- •Точность науки, строгость философии и мудрость религии
- •Философия
- •Религия
- •Цивилизационный кризис xxстолетия и православие (о границах технологического мышления)
- •§ 1. Методическое познание и технологии
- •§ 2. Технологии в образовании
- •§ 3. Технологии в политике
- •§ 4. Учение н.Ф. Федорова – предельное выражение технологической утопии
- •§5. Православное миропонимание
- •Культура и религия (о границах культуры и ее религиозных истоках) § 1. О несводимости религии к культуре
- •§ 2. О фундаментальной религиозности культуры
- •Фундаментальные темы русской культуры и православие
- •§1. Философская концепция «целостного разума» и Православие
- •§2. Русская традиция философии права
- •§3. Тема «Благоразумного разбойника» в русской литературе
- •А.С.Хомяков: целая цивилизация
- •Богословие
- •Философия истории
- •Христианизация школы
- •Концепция целостного разума в русской философии и православие
- •§1. Введение
- •§2. Концепция целостного разума у и.В.Киреевского
- •§3. А.С.Хомяков: Любовь и познание
- •§4. Идеал цельного знания у в.С.Соловьева
- •§5. Православная аскетика как исцеление ума
- •Технологии информационной цивилизации и мудрость книжной культуры
- •Хождение по водам Религиозно-нравственный смысл повести а.С.Пушкина «Капитанская дочка»
- •§1. Методология
- •§2. Свет во тьме
- •§3. Чудо
- •§4. Вечность
- •§5. Честь
- •§6. Милосердие
- •Примечания
- •Методизм и прозрения о границах декартовского методизма
- •Позитивизм и христианство: философия и история науки пьера дюгема
- •§1. Условность научного знания
- •§2. Наука и метафизика
- •§3. Многомерность научного разума
- •§4. Исторические штудии Дюгема и вопрос о возникновение новоевропейской науки: осуждение 1277 года
- •§5. Естественная классификация
- •§6. Здравый смысл
- •Наука и теология у г.-в. Лейбница
- •Апофатика и наука §1. Апофатика
- •§2. Принцип недостаточного основания.
- •§3. Научные теории бесконечности и апофатика
- •Христианство и научно-философские концепции бесконечности §1.Рождение бесконечности
- •§2. Попытки «приручения» бесконечного
- •§3. Умудренное незнание
- •Концепция актуальной бесконечности как «научная икона» божества
- •§1. Бесконечность и христианская теология.
- •§2.Бесконечность и возникновение математического анализа в xviIстолетии
- •§3. Новый этап дискуссий об актуальной бесконечности в XVII–xviiIстолетиях
- •§4. Канторовская теория множеств: математика – философия – богословие
- •Бесконечность в философии и.Канта
- •§1. Введение
- •§2. Ньютон и Кант
- •§3. Космологические антиномии чистого разума
- •§4. Бесконечность в «математических» антиномиях
- •§5. Антиномия практического разума
- •§6. Постулаты практического разума
- •§7. Постулаты практического разума и бесконечность
- •§8. Заключение
- •Современный научно-технологический прогресс и его религиозно-нравственные перспективы: некоторые принципиальные вопросы
- •Содержание
- •I.Философия культуры
- •II. Философия науки
- •173Сноски и примечания
§3. Тема «Благоразумного разбойника» в русской литературе
Русская классическая литература XIX-XX веков представляет собой уникальное явление в мировой культуре. Мы часто забываем об этом... Ведь в мире нет другогоДостоевского, Толстого, Пушкина, Платонова... Именно поэтому русскую литературу переводят и читают на всех языках мира. Но если задать прямой вопрос: в чем же смысл этой популярности? в чем наиболее проявляется значение русской литературы? — то ответы могут быть разные. Как зрелая и достаточно продолжительная национальная традиция русская литература имела свою богатую историю, множество направлений, представлена во множестве жанров. Она отдала дань всем школам и веяниям европейской культуры последних двух столетий: классицизму, романтизму, историзму, натурализму, эстетизму и т.д. Однако, на наш взгляд, все-таки главная характерная черта русской классической литературы состоит в том. что она в своих лучших образцах всегда стремилась бытьучителем жизни. В условиях прогрессирующей эрозии христианской культуры отечественная литература старалась сохранить и объяснить ту интуицию «внутреннего человека», о которой весь Новый Завет, все христианство. Даже в советское время, в удушающих условиях казенной богоборческой идеологии, изучение русской классической литературы воспитывало и просвещало сердца, помогало сохранить в народе христианские начала жизни и подготовить возвращение России к традиционным формам ее культурно-исторического бытия...
Во всей истории последних двух столетий отечественной литературы ( мы ограничиваемся здесь только этими временными рамками) поразительно устойчивое присутствие отражений одного евангельского сюжета, носящее стержневой, знаковый характер. Мы имеем в виду сюжет «Благоразумного разбойника». В Евангелии рассказывается как по обе стороны Иисуса Христа были распяты два разбойника. Распятый по левую руку хулил Господа и повторял фарисейское: «Если Ты Христос, спаси Себя и нас». Другой же, распятый по правую руку, укорял своего товарища, говоря: «... Мы осуждены справедливо, потому что достойное по делам нашим приняли; а Он ничего худого не сделал. И сказал Иисусу: помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое!» И Иисус Христос отвечает ему: «Истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю» (Лк. 23:39-43). Христианское предание твердо держится представления, что первым с Господом вошел в рай Благоразумный разбойник (по имени Рах). Тема благоразумного разбойника в высшей степени значима для всей русской культуры. Так, в XVI-XVIII веках русская иконопись центральных областей России (Тамбовская, Ярославская губернии и т.д.) уделяет очень много внимания образу Благоразумного разбойника. В старообрядческой иконописи эта тема играет большую роль еще и весь XIX век. Сюжеты полных икон «Воскресение и сошествие во ад» стремятся выявить и выразить смысл истории чудесного спасения Благоразумного разбойника. Фигура Благоразумного разбойника, обнаженного по пояс, в белых портах, несущего большой, тяжелый крест, появляется на северных дверях алтарей, то есть на месте, где традиционно до и после этого периода изображается первосвященник Аарон, первомученик архидьякон Стефан, Архангелы.
Русская литература XIX века с особой чуткостью относится к теме Благоразумного разбойника. А.С. Пушкин в своей гениальной «Капитанской дочке», законченной в 1836 предсмертном году, также обращается к этому сюжету, делая его, по существу, стержневым для повести24. Все общение офицера царской армии Гринева и бунтовщика Пугачева происходит в модусе преодоления той актуальной исторической действительности, в которой оба героя стоят по разные стороны баррикады. Человеческая взаимопомощь и христианское милосердиеоказываются тем ключом, которым открываются двери нового мира, где уже отменяются неумолимо логичные — и в этой своей логичности сплошь и рядом бесчеловечные — законы обычной жизни, где два человека лицом к лицу встречаются перед лицом Вечности... Эти проникновенные диалоги влияют и на обычную историческую действительность, смягчают ее, облагораживают, вселяют надежду. Уже самимфактомсвоего общения с Пугачевым Гринев как-бы настойчиво приглашает бунтовщика покаяться. Сначала, в чисто личном плане, — и Пугачев делает этот шаг: проявляя милосердие к Гриневу, Марье Ивановне, он с полным сознанием происходящего отмечает: «Ты видишь, что я не такой еще кровопийца, как говорит обо мне ваша братья». А потом, возможно, и в политическом... Эта назойливо открытая возможность покаяния в высшей степени неудобна, нелогична и мучительна для предводителя бунтовщиков. Но парадоксальным образом, приносит она с собой одновременно и облегчающее дуновение надежды...
Если в «Капитанской дочке» тема Благоразумного разбойника реализуется, так сказать, потенциально, то в «Преступлении и наказании» Ф.М.Достоевского она выступает актуально и явно. Вообще, Достоевский, как хорошо известно, всю жизнь мечтал написать большое произведение «Житие великого грешника». В архивах писателя остались наброски плана этого сочинения, а известные романы Достоевского оказываются лишь как бы попытками воплощения этого грандиозного замысла. Главной темой этого сочинения должна была стать именно история покаяния и исправления человека, пережившего глубокое нравственное падение, отвергшего Бога. Знаменитые диалоги преступников и «святых» в романах Достоевского есть все то же отражение евангельской крестной встречи Христа и покаявшегося разбойника Раха.
Настойчивые попытки Н.В.Гоголя воскресить «мертвые души» в продолжении своей «Поэмы» — это еще один пример художественной реализации идеи Благоразумного разбойника. Н.А.Некрасов в поэме «Кому на Руси жить хорошо» (часть «Пир на весь мир») дал свое воплощение темы покаявшегося разбойника Кудеяра:
Днем с полюбовницей тешился,
Ночью набеги творил,
Вдруг у разбойника лютого
Совесть Господь пробудил.
Несмотря на ядовитую народнически-революционную концовку некрасовского «Кудеяра», великолепные стихи, а главное, фундаментальная значимость этой темы для русской духовности сделали свое дело: стихи эти превратились в народную песню, в «Легенду о двенадцати разбойниках».
Наконец, в XX веке, в «Докторе Живаго» Б.Л.Пастернака проникновенные диалоги Антипова и Живаго опять дают нам новое воплощение все той же темы Благоразумного разбойника, уже на новом материале огненных лет последней гражданской войны в России.
Почему же столь привлекателен сюжет Благоразумного разбойника для русской литературы, для русской души? Основой этого, по нашему мнению, является исторически сложившаяся глубочайшая — порой до грани еретичества25— жалостливость русского человека к человеку вообще. Образ Божий, отраженный в человеке, наделяет последнего возможностью бесконечного благородства. Перед лицом этой возможности все земные грани, иерархии, оценки становятся условными. Последняя Божественная правда может их всех разом отменить. Как бы низко не упал человек в нравственном отношении, не может он измерить бездны милосердия Божия. «... Да не одолеет моя злоба Твоей неизглаголанной благости и милосердия», — учит нас молиться Иоанн Дамаскин в молитвах на сон грядущий. Ибо так высок Бог христианства. И к этой высоте влечет Он верующих в Него. Вырастающее отсюда отношение к человеку в высшей степениантифарисейское. Все природные и социальные иерархии становятся условными, пластичными и как бы прозрачными. Иногда, почти до нигилизма... Везде проступает самое важное —лицо. И несмотря на все исторические издержки русского варианта этого христианского персонализма, именно здесь находит русская культура истинное мерило человека. Рядом с высотой божественного призвания все мы — разбойники и дикие звери по отношению к ближнему... И все достойны жалости, и от всех нас Господь ждет покаяния...
* * *
Сегодняшний возврат русской культуры к Православию обещает много новых творческих свершений в ближайшем будущем. Ожидания эти законны: мы заново опознаем свои собственные духовные истоки, возвращаемся к тому корню, из которого взошли и соками которого веками питались русское правосознание, любомудрие, литература, искусство. Если попытаться выразить это начало одной фразой, то можно сказать: русская культура стремится мерить человека, общество и их достижения не каким-то формальным кодексом (уголовным или «строителя коммунизма»), не рациональной схемой (научной или правовой), а Живым Образом воплотившегося Бога, источником всякой жизни и благородства. Жизнь в корне своем жива не законом, а благодатию...