Н.С. Болотнова Филологический анализ текста

языка со словами разговорного стиля (например: плутовка, летучка, толстяк, крикун, доходяга и т.д.). Примеры можно было бы продолжить.

Создавая текст, автор подбирает языковые средства, адекватные цели и задачам, сфере общения, стилистическим особенностям текста, его жанровой природе. При этом морфемы как средство словообразова ния играют свою роль с учетом уже сложившейся речевой практики и индивидуальности автора. В связи с этим знакомство со словообразова тельными ресурсами русского языка становится обязательным при обу чении текстовой деятельности.

Ю.В. Казарин убедительно отмечает: «Словообразовательные (де ривационные) единицы связаны — формально и содержательно — преж де всего с единицами “предшествующего”, фонетического уровня, но более явно в смысловом отношении они соотносятся с единицами лек сического уровня — словами текстемами» [Казарин, 2004, с. 331].

Известны тексты, в которых ключевыми элементами являются мор фемы, вынесенные в название или выделенные в тексте благодаря мно гократному повторению. Сравним, например, стихотворение В. Хлеб никова «(Корни: чур и чар)», в котором использовано много квазислов, образованных от данных корней: чурахарь, чарахарь, чареса, чуреса, ча риль, чуриль и т.д. Знаток «звуковещества» и смелый экспериментатор, В. Хлебников в своем словотворчестве стремился к поиску новых средств выражения и воздействия на читателя. Автор объяснял свои художе ственные намерения: это «...писание словами одного корня, эпитетами мировых явлений, живописанье звуком» [Смирнов, 1986, с. 24].

В другом произведении «Заклятие смехом» им используется 24 сло ва и квазислова, связанных с ключевой лексемой «смех» ассоциативно деривационными отношениями. Корневая морфема «смех» выполняет здесь основную текстообразующую функцию, отражая многообразие представлений о соответствующей реалии и формируя оригинальные и многоплановые, хотя и связанные между собой звуковые образы в со знании читателя:

Заклятие смехом

О, рассмейтесь, смехачи! О, засмейтесь, смехачи!

Что смеются смехами, что смеянствуют смеяльно. О, засмейтесь усмеяльно!

О, рассмешищ надсмеяльных — смех усмейных смехачей! О, иссмейся рассмеяльно, смех надсмейных смеячей! Смейево, смейево, Усмей, осмей, смешики, смешики, Смеюнчики, смеюнчики.

О, рассмейтесь, смехачи! О, засмейтесь, смехачи!

1909—1912

По типологии Ю.В. Казарина [2004, с. 336], дифференцирующего поэтические тексты на основе характерной для них «различной степени деривационной неологизации», данный текст принадлежит к тексту зауми. Кроме него выделяются текст палиндром (он представляет со бой «один стих и более (до нескольких десятков) стихов, представляю щих возможность их прочтения как слева направо, так и с конца строки — справа налево») [Казарин, 2004, с. 336], и текст, содержащий в себе сло ва неологизмы словообразовательного происхождения. Примером текста палиндрома является стихотворение В. Хлебникова «Перевертень» (сравним начало):

Кони, топот инок, Но не речь, а черен он.

Идем, молод, долом меди. Чин зван мечем навзничь. <...>

Справедливо суждение о том, что текст палиндром — «это текст «до поэтический», экспериментальный, игровой, с ярко выраженным дис курсным (промежуточным) характером» [Казарин, 2004, с. 338].

Гораздо чаще встречаются тексты, содержащие отдельные лексемы «неологического характера». При этом текстообразующие возможнос ти входящих в них морфем и данных лексем в целом оказываются, за некоторыми исключениями, весьма ограниченными, а радиус их смыс лового и эстетического воздействия распространяется, как правило, на отдельные текстовые фрагменты.

Так, в поэтическом «манифесте» эгофутуриста И. Северянина (сти хотворении «Эгополонез») только ключевое индивидуально авторское новообразование, вынесенное в название произведения, играет тексто образующую роль. В состав названия входит эстетически значимая тек стоморфема эго: в ее образную перспективу попадают различные тек стовые единицы (свой полонез, Эго, Я), усиливающие общий пафос про изведения, выраженный в строке «Все жертвы мира во имя Эго!».

Утверждая торжество (танец) жизни, автор трижды повторяет при зыв «Живи, Живое!», провозглашая правомерность отраженного в «сво их поэзах» стремления к Любви, Неге, Наслажденью и Красоте.

Эгополонез

Живи, Живое! Под солнца бубны Смелее, люди, в свой полонез! Как плодоносны, как златотрубны Снопы ржаные моих поэз!

В них водопадят Любовь и Нега, И Наслажденье, и Красота!

Все жертвы мира во имя Эго! Живи, Живое! — поют уста.

Во всей вселенной нас только двое, И эти двое — всегда одно:

Я и Желанье! Живи, Живое! — Тебе бессмертье предрешено!

1912

Другие индивидуально авторские новообразования (златотрубны, поэзы, водопадят) и поэтические метафоры (солнца бубны, снопы ржа ные поэз), играют скорее не текстообразующую, а прагматическую роль, участвуя в формировании общей торжественно патетической эмоцио нальной тональности стихотворения, усиливая его экспрессивность и воздействие на читателя. Можно согласиться с В.П. Крючковым в том, что «у Северянина встречается немало неологизмов, но они “осмыслен ны”, изысканно доступны, и ими поэт никогда не злоупотребляет (ср.:

ветропросвист, крылолет)» [Крючков, 2002, с. 49].

Морфемы способны выполнять текстообразующую роль не только в произведениях авангардного типа. Текстовые смыслы морфем приоб ретают значимость в случае их особой актуализации в системе разных про изведений. Так, в известном стихотворении М. Цветаевой «Рас стояние: версты, мили...», которое уже анализировалось нами в связи с рассмотре нием понятия «речевая системность», эстетически актуализируется важ ный в идейном плане смысл «разъединения, рассредоточения родственных душ» благодаря сопряжению ряда слов с префиксом раз (рас). Данная эс тетически значимая часть слов (в ряде случаев выделенная графичес ки), выступая в составе различных словоформ, сопряженных в перспек тиве текста, выполняет текстообразующую функцию благодаря много кратному повтору: расклеить, распаять, развести, распять, рассорить, рассорить, расслоить, расстроить, растерять, рассовать, разбить:

Б.Л. Пастернаку

Рас стояние: версты, мили...

Нас рас ставили, рас садили, Чтобы тихо себя вели, По двум разным концам земли.

Рас стояние: версты, дали...

Нас расклеили, распаяли, В две руки развели, распяв, И не знали, что это — сплав

Вдохновений и сухожилий...

Не рассорили — рассорили,

Расслоили...

Стена да ров.

Расселили нас, как орлов —

Заговорщиков: версты, дали...

Не расстроили — растеряли. По трущобам земных широт Рассовали нас, как сирот.

Который уж — ну который — март?! Разбили нас — как колоду карт!

24 марта 1925

Таким образом, текстообразующие возможности морфем как «ма лых» текстовых единиц очевидны, хотя спектр их действия чаще всего локален и распространяется, скорее, на отдельные текстовые фрагмен ты. Исключения составляют тексты авангардного типа и отдельные тек сты классического типа. В любом случае определяющими в этом плане являются авторская интенция и творческая манера писателя. Текстооб разующие возможности морфем проявляются, как правило, прежде всего в таких сферах общения, где доминирует креативное начало, присутству ет языковая игра.

Многое зависит и от личности автора. М.И. Цветаева, например, широко использовала текстообразующие возможности морфем не толь ко в поэтических текстах, но и в текстах автобиографического типа. Срав ним фрагмент из «Истории одного посвящения» [Цветаева, т. 2, с. 155]: «бросив Мандельштама, бегу, опережая ход поезда и конец платформы. Столб. Столбенею и я. Мимовые вагоны: не он, не он, не он — он...». Слово столб в данном случае выступает и как стимул предиката стол бенеть, и как маркер ассоциата определенного действия — «стоять стол бом, как столб. Стоять, стать неподвижным, в бездействии или безучаст но» (здесь и далее значение фиксируется по БАС с учетом контекста), и как опорное слово, актуализирующее определенное эмоциональное со стояние — «цепенеть, терять способность двигаться от изумления» (БАС, т. 14). Ассоциативно смысловая сопряженность слов дериватов, таким образом, делает прагматически эффектным, объемным и много мерным ассоциативно и многоплановым в смысловом отношении гла гол «столбенеть».

Подведем итоги:

•Текстообразующие возможности «малых» текстовых единиц (фо нем / звуков и морфем / морфов) связаны с рождаемыми ими ассо циациями и актуализацией в тексте.

•Текстообразующий потенциал «малых» текстовых единиц чаще все го проявляется в таких сферах общения, где доминирует креатив ное начало и присутствует языковая игра.

•Текстообразующие возможности звуковых единиц проявляются в создании мелодики и ритмики текста, в формировании приемов зву кописи, включая ассонанс (повторение гласных) и аллитерацию (по вторение согласных).

•В текстообразовании значимыми могут быть ономатопея (имита ция звуковых особенностей явлений действительности подбором слов с однородными, близкими звуками и прямое звукоподражание). В ху дожественной речи важен звуковой символизм (создание звукоряда выс казывания, способного выражать задуманное автором впечатление).

•Морфемы / морфы, функционирующие в лексических единицах, могут обладать собственными текстообразующими возможностями, включаясь в текстовую деятельность автора. Текстообразующий по тенциал морфем актуализируется их повтором, а также синоними ей и однотипностью эмоционально оценочной и стилистической маркированности.

•Особенно ярко текстообразующие возможности морфем проявля ются в текстах зауми, текстах палиндромах, а также в текстах, где сопряжены лексемы неологического типа.

•Спектр действия текстообразующего потенциала морфем чаще все го имеет локальный характер, кроме авангардных текстов и отдель ных текстов классического типа.

ВОПРОСЫ ДЛЯ САМОПРОВЕРКИ

Докажите, что «малые» текстовые единицы имеют текстообразующий потенциал.

Что называется звукописью?

Приведите примеры ассонанса и аллитерации.

Дайте понятие об ономатопее.

Что называется звуковым символизмом?

Чем занимается фоносемантика? Кто внес вклад в ее разработку?

В чем проявляется текстообразующий потенциал морфем?

В каких текстах чаще всего проявляется тектообразующий потенци ал морфем? Почему?

Приведите примеры, в которых ярко отражаются текстообразующие возможности морфем.

2.3. ТЕКСТООБРАЗУЮЩИЕ ВОЗМОЖНОСТИ ЛЕКСИЧЕСКИХ ЕДИНИЦ

СЛОВО / ЛЕКСИКО-СЕМАНТИЧЕСКИЙ ВАРИАНТ СЛОВА

Слово как основная единица языка играет ключевую роль в тексте.

Лексический уровень текста как коммуникативно ориентированное и

концептуально обусловленное системноEструктурное образование лексических элементов в общей макроструктуре текста непосредственно связан с его предметно логическим, тематическим, эмоциональным и образным уровнями.

Значение лексического уровня в создании предметно логической основы текста и отражении темы обусловлено способностью лексичес ких единиц называть денотаты разной степени обобщения. Способность же полнозначных лексических единиц вызывать конкретно чувствен ные, эмоционально оценочные и другие представления о том или ином объекте реальной действительности или «реалии сознания» определяет его участие в формировании образного строя произведения и эмоцио нальной тональности.

Реальная и потенциальная обращенность слова к разным подуров ням информативно смыслового и прагматического уровней текста обус ловлена прежде всего структурой его значения. В первом случае акту альны денотативный и сигнификативный компоненты значения слова, во втором случае велика роль коннотативного компонента. При этом узус создает определенную традицию употребления лексических еди ниц, следствием которой может быть выраженная в разной степени пред метно тематическая направленность слов, ассоциативная ориентация лексических элементов на определенную сферу общения и эмоциональ но оценочный отклик у адресата. Благодаря этому слово способно: 1) сообщать о денотате, называя его и характеризуя определенным об разом; 2) отражать элемент микротемы и микротему; 3) воплощать эле мент ситуации или ее фрагмент; 4) быть эмотемой и 5) создавать микро образ.

Текстообразующие возможности слов связаны с его коммуникативE ным потенциалом. Он определяется как закрепленная в сознании носи телей языка благодаря ассоциативности мышления и имеющейся в об ществе традиции употребления потенциальная способность слов прямо или косвенно соотноситься с определенными ситуациями общения, пере давая «квант» знания о явлениях реального мира или сознания и опреде ленный прагматический заряд (он может быть и нулевым).

Возможность участвовать в коммуникации обусловлена способно стью лексических единиц соотноситься с представлениями об определен ных явлениях действительности и рядом других слов. Эта способность ре ализуется на основе ассоциативных связей: референтных, ситуативно тематических, парадигматических, синтагматических, когнитивных, культурологических и др.

В ряде работ [Болотнова, 1992[а], [б]; 1994; 2001; Бабенко, 2001; 2004] было отмечено, что коммуникативные свойства слова, включая его тек стообразующие возможности, обусловлены его ассоциативными связя

ми. На роль ассоциативных связей слов в текстообразовании указыва ли и другие исследователи [Супрун, Клименко, Титова, 1974; Климен ко, 1974; 1990; Максимов, 1975; Ховаев, 1987; Степанова, 1990; Калды гулова, 1990; Климкова, 1991 и др.].

Коммуникативные свойства слов, отраженные в их ассоциативных связях, имеют информативно смысловую и прагматическую направлен ность и обусловлены как лингвистически (спецификой лексического значения, стилистической маркированности, грамматическими особен ностями, фонетической оформленностью слов и т.д.), так и экстралинг вистически (творческой активностью языковой личности, в сознании которой актуализируются различные представления об обозначаемых словами явлениях, о возможной тематической и ситуативной ориента ции лексических единиц).

Необыкновенно сложный и многоаспектный мир слова отражают его ассоциаты, представленные в статьях «Словаря ассоциативных норм русского языка» (М., 1977) и в «Русском ассоциативном словаре» (в 2 т. Т. 1. От стимула к реакции. М., 2002; Т. 2. От реакции к стимулу. М., 2002), а также выявленные в процессе ассоциативного эксперимента.

Под ассоциатами понимаются реакции на слово стимул. Совокуп ность ассоциатов образует ассоциативное поле слова, имеющее ядро (наиболее частотные реакции) и периферию.

Впоследние годы в лингвистике стала особенно очевидной роль ас социативных связей слов в текстообразовании. Ассоциативное поле любого слова (полнозначного) фокусирует прямо или косвенно его лин гвистические параметры, отражает многообразие семантических, тема тико ситуативных и оценочно прагматических связей (ср.: [Караулов, 1987, с. 239]). Все это и определяет способность слов участвовать в тек стообразовании в качестве важнейших элементов структуры текста.

Так, ассоциаты на слово стимул бумага содержат различную инфор мацию о ситуациях, в которые может быть вовлечен соответствующий слову стимулу денотат, сравним: 1) ситуацию написания (ср.: писчая 43, писать 32, письмо 14, для письма 3 и т.д.); 2) печатания (книга 3, книж ная, в типографии); 3) фотографирования (фотобумага 2, фото; 4) изго товления (ср.: дерево 10, древесина, целлюлоза) и т.д. (здесь и далее при водятся данные Словаря ассоциативных норм).

Ассоциаты могут актуализировать вид денотата (ср.: лист 30, бе лый лист 2; листок; клочок и т.д.), а также классифицирующие признаки: «толщина», «плотность»: ватман 11; картон 3; тонкая 10; папиросная 6; прозрачная 3; «количество»: мало 2; рулон 2 и т.д.

Всостав ассоциативного поля входят также элементы, информиру ющие прямо или косвенно 1) о возможном субъекте действия — оду шевленном лице (ср.: бумагомарака 2; лист, на котором я пишу 2; дру

зья; на чем мы пишем; наши мысли на ней и т.д.); 2) ассоциаты, указыва ющие на возможное орудие действия, направленного на объект, обозна ченный словом стимулом: карандашом 30; чернилами 13; ручка 8; мел 2; перо 2.

Вместе с тем ассоциаты конкретизируют диапазон возможных оце ночно прагматических ориентаций и связей слова стимула. Все это вме сте позволяет судить о коммуникативных потенциях слова, сфере его использования и способности нести определенную информацию, кото рая, как показал анализ, гораздо богаче словарной дефиниции, а также о возможности / невозможности вызывать прагматический эффект.

В коммуникативном аспекте значимы и собственно лингвистичес кие параметры слова стимула, информация о которых представлена в парадигматических, синтагматических, деривационных связях слов ре акций. Синонимы, гипонимы, гиперонимы в рамках первого типа свя зей (парадигматических) конкретизируют возможный смысловой по тенциал слова и его тематическую ориентацию (ср.: лист 30; письмо 14; ватман 11; макулатура 3; клочок 2 и др.).

Сочетаемостный потенциал многозначного слова стимула выявля ют синтагматические реакции, актуализирующие тематически ограни ченный круг его возможных контекстуальных партнеров: 1) глаголов и глагольных сочетаний (ср.: писать 32; гореть 2; отослать 2; сжечь 2; ле жит; листать; написать; рвать; утюжить; все стерпит 5; все выдержит 3; все вытерпит 3; выдержит все; стерпит все; терпеть; 2) прилагательных разных лексико семантических групп и разрядов (белая 11; чистая 68; писчая 43; гладкая; французская); причастий (шелестящая; исписанная; порвана)).

Среди реакций на слово стимул есть и такие, которые фиксируют его словообразовательные связи (ср.: бумагомарака 2; бумагомаратель; бумажный 2; бумажная; фотобумага 2).

Таким образом, ассоциативное поле слова отражает его коммуника тивный потенциал, включая текстообразующие возможности. В каче стве иллюстрации этого обратимся к анализу стихотворения М.И. Цве таевой «Я — страница твоему перу...», в котором одним из ключевых элементов является слово «бумага», о котором уже шла речь.

Сохраняя ориентацию на стереотипные ассоциации (сравним их текстовые экспликаторы — белая 2, страница, перо, — отраженные в «Словаре ассоциативных норм» и «Русском ассоциативном словаре»), автор дает свою, глубоко индивидуальную, субъективную образную ин терпретацию слова. Бумага (белая страница) ассоциируется в сознании автора как с чистотой, незапятнанностью (ср. данные БАС: белый —

«3. Чистый: О бумаге не исписанной, не заполненной знаками письма или печати» (т. I. С. 384), так и с творчеством, которое щедро вознаг раждает пишущего.

** *

Я— страница твоему перу, Все приму: я — белая страница,

Я— хранитель твоему добру: Возращу и возвращу сторицей.

Я— деревня, черная земля,

Ты мне — луч и дождевая влага. Ты — Господь и Господин, а я — Чернозем и белая бумага.

Бумага для Цветаевой — это предмет вожделения и священного тре пета, о чем она с присущей ей образностью и блеском признается в авто биографической прозе «История одного посвящения» [Цветаева, 1988,

с.138—147]: «Но... чего не могу жечь, так это белой бумаги. Чтобы по нять (меня — другому), нужно только этому другому себе представить, что эта бумажка — денежный знак. И дарю я белую бумагу так же скре пя сердце, как иные — деньги. Точно не тетрадку дарю, а все в ней напи савшееся бы. Точно не пустую тетрадку дарю, а полную — бросаю в огонь. Точно именно от этой тетрадки зависела — никогда уже не имеющая быть — вещь...» [там же, с. 139]. Истоки этого «бумагопоклонства» у Цве таевой — не только в «бумажном голоде младенчества»: «Кроме кресть янского чисто потребительского ценения вещи — рабочий, творческий вопль против уничтожения ценностей. Защита — нет: самозащита тру да». Белая бумага осмысливается как «возможность рукописи» [там же,

с.143], именно поэтому она является предметом поклонения.

Вцелом профессиональная творческая ассоциативная ориентация слова «бумага» у поэта доминирует. Стилистически нейтральное неэкс прессивное слово «бумага» в интерпретации Цветаевой прагматически окрашивается. Бумага определяется ею как «самое смиренное»; «все»; «то же, что денежный знак»; «возможность рукописи»; «все в ней напи савшееся бы»; «белый лист без ничего еще, с еще уже всем» и т.д.

Знание индивидуально авторской ассоциативно смысловой интер претации художественно значимого в стихотворении слова является ключом к пониманию создаваемого на его основе образа. Так, цветаевс кие строки: Я — страница твоему перу. / Все приму: я — белая страни ца. / Я — хранитель твоему добру: / Возращу и возвращу сторицей —

осмысливаются глубже, а образы лирической героини и лирического героя — объемнее с учетом того, о чем говорилось выше. Сравнение с «белой страницей», подвластной перу, означает не только полную само отдачу героини (Все приму: я — белая страница...), но и преклонение

перед героем, возвышение его на основе ассоциативной параллели с са мым дорогим — творчеством:

Я — хранитель твоему добру: Возращу и возвращу сторицей.

Хранить запечатленные на бумаге мысли и чувства автора, «взра щивать» их в душах читателей и «возвращать» автору сторицей — тако вы огромные возможности белого листа.

Вторая строфа дополняется новым сравнением и усиливает образ ный смысл и прагматический эффект первой строфы:

Я — деревня, черная земля, Ты мне — луч и дождевая влага.

Ты — Господь и Господин, а я — Чернозем — и белая бумага.

Сопряжение лексических элементов, отражающих сравнительную параллель героев, основано на «ассоциативной ауре» слов, связанных пресуппозиционно и ситуативно тематическими отношениями: 1) де ревня; черная земля; чернозем; 2) луч; дождевая влага. Концептуально организованные лексические объединения такого типа на основе актуа лизированных в тексте смыслов, соотносящиеся с определенными элемен тами образного строя произведения, являются текстовыми парадигмаE ми (см. о них работы В.В. Степановой, Р.Л. Смулаковской, Л.И. Тол стых, И.С. Куликовой, И.А. Пушкаревой и др.).

Элементы первой парадигмы соотносятся ассоциативно семантичес ки с тем, что «плодоносит». Члены второй парадигмы отражают усло вия этого действия (ср.: луч, дождевая влага). Таким образом, вторая па радигма номинатов обусловлена ситуативно, будучи образно связанной с первой. Сопрягаясь с образами героев на основе сравнений, текстовые парадигмы выражают идею неразрывности персонажей и необходимос ти друг другу.

Сравнения на первый взгляд возвышают героя и «принижают» ге роиню:

Ты — Господь и Господин, а я — Чернозем — и белая бумага.

Вместе с тем авторский комментарий к стихотворению спустя 13 лет после его написания отражает переоценку этого: «Сознавала ли я тогда, в восемнадцатом году, что, уподобляя себя самому смиренному (чернозем и белая бумага), я называла — самое великое — недра (черно зем) и все возможности белого листа?» [Цветаева, 1988, с. 144]. Однако данная автором интерпретация может быть понята и разделена лишь вдумчивыми читателями. Впрочем, она, судя по вопросу в признании автора, вряд ли разделялась и им самим в момент написания.