2. «Снисходительность» и «учение»

Как только Винсент начал выражаться с «народной точки зрения», — правда, ошеломленно, угодливо и без энтузиазма — он был внезапно поражен удивительным улучшением своего статуса: наручники и кандалы с него сняли, ему было разрешено удобно сидеть во время разговоров с судьей, и к нему, в свою очередь, обращались в дружелюбном тоне. Ему сказали, что правительство сожалеет, что ему пришлось пережить такое трудное время, что на самом деле оно хотело лишь помочь ему и что в соответствии с «мягкой политикой» оно, безусловно, будет, конечно, обращаться с ним доброжелательно и скоро освободит его, — если только он сделает абсолютно полное признание, а затем будет упорно трудиться, чтобы «исправить»» себя. И чтобы содействовать этому, давление ослабили и дали ему возможность больше отдыхать. Эта резкая перемена в отношении глубоко воздействовала на Винсента: впервые с ним обращались по-человечески, кандалы убрали, он мог видеть впереди возможное решение, была надежда на будущее.

Теперь ему предлагали более дружественные «советы» при переписывании (не единожды, а много раз) его полного признания, включая описания и обвинения других людей; и эта перемена фортуны послужила для него дополнительным стимулом в приложении усилий к выполнению данной задачи. Но вскоре он обнаружил, что к этим указаниям нельзя относиться пренебрежительно, и в трех случаях, когда он выражал некоторую степень сопротивления, заявляя: «Этого я не делал», кандалы вновь надевались в течение двух или трех дней, что сопровождалось возвращением к грубому, суровому обращению предыдущих недель.

Однако, как только была введена «снисходительность», Винсенту больше не приходилось переживать ничего столь же угнетающего, как нападки и оскорбления раннего тюремного периода. При наличии такой роскоши, как восьмичасовой сон ночью, относительно спокойные и сдержанные допросы (ему даже разрешали сидеть на стуле), практически полное отсутствие преследования в камере, Винсент провел следующие две или три недели, занимаясь только все большей детализацией материалов своего признания. Во время встреч с судьей он получал дальнейшие инструкции насчет того, как следует применять «народную точку зрения» ко всему, что он писал и говорил. (26:)

Тем временем его ознакомили с обычной тюремной рутиной: тщательно регламентированными мероприятиями сна и пробуждения, еды и облегчения. Освобожденный от кандалов, он мог присоединяться к другим узникам в двух ежедневных пробежках к туалету (все мчались вниз, к месту с двумя открытыми туалетами, каждому человеку разрешалось уделять своим потребностям около сорока пяти секунд, причем любого, кто задерживался дольше, усердно критиковали) и в использовании ведра для мочи в камере. К нему по-прежнему обращались только по его тюремному номеру, и он продолжал получать пищу, достаточную для выживания, но плохую по качеству. И больше внимания уделялось ранам и заражениям, вызванным кандалами и наручниками, включая местные примочки и инъекции пенициллина.

Затем, через три недели после начала периода «снисходительности», он приступил к участию в организованных тюремных процедурах «перевоспитания». Это означало активное участие в групповой учебной программе — hsüeh hsi — занятия которой занимали почти все время бодрствования заключенных, от десяти до шестнадцати часов в день. Возглавляемая старостой камеры, эта процедура была достаточно проста: один заключенный читал материал из коммунистической газеты, книги или брошюры; а затем каждый, в свою очередь, как ожидалось, выражал собственное мнение и критиковал взгляды других. От каждого человека требовалось активное участие, и любого, кто этого не делал, сурово критиковали. Каждый человек должен был научиться выражаться «правильно» или с «народной точки зрения» — применяемой не только к личным действиям, но и к политическим, социальным и этическим проблемам. Поскольку каждый заключенный сознавал, что на карту могла быть поставлена его свобода или даже жизнь, рвение участников было поразительным. В течение долгого времени после того, как к группе присоединился доктор Винсент (и, вероятно, из-за его присутствия), дискуссии сосредотачивались на прошлых западных обидах по отношению к Китаю: на территориальных захватах, посягательствах на суверенитет и независимость, особых привилегиях, которых требовали для западных подданных. И намек для него лично заключался в том, что «под вывеской медицины» он был всего лишь представителем «эксплуатации», агентом «империалистов», пожизненным «шпионом», чьи действия с самого начала были «пагубными для китайского народа».

Дискуссии, начинаясь на интеллектуальном уровне, быстро сводились к личному анализу и критике. Когда выяснялось, что доктор Винсент еще недостаточно проникся «народной точкой зрения» или когда его взгляды считались «ошибочными», ему следовало «изучать себя» и разобраться в причинах этих (27:) «реакционных» тенденций. Он должен был отыскивать вредные «буржуазные» и «империалистические» влияния в своем прошлом для дальнейшей оценки и самокритики. Каждый «вопрос» или «проблему» нужно было «разрешать» согласно «фактам», чтобы добраться до «истины», рассматривая все, разумеется, с «народной точки зрения».

Время от времени возникали некие специальные «движения», дававшие заключенным встряску от обычной рутины и поощрявшие новые эмоциональные усилия. Иногда они были частью широких всекитайских кампаний, иногда распространялись только на национальную тюремную систему, а иногда предпринимались в местном масштабе; но независимо от того, были ли они направлены на «мыслительную установку», на тюремную дисциплину, проблемы гигиены или личные признания, они всегда имели своей целью погружение каждого заключенного в более тщательный и принудительный самоанализ. Все стремились продемонстрировать собственное «исправление» и «прогрессивную точку зрения». Атмосфера напоминала обстановку великого морального крестового похода.

Доктор Винсент все еще пользовался повышенным вниманием к себе по сравнению со всеми остальными в камере. Сначала он просто лицемерил, выражая то, что, как ему было известно, считалось «правильной» точкой зрения, но по мере того, как проходили недели и месяцы, он начал внутренне принимать эти суждения и применять их к себе.

В камере ты трудишься над тем, чтобы признать свои преступления.... Они заставляют тебя понять, что твои преступления очень тяжелы. Ты причинил вред китайскому народу. Ты на самом деле шпион и в полученном тобой наказании полностью виноват сам... В камере ты говоришь и говоришь по двенадцать часов в день — ты должен принимать участие — ты должен думать о себе, критиковать, пристально изучать себя, разоблачать свои мысли. Постепенно ты начинаешь кое-что признавать и смотреть на себя, пользуясь только «народной оценкой».

Время от времени в тюрьме воцарялась весьма академическая атмосфера. Винсент и его собратья-заключенные сосредотачивали внимание на применении марксистской теории к китайским и международным проблемам; к заключенным обращались как к «учащимся», тюремные чиновники назывались «преподавателями», и все подчеркивали, что только «обсуждение» и «убеждение» должны использоваться для обучения несведущих. По мере того, как Винсент все глубже вовлекался в этот процесс, он начал испытывать его воздействие.

Они в обязательном порядке выдвигали в качестве основания прогресс народа. Будущее за народом. Теории Маркса об истории учат, (28:) что империализм обречен на гибель... Они выдвигали в качестве доказательства все примеры репрессий империалистов в Китае, их миссии, их благотворительность, помощь помещикам, помощь ГМД [Гоминьдану, или Националистической партии] — все против народа… Они выдвигали в качестве доказательства развитие Советского Союза — его индустрию, переобучение, культуру, подъем положения народа, дружественную помощь Советов Китаю. Они говорили нам о победе над империализмом в корейской войне, постепенном переформировании китайского общества, трех- и пятилетних планах, нацеленных на продвижение к социалистическому обществу, о преобразовании сельского хозяйства, развитии тяжелых отраслей промышленности, военном усовершенствовании с целью защиты народа, о движении борцов за мир... Условия жизни в Советском государстве очень хорошие; мы видим это в кино, в журналах, в газетах. Мы видим улучшившиеся условия жизни китайского народа по сравнению с периодом до освобождения — гигиеническое движение в Китае, культурное, экономическое движение, права для меньшинств, равноправие мужчины и женщины, свободные выборы, различие между свободой в социалистическом и империалистическом мирах.... Каждая проблема решается путем обсуждения — корейская война, индокитайская война... Сила никогда не применяется; каждый вопрос решается путем обмена мнениями.

Но каждый раз акцент перемещался на личный эмоциональный опыт — на «проблемы мышления», которые мешали заключенным добиваться успеха. Доктор Винсент научился «спонтанно» выражать все свои реакции и аттитьюды во время дискуссий и особенно высказывать свои «ошибочные мысли» И поступая таким образом, он все более запутывался в специальных проблемо-решающих техниках этого идеологического мира.

Тебе следует избавиться от всех своих империалистических мыслей и осудить их, и ты должен критиковать все свои собственные мысли под руководством чиновника. Если нет чиновника, у них найдется кто-нибудь еще для решения твоей проблемы и для еще более основательной критики тебя... У тебя есть проблема — ты должен разоблачить её — соученик должен помочь тебе — его помощь должна исходить из «правильной точки зрения»… Я спокоен — они говорят: «У тебя есть проблема»; я говорю: «Интересно, почему китайцы не конфисковали всю капиталистическую собственность, как это сделали Советы? Я думаю, что лучше было бы сделать так, как сделали русские — это и есть моя проблема». Для решения моей проблемы у них есть мои соученики, способные показать, что я заблуждаюсь, потому что китайские коммунисты должны идти иным путем. Их путь — скорее реформа, чем принуждение. Соученик показывает, что советская революция отличалась от китайской революции — что китайские капиталисты страдали из-за империалистов, потому что мы, империалисты, никогда не давали им возможностей развивать свою промышленность. Теперь китайские капиталисты должны быть полезными для китайского правительства и пройти через «исправление». Если они последуют (29:) за правительством, у них будет благоприятное, полное надежд будущее.... Они должны объяснять факты до тех пор, пока не убедят меня. Если меня не убедили, я должен сказать, что не понимаю, и они предъявляют новые факты. Если я все еще не удовлетворен, то имею право вызвать инспектора — но я обычно не делаю этого, я просто соглашаюсь, иначе может начаться новый цикл «борьбы»... Весь день тебя принуждают осуждать свои мысли и решать свои проблемы... Ты постигаешь истину народа — день за днём, мгновение за мгновением, — и ты не можешь уклониться, потому что они утверждают, что по твоим внешним проявлениям могут понять твое внутреннее состояние. Если ты непрерывно осуждаешь свои мысли, ты можешь быть счастливым, осуждая и самого себя. Ты не сопротивляешься. Но они ведут учет, и если в течение одной недели ты ничего не высказываешь, тебе заявляют, что ты сопротивляешься своему перевоспитанию... Если ты придумываешь пять или шесть проблем, это — хорошее проявление; ты прогрессируешь, потому что тебе нравится обсуждать свои империалистические мысли. Это необходимо, потому что если ты не избавишься от этих мыслей, ты не сможешь воспринять новые мысли.

Когда Винсент был чересчур спокойным и не выдавал достаточного количества «ошибочных мыслей», его критиковали за то, что он был «неискренним» — не принимал достаточно активного участия в исправлении мышления. Когда его взгляды показывали малейшее отклонение от коммунистической ортодоксальности, ему говорили, что он был «слишком субъективен», «индивидуалистичен» или что он сохранял «империалистические взгляды». Когда чувствовалось, что он не от всего сердца включался в «исправление», а просто делал вид, — его обвиняли в «распространении дымовой завесы», «очковтирательстве», «поиске лазеек» или в «неспособности сочетать теорию с практикой». И через какое-то время он последовал примеру других в поисках этих ошибок у себя путем самокритики, а также занялся анализом их причин и значения.

Часть учебных часов ежедневно посвящалась «критике повседневной жизни»: общее поведение, отношения к другим людям, готовность выполнить свою долю работы в камере, привычки питания и сна. Там, где Винсент оказывался не обладающим в достаточной мере любыми из нужных качеств, это объяснялось «империалистической» или «буржуазной» жадностью и эксплуатацией в отличие от «народной установки» делиться и кооперироваться. Когда его считали небрежным в работе, то критиковали за отсутствие «правильной рабочей точки зрения»; когда он ронял тарелку, это было растратой народных денег; если он пил слишком много воды, это означало «высасывать народную кровь»; если он занимал слишком много места во время сна, это было «империалистической экспансией».

Винсент по-прежнему слышал разговоры о людях, которых расстреляли, потому что (30:) «они сопротивлялись»; и, с другой стороны, он слышал о «блестящем будущем» — раннем освобождении или счастливом существовании в Китае — для тех, кто «принял свое перевоспитание».