1. Академическая фаза

Когда доктор Бауэр, немецкий врач, появился в камере, он нашел там трех других жителей Запада, каждый из которых стремился оправиться от жестокого личного давления и жил в атмосфере сильного страха.

Первый, господин Вебер, бизнесмен из Баварии, совсем недавно пытался совершить самоубийство и страдал бредовыми видениями и галлюцинациями; с помощью других двух сокамерников он постепенно восстанавливал свои умственные и физические способности. Человек крайностей, он жил, проявляя большой героизм и излишне увлекаясь алкоголем, всегда в конфликте между чрезвычайно требовательной внутренней этикой и интенсивной потребностью претворить в жизнь свою мятежность. В тюрьме эта модель продолжала действовать: порой он был абсолютно непреклонен в своем сопротивлении, в другие моменты оказывался чрезмерно «прогрессивным». Склонный к раздражительности и быстрой смене настроений, он оказывал сильный нажим на других двух мужчин.

Второй, господин Коллманн, северогерманский торговец, за несколько месяцев до этого также попытался покончить с жизнью в состоянии серьезной депрессии с психотическими симптомами. У него было больше времени и возможностей оправиться, и он научился «прогрессивной» установке, которую пытался передать г. Веберу. Господин Коллманн обладал тем, что другие описывали как «типично немецкие»черты характер — лояльность, надежность, сентиментальность, раздражительность. В тот момент его сильный страх выражался в позиции крайней покорности: «Я был настолько смиренным, что когда шел в туалет, то, как мне говорили, наклонял голову так низко, что мог наткнуться на что-нибудь».

Третий, отец Эмиль, французский ученый-иезуит, был великим утешением для двух других мужчин. Он поражал их внешней невозмутимостью и религиозным рвением и оказывал особенно сильное влияние на г. Вебера, воскрешая в нем волю к жизни. Отец Эмиль был медлительным, осмотрительным, и другие считали его «наиболее трезвомыслящим из нас». Он ухитрялся оставаться бодрым, неунывающим, даже бросал вскользь случайный юмористический монолог или непристойную историю. Но он не обладал ни (156:) большой интеллектуальной широтой, ни быстрой тактической реакцией; и он все еще находился под серьезным давлением, потому что в его случае многое считалось «нерешенным».

Появление доктора Бауэра предвещало перемены в судьбе этого удрученного трио. Поскольку его подвергли сравнительно меньшему давлению, он все еще сохранял позицию уверенности, и его приход был вливанием силы. Как выразился г. Вебер: «Он явился как глоток свежего воздуха… У него еще было мужество».

Почти сразу после его появления этим четверым было приказано обучаться вместе на английском языке, так как ни один из них не обладал обширными познаниями в области разговорного или письменного китайского языка. Они должны были придерживаться обычной процедуры — чтение выдержек из коммунистических документов, критика и аналитическая самокритика — под общим руководством говорящего по-английски китайского старосты камеры. Так началось перевоспитание группы жителей Запада.

В течение первых трех месяцев давление сверху было относительно умеренным. Тюремные чиновники явно еще не сумели полностью разработать систему, которой должны были следовать иностранцы, а сам староста камеры был заметно покладистым, почти дружелюбным. Хотя он ежедневно встречался с тюремными должностными лицами, похоже, на него не очень давили по поводу поведения европейцев. Поэтому он только требовал, чтобы они придерживались самой установки на обучение, не очень внимательно вникая в то, чему именно они учились.

Четыре жителя Запада воспользовались данной ситуацией в своих интересах и начали организовывать сопротивление. («Именно тогда сформировалось наше групповое мнение».) Они для проформы читали и обсуждали коммунистический материал в течение всего лишь нескольких минут в начале каждого периода учебы. Потом, сохраняя строгий внешний декорум, они использовали свою разнообразную интеллектуальную подготовку, чтобы обсуждать принципы философии, религии, науки и деловой практики. Далее, они объединили свои знания, чтобы провести критический анализ коммунистической позиции. Как объяснил доктор Бауэр: «Мы разработали концепцию, согласно которой современная наука полностью опровергла марксистский материализм и была вынуждена признать божественное существо».

Ни у одного из этих четверых не было никакого официального статуса лидера, но доктор Бауэр вскоре взял на себя неофициальную гегемонию. Важным фактором тут оказалось сохранившееся нетронутым эмоциональное состояние, но особенно ему пригодился для этой роли его интеллектуальный и психологический багаж (157:). Он безусловно был наиболее знающим членом группы, обладая неисчерпаемым запасом информации по естественным и социальным наукам, выходящим далеко за пределы медицинского образования. Он нашел хорошее применение своей экстраординарной памяти, вынося факты и принципы на групповое обсуждение. Его необычайные дидактические умения позволили ему длительное время руководить интересами других членов группы. Далее, он был счастливее всего, когда пользовался преобладающим влиянием и учил других, поскольку это помогало ему укреплять строгий контроль над собственной тревогой и над подавляемыми моральными конфликтами и неуверенностью в себе. Его общая психологическая интеграция и устойчивая сущность личной и национальной идентичности (включая преувеличенный немецкий национализм экспатрианта) позволили ему ясно сформулировать свою твердую уверенность с большой убедительной силой. Его склонность к романтичной ностальгии часто вела к приятным групповым обсуждениям воспоминаний детства и идеализированного прошлого опыта. На протяжении почти всей своей жизни он спешил считать личным «врагом» любого, кто с ним не соглашался; в тюрьме он стал гораздо более гибким, приспосабливаясь к другим жителям Запада против «общего врага».

Его влияние в значительной степени формировало большую часть групповой практики — и это влияние преимущественно было ориентировано на сопротивление. На протяжении всего существования группы он считался «наиболее реакционным» из западных заключенных. Он неоднократно выражал группе свое мнение, что заключение было по существу «полицейской акцией, с помощью которой коммунисты стремились получать от каждого максимальную информацию, что чиновники не настолько оторвались от реальности, чтобы ожидать подлинного обращения в свою веру от жителей Запада, и что их освобождение не будет иметь никакого отношения к «прогрессу» в «исправлении». Он иллюстрировал свою точку зрения карикатурой с ослом и морковкой, где коммунистический наездник протягивает на палке обещание освобождения (морковь) постоянно борющемуся заключенному (ослу). Он соглашался с другими, что было необходимо говорить о себе все, что можно было использовать для политического обвинения и делать публично только приемлемые для коммунистической точки зрения заявления. Но он настаивал, что маленькая группа граждан Запада должна противодействовать процессу «исправления», непрерывно обсуждая друг с другом свои истинные верования и тактические маневры. «После того, как в течение какого-то времени мы следовали правильной платформе, делая записи, признавая свои ошибки и так далее, мы обычно говорили: «Достаточно, ребята», — а затем говорили искренне». (158:)

Влияние доктора Бауэра в группе сталкивалось и с определенным сопротивлением. Другие члены группы боялись, что группу могут разбить, и каждого западного гражданина индивидуально заставят признаться в обмане — риск, на который, по мнению доктора Бауэра, стоило пойти. Г. Коллманн боялся, что «они могли бы воспользоваться наркотиками или специальными методиками, чтобы узнать, что на самом деле было у нас на сердце»; он склонен был к большей осторожности и «прогрессивности» даже с другими жителями Запада, и он был настроен критически по отношению к доктору Бауэру, потому что тот «не понимал фундаментальную необходимость подчиниться». У г. Вебера также имелись сомнения, он ощущал, что нужно «раскрыть свои карты», и порой не хотел, а иногда не мог действовать в рамках предпринятых ими ухищрений. Отец Эмиль, хотя и готов был поддерживать доктора Бауэра, не всегда понимал этот метод.

Члены группы критиковали Бауэра и по более личным мотивам: его властную манеру и потребность быть всезнающим («Я не мог понять, почему, потому что если я знал столько же, сколько он, меня не волновало, что я чего-то иногда не знал»); его позицию превосходства, особенно на расовой (нацистской) основе в отношении китайцев («У него блестящие мозги, но тактичность оставляет желать много лучшего»); его претензии на особые привилегии — дополнительные одеяла и место в камере, официальным оправданием для которых служила «болезнь сердца», симулируемая благодаря его медицинским познаниям. Его западные товарищи-заключенные, для которых у него была та же отговорка, не могли возразить против самой ситуации, но их все-таки возмущала высокомерная, бесцеремонная манера, в которой он настаивал на своих правах. И еще больше тревожила трех других западных граждан «беспечность, легкомыслие» Бауэра и его «шельмовской дух»; склонность к тому, что в их глазах выглядело ненужным риском из чистейшей бравады. Они оказывали на него сильнейшее давление с целью заставить изменить манеру поведения, и им удалось убедить его вести себя более умеренно ради группы.

Несмотря на его недостатки, они считали Бауэра очень «хорошим товарищем», необычайно упорным и умелым в оказании им индивидуальной помощи и «человеком, на которого можно положиться в очень трудных обстоятельствах». Они восхищались его интеллектом и очень ценили успокаивающее и укрепляющее влияние, которое, по их общему признанию, он оказывал на их ранее находившуюся в состоянии преследуемой группу. Эта первая стадия была, безусловно, наиболее спокойной и неугрожающей. На группу не оказывали никакого сильного давления извне; и потенциальные источники внутреннего трения материализовались редко, потому что все признавали важность (159:) мелких личных уступок ради сохранения групповой структуры, которой они стали дорожить.

Противоречивое, но эффективное присутствие Бауэра сделало возможной эту сплоченность; а он, в свою очередь, извлекал большую часть личной силы из альтернативной мистической силы нацизма. Он был сильным лидером, хотя и не всегда по правильным причинам. В свете того, что последовало, граждане Запада оглядывались на эти три «академических» месяца почти как на идиллические.