26. Понятие вины и тревоги в экзистенциально-гуманистической психотерапии.

(Роль тревоги в понимании человеческой природы в экзистенциальной терапии).

Динамический экзистенциальный подход сохраняет описанную Фрейдом базисную динамическую структуру, но радикально изменяет, но радикально изменяет содержание. Прежняя формула:

ВЛЕЧЕНИЕ ТРЕВОГА  ЗАЩИТНЫЙ МЕХАНИЗМ

заменена следующей: СОЗНАВАНИЕ КОНЕЧНОЙ ДАННОСТИ  ТРЕВОГА  ЗАЩИТНЫЙ МЕХАНИЗМ

Обе формулы выражают представление о тревоге как движущей силе развития психопатологии; о том, что задача взаимодействия с тревогой порождает психическую активность, как сознательную, так и бессознательную; что эта активность (защитные механизмы) составляет психопатологию; наконец, что, обеспечивая безопасность, она неизменно ограничивает рост и возможности опыта.

Фундаментальное различие между этими двумя динамическими подходами состоит в том, что формула Фрейда начинается с “импульса”, в то время как экзистенциальная формула — с сознавания и страха. Как понимал Отто Ранк, эффективность психотерапевта значительно возрастает, когда он или она видит в человеке прежде всего существо страдающее и полное страха, а не движимое инстинктами.

Эти четыре конечных фактора — смерть, свобода, изоляция и бессмысленность — определяют основное содержание экзистенциальной психодинамики.

Тревога смерти: определение . Ялом использует как несколько выражений: “тревога смерти”, “страх смерти”, “ужас смерти”, “страх конца”. Философы говорят о сознавании “мимолетности бытия” (Ясперс), об ужасе “не-бытия” (Кьеркегор), о “невозможности дальнейшей возможности” (Хайдеггер), об онтологической тревоге (Тиллих). Первым, кто четко разграничил страх и тревогу (ужас), был Кьеркегор; он противопоставил предметному страху, страху чего-либо, страх ничто. Мы испытываем ужас (или тревогу) в связи с перспективой потерять себя и стать ничем. Эта тревога не может быть локализована. Говоря словами Ролло Мэя, “она атакует нас со всех сторон одновременно”. Страху, который нельзя ни понять, ни локализовать, противостоять невозможно, и от этого он становится еще страшнее: он порождает чувство беспомощности, неизменно вызывающее дальнейшую тревогу. (Фрейд считал тревогу реакцией на беспомощность: он писал, что это “сигнал об опасности” и что индивид “ожидает наступления ситуации беспомощности”). Как мы можем бороться с тревогой? Смещая ее от ничто к нечто. Именно это Кьеркегор имел в виду, когда писал, что “ничто, являющееся объектом ужаса, так или иначе, становится все более чем-то”. И это же имел в виду Ролло Мэй, утверждая, что “тревога стремится стать страхом”. После того как нам удалось трансформировать страх ничто в страх чего-либо, мы можем начать защищаться — избегать объекта страха, искать союзников против него, создавать магические ритуалы для его умиротворения или планировать систематическую кампанию для обезвреживания.

Мэй также считает, что, подобно тревоге, важной частью человеческого существования является и вина. Можно провести различие между нормальной и невротической виной. В основе невротической вины лежат воображаемые проступки, направленные против других людей, родительских приказаний и принятых социальных правил. Нормальная вина — это призыв к совести, она побуждает людей придавать большее значение этическим аспектам своего поведения. Другой формой вины является экзистенциальная, или онтологическая, вина. Мэй различает три ее формы.

Первая форма соответствует Eigenwelt и является следствием неумения жить в соответствии со своим потенциалом. В качестве примера можно сказать, что люди могут чувствовать вину, считая, что они причинили вред сами себе.

Вторая форма экзистенциальной вины соответствует Mitwelt, в ее основе лежит искажение индивидом действительности своих близких: человек может чувствовать вину, считая, что он причинил вред своим близким или друзьям.

Третья форма экзистенциальной вины соответствует как Umwelt, так и двум другим «видам бытия», и представляет собой «вину разобщения», объектом которой выступает природа как целое.

Мэй описывает чувство экзистенциальной вины как «позитивную конструктивную эмоцию... восприятия различия между тем, что представляет собой вещь, и чем она должна была бы быть». Экзистенциальная вина универсальна, так как она коренится в самоосознании. Она не является результатом невыполнения родительских приказаний или нарушения культурных норм, а связана с имеющейся у каждого человека возможностью выбора. Таким образом, понятие «экзистенциальная вина» тесно связано с понятием личной ответственности. [М. Босс пишет: «Если вы запираете свой потенциал, то вы виноваты перед тем, что вам дано с рождения, заложено в вашем "ядре". Именно в этом экзистенциальном состоянии бытия в долгу и бытия виноватым основываются всевозможные ощущения вины, различные его формы, проявляющиеся в нашей действительности» Сама по себе экзистенциальная вина не является невротической виной, но она обладает потенциалом, необходимым для превращения в невротическую вину. Однако при правильном подходе экзистенциальная вина может принести индивиду пользу, способствуя способности мириться с окружающим миром и сопереживать другим людям, а также развитию творческого потенциала.

К решимости обретения «собственного» бытия Dasein призывает «зов совести». «Совесть» здесь - это феномен, раскрывающий собственное существование Dasein, заставляющий нечто понять. «Зов совести» призывает Dasein к выбору самого себя. С помощью «решимости» можно услышать «зов совести». Способность внимать «зову» указывает на его трансцендентную природу: «Зов ведь как раз не бывает, причем никогда, ни запланирован, ни подготовлен, ни намеренно исполнен нами самими. "Оно" зовет, против ожидания и тем более против воли. С другой стороны, зов несомненно идет не от кого-то другого, кто есть со мной в мире. Зов идет от меня и все же сверх меня» /3/. Анализ феномена «совести» неизбежно соотнесен всегда с феноменом «вины». Причем «вина» понимается Хайдеггером как онтологический феномен: это особая структура существования, выражающая непрерывную соотнесенность Dasein с бытием («вина» как способ бытия).

РОЛЬ ТРЕВОГИ по Хайдеггеру . Даза́йн (в русской терминологии используется и в оригинальном написании нем. Dasein) — философское понятие, используемое Мартином Хайдеггером в его известном труде «Бытие и время» и в других его работах. «Дазайн» дословно переводится как «вот-бытие», «здесь-бытие».

Во многом именно благодаря переживанию тревоги мы «просыпаемся» перед лицом возможности собственного бытия. Тревога есть ключ к нашей подлинности. Как говорит об этом Хайдеггер, Dasein раскрывается в своей подлинности именно благодаря тревожному состоянию ума в исходном смысле слова. Конечно, это существенно для каждого состояния ума, что в каждом случае бытия-в-мире должны быть полностью раскрыты все те пункты, которые конститутивны для него — мир, бытие-в-мире, Я. Но в состоянии тревоги есть способность к особому, весьма характерному, раскрытию: тревога индивидуализируется. Эта индивидуальность забирает Dasein из его провала и демонстрирует ему, что подлинность и не-подлинность есть возможности его бытия. В этом секрет Dasein, что он — возможность, а не действительность. Мы — не просто конкретное что-то, но скорее набор возможностей, потенциальность бытия. Осознать свою потенциальность — значит встревожиться, и наоборот: встревожиться — значит осознать свою потенциальность для бытия. Таким образом, тревога есть непременное условие подлинности. Подлинный человек есть человек тревожный. Бытие свободным для собственной возможности-бытия, как и для возможности быть подлинным и не-подлинным, проявлено со всей присущей ему элементарной конкретикой в тревоге. Тревога всегда есть тревога за себя. Она возникает из осознания того, что существование включает в себя проект и возможность и требует от нас, чтобы мы были самими собой. В тревоге структура «Их» мира исчезает, и мы остаемся лицом к лицу с тем, что мы есть. В тревоге становится ясно, чем мы свободны стать. Тревога как таковая переносит нас из не-подлинности в подлинность. Тревога индивидуализируется. Эта индивидуальность забирает Dasein из его провала и демонстрирует ему, что подлинность и не-подлинность есть возможности его бытия.

Другими словами, тревога проявляет некоторые основные аспекты нашего бытия. Она проявляет для нас даже не столько нашу подлинность либо не-подлинность, но скорее самую возможность их обеих. Она показывает нам наше фундаментальное унифицированное бытие в мире, то, о чем мы тревожимся. Мы тревожимся потому, что мы внутренне не завершены, мы не в безопасности, мы не сущностны. Мы тревожимся, потому что постоянно чего-то хочется, постоянно чего-то не хватает в нашем бытии-в-мире. Мы тревожимся потому, что мы озабочены. Мы тревожимся потому, что мы — это мы, но нам нас не хватает; это значит, что мир и другие люди значимы для нас.