§ 82. О телеологической системе во внешних отношениях организмов

Под внешней целесообразностью я понимаю ту, когда одна вещь природы служит другой средством к цели. А вещи, у которых нет никакой внутренней целесообразности

 

==456

или которые не предполагают ее для своей возможности, каковы земля, воздух, вода и т. д., тем не менее могут быть очень целесообразными внешне, т. е. по отношению к другим предметам, но эти предметы должны быть организмами, т. е. целями природы, иначе нельзя было бы первые рассматривать как средство. Так, воду, воздух и землю нельзя считать средством для нагромождения горных цепей, так как горы не содержат в себе ничего такого, что требовало бы основания возможности их согласно целям, по отношению к чему, следовательно, их причину никогда нельзя представлять под предикатом средства (которое было бы для этого использовано).

Внешняя целесообразность есть совершенно другое понятие, чем понятие внутренней целесообразности, которая связана с возможностью предмета независимо от того, есть ли сама его действительность цель или нет. Об организме можно еще спросить: для чего он существует? Но не легко это спрашивать о вещах, в которых признают только действие механизма природы. В самом деле, в организмах мы уже представляем себе целевую каузальность для их внутренней возможности, некий творящий рассудок, и эту деятельную способность относим к определяющему основанию его, [т. е.] к намерению. Есть только одна внешняя целесообразность, которая связана с внутренней целесообразностью организации и которая без всякого вопроса о том, для какой именно цели должен существовать этот организм, тем не менее во внешнем отношении служит средством к цели. Это организация обоих полов в их отношении друг к другу для продолжения рода; ведь здесь, как и у особи, можно спрашивать: зачем должна была существовать такая пара? Ответ таков: только она и составляет здесь организующее целое, хотя она и не есть целое, организованное в одном теле.

Если же спрашивают, для чего существует вещь, то отвечают: или что ее существование и ее порождение не имеют никакого отношения к преднамеренно действующей причине, и, значит, всегда имеют в виду ее возникновение из механизма природы; или же что есть

 

==457

какое-то преднамеренное основание ее существования (как случайного предмета природы), и эту мысль вряд ли можно отделить от понятия об органической вещи:

так как внутренней возможности продукта мы должны придать каузальность конечных причин и идею, которая лежит в основании этой каузальности, то и существование этого продукта мы можем мыслить только как цель. В самом деле, представляемое действие, представление о котором есть также определяющее основание разумно действующей причины для его порождения, называется целью. В этом случае можно сказать:

или что цель существования такого предмета природы лежит в нем самом, т. е. что он не только цель, но и конечная цель; или что эта цель находится вне его, в другом предмете природы, т. е. что он существует целесообразно не как конечная цель, а необходимым образом также и как средство.

Если мы обозрим всю природу, мы не найдем в ней как природе никакого существа, которое могло бы притязать на преимущество быть конечной целью творения, и можно даже a priori доказать, что то, что могло бы еще быть для природы последней целью, по всем возможным определениям и свойствам, какими только можно было бы наделить его, все же как природная вещь не может быть конечной целью.

Если посмотреть на растительное царство, то первоначально ввиду той неизмеримой плодовитости, с какой оно распространяется почти на любой почве, можно было бы прийти к мысли, что его следует считать одним лишь продуктом такого же механизма природы, какой она обнаруживает в образованиях минерального царства. Но более близкое знакомство с невыразимо мудрой организацией в нем не позволяет нам остановиться на этой мысли и вызывает вопрос: для чего существуют эти растения? Если на это отвечают: для царства животных, которые питаются ими, чтобы во всем разнообразии своих пород распространиться по земле, то снова возникает вопрос: для чего существуют эти травоядные животные? Ответ мог бы быть таким: для хищных животных, которые могут питаться только тем, что обладает жизнью. Наконец, вопрос: для чего

 

==458

существуют эти животные со всеми предыдущими царствами природы?—Для человека, которого рассудок учит различным образом использовать все эти создания. Здесь, на земле, человек — последняя цель творения, ибо здесь он единственное существо, которое может составить понятие о целях и из агрегата целесообразно сформированных вещей составить с помощью своего разума систему целей.

Вместе с фон Линнеем, который, по всей видимости, шел обратным путем, можно было бы сказать: травоядные животные существуют для того, чтобы сдерживать буйный рост растительного царства, который задушил бы многие виды их; хищные животные существуют для того, чтобы положить предел прожорливости тех животных; наконец, человек существует для того, чтобы, преследуя и сокращая число хищных животных, установить некоторое равновесие между созидающими и разрушающими силами природы. Таким образом, человек, хотя его и следовало бы признать в некотором отношении целью, в другом отношении все же занимает лишь положение средства.

Если принципом делают объективную целесообразность в многообразии пород земных творений и в их внешних отношениях друг к другу как целесообразно устроенных существ, то будет вполне соответствовать разуму, если мыслить в этом взаимоотношении опять-таки некую организацию и систему всех царств природы согласно конечным причинам. Но здесь опыт как будто резко противоречит максиме разума, особенно в- том, что касается последней цели природы, которая все же нужна для возможности такой системы и которую мы можем усматривать только в человеке, ввиду того что в отношении его как одной из многих пород животных природа не сделала никакого исключения — ни в своих разрушительных силах, ни в созидающих, все подчинив своему механизму без какой-либо цели.

Первое, что в устройстве природы должно быть преднамеренно сделано для целесообразности всех природных существ на земле,—это, конечно, место их жительства, почва и та стихия, в которой они должны добывать средства для своего существования. Но более точное

 

==459

знание свойств этой основы всякого органического порождения указывает только на совершенно непреднамеренно действующие причины, притом скорее опустошающие, чем способствующие порождению, порядку и целям. Суша и море не только хранят в себе следы прежних грозных опустошений, которые постигли их и все, что было в них и на них, но все их строение, пласты земли на суше и границы моря имеют вид продукта диких всемогущих сил природы, действовавших в хаотическом состоянии. Как ни кажутся теперь целесообразными форма, строение и наклон суши для принятия воды из воздуха, для ключевых вод между пластами почвы различного рода (для некоторых продуктов) и для течения рек, более подробное изучение их показывает, что они возникли только как следствие отчасти огненных, отчасти водяных извержений и возмущений океана; и это касается как первоначального порождения этих форм, так главным образом последующих их преобразований вместе с гибелью их первых органических порождении *. Но если местожительство, суша и морские глубины для всех этих созданий указывают только на совершенно непреднамеренный механизм их порождения, то каким образом и по какому праву мы можем требовать для этих продуктов другого происхождения и отстаивать его? Хотя человек, как это будто доказывает самое точное исследование остатков указанных опустошений в природе (по мнению Кампера), находился вне этих катаклизмов, он все же настолько зависим от всех остальных земных созданий, что если признают господствующий

* Если раз принятое название естественной истории должно оставаться за описанием природы, то следовало бы в противоположность искусству назвать археологией природы то, что первое означает буквально, а именно представление о прежнем, древнем состоянии Земли, о котором можно делать основательные предположения, хотя и нельзя рассчитывать на достоверность. К этой археологии относились бы окаменелости, а к искусству — обточенные камни и т. д. В самом деле, так как действительно над этим (под названием теории Земли) работают постоянно, хотя и медленно, как и должно быть, то это название было бы дано не чисто воображаемому исследованию природы, а такому, к которому нас приглашает и призывает сама природа.

 

==460

над всеми другими созданиями механизм природы, то и его следует включить в этот механизм, хотя рассудок человека (по крайней мере большей частью) мог бы его спасти от всех этих опустошений.

Но этот аргумент, кажется, доказывает больше того, что содержалось в намерении, ради которого он был приведен, а именно не только то, что человек не есть последняя цель природы и что — на том же основании — агрегат органических вещей природы на земле не может быть системой целей, но и то, что и продукты природы, которые прежде считались целями природы, не имеют другого происхождения, кроме механизма природы.

Однако в вышеуказанном разрешении антиномии принципов механического и телеологического способа возникновения организмов мы видели, что так как в отношении природы, формирующей по своим частным законам (к систематической связи которых у нас нет ключа), они суть только принципы рефлектирующей способности суждения, которые не определяют их происхождения, как такового, а только утверждают, что мы — по свойству нашего рассудка и нашего разума — можем мыслить происхождение организмов только согласно конечным причинам, — то не только позволительно максимально стремиться, более того, проявлять смелость в попытках объяснить их механически, но к этому призывает нас и разум, несмотря на то что мы знаем, что по субъективным причинам — ввиду особого характера и ограниченности нашего рассудка (а не потому, что механизм возникновения сам по себе противоречит происхождению согласие целям) — мы никогда не можем полностью удовлетвориться этим;

наконец, что в сверхчувственном принципе природы (вне нас и в нас) вполне совместимы о»а способа представлять себе возможность природы, так как способ представления согласно конечным причинам есть только субъективное условие применения нашего разума, если он хочет составить суждение о предметах не только как о явлениях, но желает сами эти явления вместе с их принципами соотнести с  сверхчувственным субстратом, дабы признать возможными какие-то законы их

 

==461

единства, которые разум может представлять себе не иначе как только посредством целей (а в числе их разум имеет и сверхчувственные цели).