Кожина М.Н. Стилистический энциклопедический словарь

ренних установках, целях и мотивах личности. Т. н. вневременная часть в структуре Я. л. является таковой только в масштабе самой личности, по отношению к ее временным изменениям, оказываясь продуктом достаточно длительного исторического развития. Временные, изменчивые, статистически вариативные части структуры Я. л. опираются на систем- но-структурные данные о состоянии языка в соответствующий период, на социальные и социолингвистические характеристики языковой общности, а также сведения психологические, обусловливающие те ценно- стно-установочные критерии, которые и создают уникальный, неповторимый эстетический и эмоционально-риторический колорит ее дискурса (или ее речи, всех текстов, ее «языка»).

Связь и взаимодействие уровней в структуре Я. л. осуществляется на основе экстралингвистической информации: от вербально-семантичес- кого уровня легко перейти к лингво-когнитивному и реконструировать тезаурус личности. Для перехода к мотивационно-прагматическому уровню нужна дополнительная информация о социальном функционировании Я. л., ее сознательных ролях. Поскольку личность не только социальна, но и индивидуальна, при переходе к ее прагматическому уровню необходима психологическая составляющая, а именно эмоциональная, характеризующая ее специфику в коммуникативно-деятельностной сфере.

Лит.: Д р и д з е Т.М. Интерпретационные характеристики и классификация текстов (с учетом специфики интерпретационных сдвигов // Смысловое восприятие речевого сообщения. — М., 1976; З и м н я я И.А. Психологическая схема смыслового восприятия // Смысловое восприятие речевого сообщения. — М., 1976; Б о г и н Г.И. Модель языковой личности в ее отношении к разновидностям текстов. Автореф. дис. ... д-ра филол. наук. — Л., 1984. Исследования речевого мышления в психолингвистике. — М., 1985; К а р а у л о в Ю.Н. Русский язык и языковая личность. — М., 1987; Е г о ж е: Метатекстовые элементы как средство экспликации языковой личности (на примере научных работ В.В. Виноградова) // Аспирантский сборник НГПУ — 2001. Ч. 6. — Новосибирск, 2001; В и н о к у р Т.Г. К характеристике говорящего. Интенция и реакция // Язык и личность. — М., 1989; Ф е д о р ч е н к о И.А. Метафорическая и метатекстовая константы языковой личности академика В.В. Виноградова. Автореф. дис. ...…

канд. филол. наук. — Барнаул, 2002.

М.П. Котюрова

ЯЗЫКОВЕДЧЕСКИЕ ФУНКЦИОНАЛЬНЫЕ МЕТОДЫ: ДИСКУРСИВНЫЙ АНАЛИЗ. В современной парадигме языкознания, характеризующейся функционально-деятельностным и антропоцентрическим подходом(ами) к исследованию языка, все более распространенным становится дискурсивный анализ (Д. а.), как правило, опирающийся на учет экстралингвистических факторов. При этом обращение к Д. а. приводит к расширению традиционного объекта лингвистики, понимаемого теперь как «Междисциплинарная область знания, в которой, наряду с лингвистами участвуют и социологи, психологи... стилисты и философы [...]. Косвенные отношения связывают теорию дискурса с риторикой, раз-

ными версиями учения о функциональных стилях, с психолингвистикой, а также с разными направлениями в исследовании разговорной речи» (БСЭ. Языкознание, 1998). В.З. Демьянков, например, отмечает, что «формальные критерии дискурса рассматривают формы существования разговорного языка» (1995, с. 281). Ю.С. Степанов подчеркивает: «Дискурс — это первоначально особое и с п о л ь з о в а н и е языка для выражения особой ментальности...» (1995, с. 35—73). О необходимости комплементарного, интегрирующего подхода, объединяющего лингвистику текста и анализ дискурса, говорится в современных работах отечественных исследователей (см. О.Г. Ревзина, М.Л. Макаров, М.К. Басималиева).

Как известно, дискурс — многозначный термин. Различные подходы объединяет взгляд на Д. как на комплексный объект исследования, не поддающийся анализу на основе традиционных лингвистических методик, т.к. дискурсивные правила неимманентны правилам языковой системы. Можно выделить следующие трактовки термина-понятия «дискурс» и аспекты Д. а., развиваемые преимущественно в зарубежной лингвистике.

1.Группа высказываний, связанных между собой по смыслу и/или некоторым способом внутритекстовой организации, напр., «речь, присваиваемая говорящим, в противоположность «повествованию», которое разворачивается без эксплицитного вмешательства субъекта высказывания» (Бенвенист). В таком отрезке текста могут анализироваться способы связности и другие языковые практики, экстраполированные за пределы предложения, что позволяет выявить коммуникативную компетенцию говорящих, а также учесть влияющие на процесс текстопорождения культурные факторы, которые не относятся к собственно языку. Французская школа анализа Д. (Пешё, Серио) изучает разные типы порождения высказываний, т.е. понимает под Д. не эмпирический, а теоретический объект — инвариант для ряда актуализированных высказываний.

2.Устный или письменный текст, вербальный продукт коммуникативной деятельности, высказывание-результат, являющееся объектом интерпретации для реципиентов. В рамках данного подхода дискурс как явление речи противопоставляется тексту как абстрактной грамматической структуре, взятой только в аспекте системы языка или формальных лингвистических знаний, лингвистической компетентности. Теория речевых актов.

3.Комплексное «коммуникативное событие» (ван Дейк), протекающее между адресантом и адресатом в определенном социальном контексте (временном, пространственном и др.). Дискурс отражает вербальные

иневербальные составляющие как письменной, так и устной коммуникации, все многообразие исторической эпохи, богатство индивидуальных характеристик участников акта общения (социальных, культурных, психологических). Данное направление анализа Д. подчеркивает динамический аспект функционирования текста.

4.Социально обусловленная система речи и действия, социальная формация, предписывающая правила говорения (М. Фуко). Понятие,

имеющее более высокую степень абстракции, чем предыдущие. Д. в этом понимании может охватывать исторический период, социальную общность или тип культуры. Виртуально Д. включает в себя ресурсы, необходимые для производства текстов в данном дискурсивном пространстве,

иправила, регулирующие процесс текстопорождения — производство текста адресантом и восприятие текста адресатом. Для коммуникантов эта виртуальная структура существует в виде отпечатков в памяти, а также в момент ее опредмечивания в действии. Актуально дискурс представлен в реальном процессе коммуникации и в совокупности текстов, произведенных в пространстве Д. Дискурсивные практики — анонимная система для построения новых высказываний, которой может воспользоваться любой включившийся в пространство Д. коммуникант. Структура дискурса накладывает ограничения на коммуникативную деятельность

иодновременно предоставляет возможности для текстопорождения. Ведущие дискурсивные практики — практики формирования объектов, концептов, позиций коммуникантов. При этом объекты формируются по имманентным данному Д. правилам, концепты, функционирующие в пространстве дискурса, не могут отождествляться с ментальными структурами реальных коммуникантов, и, таким образом, можно говорить о том, что каждый Д. конструирует собственную «реальность». Дискурсивные текстопорождающие практики опредмечиваются в кодах, которые носят интертекстуальный характер, т.е. не поддаются выявлению и анализу в рамках текста как завершенной целостности.

Этот подход сближается по некоторым характеристикам с функциональной стилистикой, особенно если концептуализировать дискурсивное пространство в соответствии со сферами социокультурной деятельности. В то же время возможно выделение типов Д., не совпадающих по объекту с традиционно выделяемыми функциональными стилями (Д. агитационный, рекламный, идеологический или, скажем, медицинский, экономический). Существенным отличием дискурсивного анализа, особенно в лингвофилософских исследованиях постклассического направления, является то, что обращение к понятиям «дискурсивная практика» и «код» позволяет учитывать не только целенаправленную сознательную деятельность коммуникантов, но и факторы, организующие правила дискурсивного текстопорождения на бессознательном уровне: автоматическое воспроизведение коммуникантами знакомых дискурсивных практик и культурных кодов.

Лит.: Семиотика. — М., 1973; Б е н в е н и с т Э. Общая лингвистика. — М., 1974; в а н Д е й к Т.А. Язык. Познание. Коммуникация — М., 1989; Д е м ь я н к о в В.З. Доминирующие лингвистические теории в конце ХХ в. // Язык и наука конца ХХ в. — М., 1995; С т е п а н о в Ю.С. Альтернативный мир, Дискурс, Факт и принцип Причинности Язык и наука ХХ в. — М., 1995; Ф у к о М. Археология знания — Киев, 1996; К и б - р и к А.А., П л у н г я н В.А. Дискурсивно-ориентированные исследования // Фундаментальные напрвления совр. американской лингвистики. — М., 1997; Большой энциклопедический словарь. Языкознание. — М., 1998; М а к а р о в М.Л. Интерпретативный анализ дискурса а малой группе — Тверь, 1998; Б а с и м а л и е в а М.К. О понятиях «текст» и «дис-

курс». — Филол. науки. — 1999. — № 3; Р е в з и н а О.Г. Язык и дискурс. — Вестник Моск. ун-та. — Сер. 9. — 1999 — № 1; С е р и о П. Как читают тексты во Франции // Квадратура смысла: французская школа анализа дискурса. — М., 1999; Текст и дискурс. Проблемы экономического дискурса — СПб., 2001; Ч е п к и н а Э.В. Руский журналистский дискурс:

текстопорождающие практики и коды (1995—2000): Дисс. ... …д-ра филол. наук — Екатеринбург, 2001; М и ш л а н о в а С.Л., П е р м я к о в а Т.М. Дискурс: в поисках новой парадигмы // Стереотипность и творчество в тексте. — Пермь, 2001; Ч е р н я в с к а я В.Е. Дискурс как объект лингвистического исследования // Текст и дискурс. — СПб., 2001; А л е к с е е - в а Л.М., М и ш л а н о в а С.Л. Медицинский дискурс: теоретические основы и принципы анализа. — Пермь, 2002.

Э.В. Чепкина

ЯЗЫКОВОЙ ИГРЫ ФУНКЦИЯ — см. Функция языковой игры.

ЯЗЫКОВО-СТИЛИСТИЧЕСКИЕ ИЗМЕНЕНИЯ В СОВРЕМЕННЫХ СМИ. Из всех функциональных стилей русского языка наиболее заметные изменения в последние полтора десятилетия зафиксированы в СМИ, что естественно и закономерно при учете глобальных политикосоциальных преобразований, происшедших в России с 1985 г. Уже в 90-е г. появились работы, посвященные анализу различных аспектов публицистического стиля: семантических процессов в области лексики и фразеологии (Говердовская 1992; Ермакова 1996; Поспелова 1991 и др.), метафорического фонда стиля (Бессарабова 1996), семантико-стилистичес- кой сочетаемости в связи с проблемой стилевой нормы (Какорина 1992), выражения авторской позиции в публицистике (Кайда 1992), аргументации в публицистическом тексте (Аргументация…1992), а также в жанровой системе газеты (Виноградов 1996; Майданова 1990; Майданова, Соболева, Чепкина 1997; Солганик 1996; Кройчик 2001) и мн. др. Наконец, особенности современной речевой практики проанализированы и проиллюстрированы преимущественно материалами СМИ в монографиях В.Г. Костомарова «Языковой вкус эпохи» (1997), «Русский язык конца

ХХстолетия (1985—1995)» (2000).

При этом все исследователи отмечают экстралингвистическую обус-

ловленность лингвостилистических изменений в данной сфере. Публицистическая сфера, как бы напрямую связанная с областью социальных отношений, быстрее всех отреагировала на изменения в этой области. Среди экстралингвистических факторов, вызвавших преобразования в стиле, прежде всего выделяются такие, как изменение статуса и функций СМИ в обществе, обретение демократических свобод (печати, слова), отмена цензуры, перестройка системы СМИ под влиянием политического, идеологического расслоения общества, развитие конкурентных отношений между СМИ, изменение коммуникативного статуса аудитории.

За последние полтора десятилетия в русском публицистическом стиле зафиксированы изменения: 1) информационной нормы в стиле, в связи с этим усиление информационной функции СМИ; 2) в экспликации

как информационной, так и воздействующей функции, вызванные преобразованиями в выражении субъекта речи, а также в презентации отношений с адресатом; 3) в жанровой системе; 4) стилистики СМИ разных типологических групп. Эти преобразования коснулись языка всех СМИ, включая электронные, но более всего исследована в этом отношении газетная речь.

1. Прежняя идеологизированная информационная норма вступала в непреодолимое противоречие с объективной информационной нормой по крайней мере по двум параметрам: в идеологически ангажированной прессе информация, с одной стороны, была избыточной, а с другой — редуцированной и поэтому недостаточной; она отличалась высокой степенью недостоверности (Виноградов 1996; Какорина 1992). Прежняя журналистика с её установкой на пропаганду и aгитацию по существу трансформировала и воздействующую, и информативную функции, особенно последнюю. Информация о фактах, событиях была значима не сама себе, но как средство проведения определенной идеологии, действительность искажалась, мифологизировалась, факты нередко подтасовывались и давались сквозь призму установленной свыше «утвержденной» идеологемы. Отсюда информация о событиях внутренней жизни, как правило, приукрашивалась, рисовалась в светлых, радостных и припод- нято-торжественных тонах, тогда как сведения о событиях за рубежом окрашивались мрачным цветом с оттенком неприязни. В целом информация весьма часто выступала не в своей роли, трансформировалась, поскольку содержательно была неистинной, она как бы пропитывалась пропагандистски-воздействующим началом. С.И. Виноградов приводит высказывание В. Аграновского, обнаружившего содержавшиеся в текстах официальных решений тех лет своеобразные языковые «маркеры лжи», характерные для публицистического стиля того времени: «улучшить, повысить, углубить, ускорить», которые называли действия, «изначально обреченные на неисполнение в силу своей абсолютной неконкретности и обезоруживающей безликости» (Личность решает все! // Огонек.— 1989.— № 14, с. 7).

Усиление информационной функции в современных СМИ связано с изменением в них информационной нормы. Это проявилось в росте объема информационного поля, а также в повышении «качества» информации, её достоверности. Увеличение объема информационного поля связано с расширением публицистической проблематики, практическим исчезновением «закрытых зон» для средств массовой информации, а также с возможностью альтернативной подачи информации вследствие идеологического, политического, творческого расслоения прессы. Показ одного и того же события с разных сторон способствует в современной газете объемному его представлению.

Усиление информативности публицистических текстов, по наблюдениям Г.Я. Солганика, ярко проявилось в заголовках. Здесь наиболее радикальное изменение связано с принципиальной заменой именных заголовков глагольными. Большинство заглавий информационных мате-

риалов в газете — двусоставные предложения с глагольным сказуемым. Они сжато выражают содержание материала и играют роль своеобразных лидов: Сербы наносят жестокий удар по престижу российской дипломатии; Цены растут, но медленнее, чем в прошлом году (Изв.) (Солганик

1996). Еще одно изменение, касающееся экспликации информационной функции, — отражение общего движения стилистических изменений публицистической речи «сверху вниз» (на снижение стиля) в уменьшении сдержанности, официальности передачи информации, в субъективизации дискурса новостей. Наконец, усиление информационного начала отразилось в перестройке жанровой системы.

Таким образом, взаимоотношения между информативной и второй, воздействующей функциями, их содержательная сущность, вес каждой в публицистике, а особенно средства реализации этих функций заметно изменяются.

2. Воздействующий характер текстов СМИ отражается в побудительности, социальной оценочности (см.), изобразительности (см.). В доперестроечной прессе экспрессивная функция подавляла и трансформировала информативную, содержательно отличалась жесткой императивностью, одноплановостью (проведением незыблемой идеологической установки) и однонаправленностью, приводящей к модификации коммуникативного акта (воздействие со стороны газеты именно как органа партии и государства, т.е. обобщенного адресанта, на читателя, а не взаимодействие общающихся). В современной газете обе эти функции — информационная и воздействующая, — освобождаясь от деформаций, все более выступают в своей основной роли — информирования и экспрессивности.

Информирование стремится быть достоверным, фактологическим. Функция воздействия уходит от одноплановости и императивности: в коммуникативном акте как бы уравновешиваются роли адресанта и адресата. Стилистика материализации воздействующей функции становится более разнообразной, раскованной, индивидуализированной. Теперь почти каждая газета имеет свое лицо, а каждый журналист стремится к проявлению своего авторского Я, своего стиля. Все это находит отражение в таких изменениях стилистики журналистских текстов, как преобразования в экспликации побудительной модальности, оценочности, диалогичности.

Если прежде лозунгово-призывная экспрессия в газете реализовалась через и м п е р а т и в н у ю м о д а л ь н о с т ь (см. об этом, в частности: Шмелев 1977, с. 73), то современная газета не допускает агитации „ «в лоб», и поэтому изменяется характер модальности в отношении адресата: она становится рекомендательной, косвенно-императивной, сопровождающейся обоснованием волеизъявления. Благодаря этому в газете исчезает открытая назидательность, политико-идеологическая апеллятивность. Тем самым меняется функционально-стилистическое значение императива. Ср. примеры из старой газеты: К новым трудовым свершениям, дорогие товарищи!; Пусть крепнет великая дружба между нашими на-

667 Языково-стилистические изменения в современных СМИ

родами! (прямой императив, содержащийся здесь, придает речи директивность, патетичность) с новыми употреблениями: Надо хорошенько запомнить цели эсэсовцев и не заставлять себя верить в их мнимое благородство (Комсом. правда); При этом надо учесть, что за тот же период затраты были значительно ниже... (Изв.); Мы обязаны помнить, что гуманный смысл нашей жизни не должен при этом обедняться (Сельская жизнь). По наблюдениям екатеринбургских авторов, «модальность долженствования переосмысливается. Если она исчезла из отношений автора и широкого читателя, то теперь она появилась в отношениях автора и адресата, с одной стороны, и властных структур, с другой. Все «надо» обращены теперь то к Президенту, то к Думе, то к правительству.… Основная м о д а л ь н о с т ь с е й ч а с — это разной окраски вопросительность, утверждение с оглядкой на возможное возражение, опровержение. В серьезных аналитических материалах эта вопросительность естественна потому, что общество пока не знает способов решения своих проблем» (Майданова, Соболева, Чепкина 1997).

Глубокий и системный характер носят изменения в реализации о ц е - н о ч н о с т и в газете, находя выражение в функционировании языковых единиц всех уровней (лексических, фразеологических, словообразовательных, грамматических). Многие ранее нейтральные слова приобрели негативную стилистическую окраску: система (ср. в словосочетаниях:

административно-командная система; авторитарно-бюрократическая система); партаппарат, номенклатура. С другой стороны, слова, ранее имевшие негативные коннотации, теперь нейтрализовались: рынок, биржа, купечество, господин, дворянин, конкуренция, коммерсант и мн. др. Появляются словообразования с яркой отрицательной семантикой, ранее недопустимой: партократия, партаппаратчик, брежневизм, рашидовщина и др. т.п. По наблюдениям Г.Я. Солганика, «в современном обществе идут мучительные поиски новой идеологии, поэтому процессы формирования оценочности весьма активны, хотя и не отличаются стабильностью и определенностью. Общее их направление можно, по-ви- димому, определить как ослабление или нейтрализацию прежних резко положительных или резко отрицательных оценок» (1996).

Сфера действия социальной оценочности сравнительно с предшествующим периодом сужается, а степень ее выраженности снижается. В условиях смены или отсутствия четких идеологических и политических ориентиров трудно давать оценку непрерывным и часто непредсказуемым изменениям общественной и политической жизни. У журналистов, да и у общества в целом не сформировались еще собственного мнения, собственной позиции по отношению к тому или иному явлению. И тогда на помощь приходит спасительная ирония. Использование и р о н и и очень характерно для современных СМИ. Ирония рассматривается исследователями как способ непрямой оценки (Виноградов; Солганик и др.), как ведущая стилистическая черта в журналистском тексте (Дроняева 1998). Одним из наиболее распространенных средств выражения иронии является стилистический контраст, возникающий в результате использова-

ния языковых единиц разных стилистических окрасок: мораторий на дрязги и распри; Министерство не лыком шито! Шикарно вооружены; грозить ему тощим хвостом и орать от ужаса (из газ.). Заметно участилось в публицистике использование приема иронической деформации или трансформации смысла известных пословиц и поговорок. Напр.: Свинья — лучший друг человека — о возможности пересадки человеку сердца свиньи (Известия); Через академию — к звездам — об астрологической академии (Российская газета); Ловись, рыбка, большая и маленькая — о браконьерстве (Правда); Язык до Оксфорда доведет, если он английский (Комс. правда) и др.

Для публицистики новейшего времени характерно стилистическое многообразие, раскрепощенность речи в сторону с н и ж е н и я с т и л я. Процесс «экспансии» р а з г о в о р н о й р е ч и вплоть до просторечия и нелитературных языковых средств приобрел поистине небывалые масштабы и интенсивность. По существу, изменилась стилевая норма публицистической речи, она сдвигается в сторону разговорности, раскованности и свободы. Разговорные средства всех языковых уровней используются в самых различных жанрах, существенно изменяя общий лингвостилистический облик публицистики, происходит общее снижение её стиля. Чрезвычайно возросло использование в публицистике фразеологических единиц, причем заметно чаще стали использоваться ф р а - з е о л о г и з м ы с н и ж е н н о г о, п р о с т о р е ч н о г о х а р а к т е р а. Возросла частотность просторечных и сниженных лексических единиц, к примеру: Теперь в Москве хоть кто-то стал чесаться (Изв.); Чтоб не вляпаться в такую ситуацию... (Комс. правда); У входа кучковались телохранители (Литер. газета); Сбербанк — орешек, на котором обломал зубы Олег Бойко (Изв.); Пока предприятие можно доить (Комсом. пр.); Не исключено, что здесь нам вешают лапшу на уши (Литер. газета) и т.д. В морфологии разговорные средства широко представлены словообразовательными элементами: гаишник, эмгэушник, шариковщина; частицами: дескать, мол, де и др.; в синтаксисе — резким увеличением частотности предложений устно-разговорного типа, эллиптических конструкций.

В публицистические тексты проникают с л е н г о в ы е и ж а р г о н - н ы е лексические единицы: Стукач на крыше — о дятле (Труд); Звягильский сдает своих; Прибыль, полученная торговцами, составила зелеными полмиллиона (Изв.); Молодые голландцы не шибко стремятся закосить от армии; Это разборки конкурентов, скажет милиция; Оперные звезды опять

соображают на троих — о совместных планах Доминго, Карераса и Паваротти (Комсом. правда). К сожалению, частотны в газете грубые и непристойные выражения: Глубокий пофигизм, выдаваемый за нейтралитет

(Изв.); Спектакль на букву «х» — о спектакле «Хлестаков» (Изв.). Исчезновение старых черт экспрессии из газетного языка: импера-

тивности, патетичности, лозунговости, порождавших назидательность, дидактизм, политическую апеллятивность и отдалявших журналистов от аудитории, приводящих к становлению «неравных» отношений между адресантом и адресатом (см.: Винокур 1972; Шмелев 1977), приводит к

уравниванию позиций коммуникантов в современных СМИ. Это способствует утверждению такой черты экспрессии, как и н т и м и з а ц и я изложения, вносит дух доверительности в изложение, когда читатель вовлекается в процесс сомышления, сопереживания, тем самым формируется личностно ориентированное общение. Обычно личностная ориентированность изложения в газетных текстах связывается с ориентацией письменной газетной речи на устную разговорную речь. Однако стремление к сближению с каждым отдельным читателем, проявляющееся в раскованности журналистской речи, приводит, как отмечает В.Г. Костомаров, не только к «плюрализму и индивидуальному разнообразию», но и к «удручающей стилистической скудости» журналистских текстов. Сегодня стремление к свежести выражения изменило языковой вкус эпохи, привело к ломке устоявшихся представлений о нормах стилистической сочетаемости (Костомаров 1997, с. 29). Между тем личностная ориентированность изложения способствует установлению доверительных отношений, взаимопонимания с читателем, а следовательно, сама по себе не имеет ничего общего с речевой разнузданностью и цинизмом, с которыми сегодня часто приходится сталкиваться в журналистских текстах.

Влияние устно-разговорной речи и перераспределение статуса адресанта и адресата в новой газете особенно ощутимо сказываются на текстовом уровне, а именно в привлечении диалоговых форм речи, в изменениях речевого воплощения диалогичности (см.). В СМИ последнего десятилетия это качество стало конструктивным, фундаментальным свойством, изменив во многом облик журналистских текстов. Оно выступает как принцип построения отдельного текста (как жанрообразующий признак), как способ организации материалов на газетной полосе (репликой диалога в этом случае выступает целый текст). В связи с перестройкой структуры прессы диалогичность становится формой взаимодействия между различными изданиями.

В публицистическом стиле обогащается концепция адресата. В прежней публицистике адресат — это чаще всего идейно однородная масса, сегодня под этим понимается весьма разнородная масса людей с разными интересами, информационными запросами и взглядами. Отсюда тактики учета особенностей адресата становятся значительно разнообразными. В частности, при сообщении новостей автор, с одной стороны, стремится учитывать информационные запросы своей аудитории и соответствовать им, с другой — в надежде быть правильно понятым учитывает степень осведомленности читателей, направленность их информационных интересов, предполагаемые реакции адресата, стремится привлечь интерес к сообщению, а для этого корректирует процесс сообщения. Предвосхищая возможные упреки в неполноте, в неточности сообщения, журналист дополняет, уточняет форму текста; с помощью такой корректировки, детализации события, субъективности изложения журналист помогает читателю адекватно понять свой текст, активизирует внимание читателя, его воображение, стремится поддерживать интерес к публикации, убедить в объективности, достоверности изложения. При-

чем такого рода коррекция может осуществляться в современной газете не только внутри одного текста, но и присоединением к основному авторскому материалу дополняющих его текстов других авторов (документов, сообщений из других СМИ). Благодаря такому приему сообщение становится более объемным и достоверным. Таким образом, учет адресата проявляется не только в аналитических материалах, как это принято считать, но и в информационных.

Если журналисту необходимо представить результаты своего анализа и убедить читателей в правильности выводов, постановкой вопросов он стимулирует свою мыслительную деятельность, обращая же вопросы к читателям, будит их мысль. В процессе убеждающего воздействия дает свою оценку, для аргументации которой обосновывает несостоятельность мнений оппонентов и защищает позицию сторонников. Причем все это осуществляется в современных СМИ в условиях более камерного общения, при уравнивании коммуникативных позиций адресующегося и адресата, автора и «третьих» лиц, когда изложение фактического материала получает личностную окраску. Журналист не утверждает, не насаждает готовые истины, как это чаще всего было в прежней газете, а на глазах читателя вырабатывает общее с ним мнение об объекте. Поэтому чужую позицию журналист передает не только цитированием, пересказом, в косвенной речи своего текста, но и включением в свой материал целых текстов, в которых излагается иная точка зрения. Тем самым в полемику вступают целые тексты. Наконец, при необходимости журналист намечает пути решения проблем, разрабатывает варианты деятельности адресата для устранения препятствий в общественном развитии. При этом «модальность долженствования вплетена в семантику интеллектуальной беседы автора и адресата» (Майданова, Соболева, Чепкина 1997, с. 219). Журналист согласовывает способы возможных действий, координирует эти действия с читателем. Именно поэтому диалогичность рассматривается сегодня как фундаментальное качество публицистической речи.

Важной чертой выражения диалогичности в современных публицистических текстах является возросшая частота использования деформации прецедентных текстов (см.) с помощью приемов цитирования, аллюзий, реминисценций, ссылок, парафраз, пародий, которые способствуют формированию у читателя дополнительных ассоциаций. Напр.:

Джим, ты не прав!; Сепаратисты всех стран, равняйтесь на Квебек!; Снежная лавина пошла другим путем; Соцстрахи СНГ, соединяйтесь!; Все могут короли; Ищут подводники, ищет полиция (Изв.); Ван Юн, ударник капиталистического труда (Труд); От какого наследства мы отказываемся (Литер. газета); Кто с вами, мастера культуры? (АиФ); Сын полка ракетного полигона (Рос. газета); Не нужен нам берег турецкий; Детям малых народов; Локомотив, вперед лети! — о футбольной команде «Локомотив» (Рос. газета) и т.д. Как утверждает С.И. Сметанина, «какими бы ни были отношения между прецедентным и журналистским текстами, это всегда отношения диалога: сцепление и наполнение «чужого» слова своим со-