9. 8. Перевоспитание: логическое изнасилование

Хотя перевоспитание отца Луки и доктора Винсента, в общем смысле, началось с момента заключения в тюрьму, его формальное (77:) начало совпало с особым упором на групповые занятия (hsüeh hsi) сразу после введения режима снисходительности. Оба обнаружили, что значение имела не коммунистическая доктрина сама по себе, а, скорее, использование этой доктрины и ее способов аргументации для расширения их саморазоблачения (самодискредитации).

Теперь недостаточно было сознавать вину, чувствовать себя виновным или даже официально признаваться в конкретных преступных действиях. Заключенный должен был распространить самоосуждение на все аспекты своего бытия и учиться рассматривать свою жизнь как ряд позорных и злонамеренных действий — позорных и злонамеренных не только в их возможной оппозиции коммунизму, но и потому, что они оскверняли его собственные заветные идеалы.

В случае с отцом Лукой это осквернение идентичности приняло форму уверения его в том, что он и его коллеги-миссионеры были «нехристианами» в их поведении в Китае. Такого рода унижение личного достоинства применялось как к священникам, так и к мирянам. Это иллюстрирует следующий обмен репликами между другим священником и его тюремным инструктором:

Инструктор: «Ты веришь, что человек должен служить другим?»

Священник: «Да, конечно».

Инструктор: «Ты знаком с библейским высказыванием: «Я пришел на землю служить, а не принимать услужение других»?»

Священник: «Да, это — мое кредо священника».

Инструктор: «У тебя в миссии был слуга?»

Священник: «Да, был».

Инструктор: «Кто убирал твою постель утром и подметал пол?»

Священник: «Это делал мой слуга»

Инструктор: «Ты жил не в полном соответствии со своей доктриной, не так ли, отец?»

Этот процесс логического изнасилования тот же самый священник объяснил посредством марксистской терминологии и с немалой долей психологического понимания:

Они полагают, что у каждого человека имеется тезис — его позитивный элемент: работа или убеждения; и антитезис — его слабость, которая действует против всего этого. Тезисом в моем случае были католицизм и моя работа миссионера. Моим антитезисом было все, что работало против этого из-за моих персональных недостатков. Коммунисты попытались ослабить мой тезис и поощряли развитие антитезиса. Усиливая антитезис и ослабляя тезис, они стремятся заменить тезис антитезисом в качестве доминирующей силы в этом индивидууме.

Антитезис, о котором говорит священник, — это его негативная идентичность¹⁰, то есть та его часть, относительно которой его постоянно предупреждали: (78:) он никогда не должен стать таким. Негативная идентичность священника, вероятно, включает такие элементы, как эгоист, грешник, гордец, лицемер и неосторожный человек. По мере того как «исправители» способствуют расширению и буйному росту негативной идентичности заключенного, тот проявляет готовность подвергать сомнению более позитивный «Я-образ» (прилежный священник, заботливый целитель, терпимый учитель), который ранее рассматривал как свою истинную идентичность. Он обнаруживает, что все большая часть самого себя впадает в немилость в его собственных глазах.

На данной стадии этот заключенный сталкивается лицом к лицу с наиболее опасной частью «исправления мышления». Он переживает вину и стыд гораздо более глубокие и намного серьезнее угрожающие его внутренней целостности, чем все то, что он испытал в связи с предыдущими психологическими шагами. Его вовлекают в конфронтацию со своими человеческими ограничениями, с контрастом между тем, чем он является, и тем, каким ему следовало бы быть. Его эмоцию можно называть истинной или подлинной виной, или истинным стыдом — или экзистенциальной виной¹¹, — чтобы отличить от менее глубоких и более комплексных форм внутреннего опыта. Он испытывает саморазоблачение, которое находится на грани вины и стыда. Атака ведется против глубочайшего смысла всей его жизни, этики его взаимоотношений с человечеством. Односторонняя эксплуатация экзистенциальной вины — козырная карта «исправления мышления» и, возможно, его наиболее важный источник эмоционального влияния на участников этого «исправления». Средоточием ее являются проблемы, наиболее решающие для исхода «исправления мышления».

Почему этот процесс называется логическим изнасилованием? Конечно, нелогично так унижать личность человека, если только этот человек не рассматривает подобное принижение как малую, но необходимую часть большей системы событий. И как раз такого рода систематическим логическим обоснованием снабжают [заключенных] коммунисты через свою идеологию. Противоречия и злодеяния заключенного связываются с историческими силами, политическими событиями и экономическими тенденциями. Таким образом, признание им своей негативной идентичности и изучение коммунистической доктрины становятся неразделимыми, одно полностью зависит от другого. Перегруппировка утверждения и отрицания в рамках данной идентичности требует бесконечного повторения, постоянного приложения собственного «я» к доктрине, — и, действительно, именно в этом состоит сущность «перевоспитания». Заключенный, подобно человеку, проходящему курс специального психологического лечения, должен анализировать причины своих пороков, прорабатывать ощущения досады и раздражения (или «мыслительные проблемы») до тех пор, пока он не начнет думать и чувствовать на языке доктринальных истин, к которым сведена вся жизнь. В этом процессе он может действовать под руководством (79:) особого «инструктора» (его иногда называют «аналитиком» или «аналитиком конкретного случая»), которому специальную поручено заниматься его делом, сохранять все личные записи и проводить множество индивидуальных интервью с данным заключенным. Сильные и слабые психологические стороны заключенного становятся известными его персональному инструктору, а затем и другим должностным лицам, и эффективно используются в этом подрывном процессе.

То, что мы до сих пор говорили о «перевоспитании», едва ли заслуживает такого названия: мы говорили скорее о ломке, чем о переделке. В реальности, переделка также идет полным ходом. Даже на более ранних стадиях атаки на идентичность и мании исповедания заключенный переживает взбадривающие состояния восстановления (реституции). Построение негативной идентичности, наряду с растущим признанием коммунистической доктрины, обеспечивают возникновение первых контуров чего-то нового. Он продолжает, в течение всех этих лет заключения, громко твердить о собственной кончине; но по мере того, как движется его перевоспитание, он сначала обнаруживает себя провозглашающим, а затем и ощущающим в себе возникновение заново вылепленной идентичности. Его чувство наготы и уязвимости питает рост «нового человека».