§ 39. О сообщаемости ощущени

Если ощущение как реальное [содержание] восприятия соотносят с познанием, то оно называется чувственным ощущением; и специфическое в его качестве можно представить себе как нечто одинаковым образом сообщаемое всем, если только допустить, что каждый имеет такое же [внешнее] чувство, как и мы; но для чувственного ощущения этого нельзя предполагать безусловно. Так, у кого нет чувства обоняния, тому нельзя сообщить этот вид ощущения; и даже в том случае, если у него нет этого недостатка, нельзя быть уверенным, испытывает ли он от цветка именно то ощущение, какое испытываем от него мы. Но мы должны представлять себе людей еще более различными в том, что им приятно или неприятно при ощущении одного и того же предмета чувств; и безусловно, нельзя требовать, чтобы каждый испытывал удовольствие от одних и тех же предметов. Так как удовольствие такого рода душа

 

==304

получает через [внешнее] чувство и мы, следовательно, остаемся при этом пассивными, то это удовольствие можно назвать удовольствием наслаждения.

Удовольствие же от некоторого поступка ввиду его моральных свойств есть удовольствие не наслаждения, а самодеятельности и соответствия ее с идеей нашего назначения. Но это чувство, которое называется нравственным, требует понятий и представляет не свободную, а зако [номер ]ную целесообразность и поэтому может быть сообщено всем не иначе как посредством разума, и, поскольку удовольствие должно быть однородным у всех, [может быть сообщено] только через весьма определенные практические понятия разума.

Удовольствие от возвышенного в природе, как удовольствие умствующего созерцания, также притязает на всеобщее сочувствие, однако предполагает уже другое чувство, именно чувство собственного сверхчувственного назначения, а это чувство, каким бы неясным оно ни было, имеет моральную основу. Но я не вправе безусловно предполагать, что другие люди примут ею во внимание и в рассматривании сурового величия природы найдут удовольствие (которою поистине нельзя приписать зрелищу ее, внушающему, скорее, страх). Но, несмотря на это, имея в виду, что по всякому удобному поводу надо обращать внимание на указанные моральные задатки, я все же могу ожидать от каждою и этого удовольствия, однако только иосредс1вом морального закона, который в свою очередь также основывается на понятиях разума.

Удовольствие же от прекрасного не есть удовольствие ни наслаждения, ни законосообразной деятельности, ни умствующего согласно идеям созерцания — оно удовольствие одной лишь рефлексии. Не имея в качестве путеводной нити ни цели, ни основоположения, это удовольствие сопутствует обычному схватыванию предмета воображением как способностью созерцания— по отношению к рассудку как способности [давать] понятия—посредством такого действия способности суждения, которое она должна осущес1влять даже для самого обыденного опыта, — с той лишь разницей, что здесь она вынуждена это делать для того, чтобы

 

==305

воспринимать эмпирическое объективное понятие, а в первом случае (при эстетической оценке) — воспринимать лишь соответствие представления с гармонической (субъективно целесообразной) деятельностью обеих познавательных способностей в их свободе, т. е. ощущать с удовольствием состояние, [обусловленное] представлением. Это удовольствие необходимо должно у каждого покоиться на одинаковых условиях, так как они субъективные условия возможности познания вообще; и необходимое для вкуса соотношение этих познавательных способностей требуется также и для обыденного и здравого рассудка, какой можно предполагать у каждого. Именно поэтому тот, кто в суждениях обнаруживает вкус (если только он не ошибается в этом своем сознании и не принимает материю за форму и действующее возбуждающе — за красоту), вправе от каждого другого ожидать субъективной целесообразности, т. е. удовольствия от объекта, и считать, что его чувство может быть сообщено всем, и притом без посредства понятий.