковая структура. Профессиональный тип мыш­ления — это традиционный тип культуры, более распространенный на Востоке и поддерживаемый такой структурой, как кастовость. Универсально-понятийный способ освоения культуры — наиболее молодой, характерен в основном для европейского типа мышления.

398