_Мы жили тогда на планете другой (Антология поэзии русского зарубежья. 1920-1990) - 1

Может быть, все разрешится, развяжется? Господи, воли не знаю Твоей.

Где же судить мне? А все-таки кажется, Можно бы мир создать понежней.

ВЯЧЕСЛАВ ИВАНОВ

РИМСКИЕ СОНЕТЫ

I

Вновь, арок древних верный пилигрим, В мой поздний час вечерним «Ave Roma» Приветствую, как свод родного дома, Тебя, скитаний пристань, вечный Рим.

Мы Трою предков пламени дарим; Дробятся оси колесниц меж грома И фурий мирового ипподрома:

Ты, царь путей, глядишь, как мы горим.

Иты пылал и восставал из пепла,

Ипамятливая голубизна

Твоих небес глубоких не ослепла.

И помнит в ласке золотого сна Твой вратарь кипарис, как Троя крепла, Кощ а лежала Троя сожжена.

п

Держа коней строптивых под уздцы, Могучи пылом солнечной отваги И наготою олимпийской наги, Вперед ступили братья-близнецы.

Соратники Квиритов и гонцы С полей победы, у Ютурнской влаги,

Неузнаны, явились (помнят саги) На стогнах * има боги-пришлецы.

Ив нем остались до скончины г :ра,

Июношей огромных два кумира

Не сдвинулись тысячелетья с мест.

И там стоят, где стали изначала — Шести холмам, синеющим окрест, Светить звездой с вершины Квиринала.

ш

Пел Пиндар, лебедь: «Нет под солнцем блага Воды милей». Бежит по жилам Рима, Склоненьем акведуков с гор гонима, Издревле родников счастливых влага.

То плещет звонко в кладязь саркофага; То бьет в лазурь столбом и вдаль, дробима, Прохладу зыблет; то, неукротима, Потоки рушит с мраморного прага.

Ее журчаньем узкий переулок Волшебно оживлен; и хороводы Окрест ее ведут морские боги:

Резец собрал их. Сонные чертоги Пустынно внемлют, как играют воды, И сладостно во мгле их голос гулок.

IV

Окаменев под чарами журчанья Бегущих струй за полные края, Лежит полузатоплена ланья;

К ней девушек с цветами шлет Кампанья.

Илестница, переступая зданья, Ш ирокий путь узорами двоя, Несет в лазурь двух башен острия

Иобелиск над площадью ди-Спанья.

Люблю домов оранжевый загар

Илюдные меж старых стен теснины

Ишорох пальм на ней в полдневный жар;

Аночью темной вздохи каватины

Ипод аккорды бархатных гитар Бродячей стрекотанье мандолины.

V

Двустворку на хвостах клубок дельфиний Разверстой вынес; в ней растет Тритон, Трубит в улиту; но не зычный тон, Струя лучом, пронзает воздух синий.

Средь зноя плит, зовущих облак пиний, К ак зелен мха на демоне хитон!

С природой схож резца старинный сон Стихийною причудливостью линий.

Бернини, — снова наш, — твоей игрой Я веселюсь, от Четырех Фонтанов Бредя на Пинчьо памятной горой,

Где в келью Гоголя входил Иванов, Где Пиранези огненной иглой Пел Рима грусть и зодчество Титанов.

VI

Через плечо слагая черепах,

Горбатых пленниц, нi медь плоской вазы, Где брызжутся на воле водолазы, Забыв, неповоротливые, страх, —

Танцуют отроки на головах Курносых чудищ. Дивны их проказы: Под их пятой уроды пучеглазы

Из круглой пасти прьпцут водный прах.

Их четверо резвятся на дельфинах. На бронзовых то голенях, то спинах Лоснится дня зелено-зыбкий смех.

И в этой неге лени и приволий Твоих ловлю я праздничных утех, Твоих, Лоренцо, эхо меланхолий.

УП

Спит водоем осенний, окроплен Багрянцем нищим царственных отрепий.

Средь мхов и скал, муж со змеей, Асклепий, Под аркою глядит на красный клен.

И синий свод, как бронзой, окаймлен Убранством сумрачных великолепий Листвы, на коей не коснели цепи Мертвящих стуж, ни снежных блеск пелен.

Взирают так, с улыбкою печальной, Блаженные на нас, как на платан Увядший солнце. Плещет звон хрустальный:

Струя к лучу стремит зыбучий стан. И в глади опрокинуты зеркальной Асклепий, клен, и небо, и фонтан.

vra

Весть мощных вод и в веяньи прохлады Послышится, и в их растущем реве. Иди на гул: раздвинутся громады, Сверкнет царица водометов, Тревй.

Сребром с палат посыплются каскады; Морские кони прянут в светлом гневе; Из скал богини выйдут, гостье рады, И сам Нептун навстречу Влаге-Деве.

О, сколько раз, беглец невольный Рима,

Смолитвой о возврате в час потребный

Яза плечо бросал в тебя монеты!

Свершались договорные обеты: Счастливого, как днесь, фонтан волшебный, Ты возвращал святыням пилигрима.

IX

Пью медленно медвяный солнца свет, Густеющий, как долу звон прощальный; И светел дух печалью беспечальной, Весь полнота, какой названья нет.

Не медом ли воскресших полных лет Он напоен, сей кубок Дня венчальный?

Не Вечность ли свой перстень обручальный Простерла Дню за гранью зримых мет?

Зеркальному подобна морю слава Огнистого небесного расплава, Где тает диск и тонет исполин.

Ослепшими перстами луч ощупал Верх пинии, и глаз потух. Один, На золоте круглится синий Купол.

Осень 1924

ПЧЕЛА

Свиданья юного ужель опять тревога И трепет огненный?.. Чу, милые шаги! Дарохранительница Бога,

О Ночь-молчальница, у нашего порога Святую тайну стереги!

А спросит демон-соглядатай:

«Чей в доме дивный свет зажегся и потух?» — Устами звездными скажи: «Летает Дух

В лугах моих пчелой крылатой.

Ивсе мои цветы — мириады звезд — горят Желаньем жертвенным убийственного жала

Ис медом свет Ему дарят;

И, погасая в Нем, чтб знали изначала, Последней вспышкой говорят».

1926

КОТ-ВОРОЖЕЙ

Два суженных зрачка, — два темных обелиска, Рассекших золото пылающего диска, — В меня вперив, мой кот, как на заре Мемнон, Из недр рокочущих изводит сладкий стон.

Исон, что семени в нем память сохранила, Мне снится: — отмели медлительного Нила

Ив солнечном костре слепых от блеска дней Священная чреда идущих в шаг теней

Сповернутым ко мне и станом, и оплечьем, —

Ис профилем зверей на теле человечьем. Подобья ястребов, шакалов, львиц, коров, Какими в дол глядит полдневный мрак богов...

Очнись! Не Нил плескал, не сонный кот мурлыкал: Размерно бормоча, ты чары сам накликал.

Ни пальм ленивых нет, ни друга мирных нег, — А печи жаркий глаз, да за окошком снег.

1927

СОБАКИ

Visaeque canes ululare per umbram.

V erg ilA en . vi. 2571

Ни вор во двор не лезет, ни гостя у ворот: Все спит, один играет огнями небосвод. А пес рычит и воет, и будит зимний сон; Тоскливые загадки загадывает он.

Быть может, в недрах Ночи он видит пр'ежде нас, Чтб, став недвижно, очи в последний узрят час? Иль, слыша вой зазывный родных подземных свор, С их станом заунывный заводит разговор?

Резва в полях пустынных, где путь лежит теней, Их бешеная стая: «Летать бы, лая, с ..ей...»

1Псов завыванье из тьмы донеслось. Вергилий, Эн<еида>, cm. 257 (лат.).

(Пер.С. Ошерова.)

Иль есть меж полчищ Ада и ратей Дня вражда,

Ипсу, как волчье стадо, его родня чужда?

Иза кого б на травле вступился страж людской? За странницу ли Душу, зовущую покой?

Иль гнал бы, ловчий сильный, ее чрез топь и гать?

Ипастию могильной рвался бы растерзать?..

Блажен, кто с провожатым сойдет в кромешный мрак: Махнув жезлом крылатым, вождь укротит собак.

Искоро степью бледной на дальний огонек Придет он в скит к обедне и станет в уголок.

Ивзора не подымет на лица вкруг себя: Узнает сердце милых, и тая, и любя.

А вот и Сам выходит, пресветлый, на амвон,

ИХлеб им предлагает, и Чашу держит Он.

Ите за Хлебом Ж изни идут чредой одной;

Ите, кто Чаши жаждут, другою стороной...

Молчанье света! Сладость! Не Гость ли у ворот?.. Немеет ночь. Играет огнями небосвод.

1927

ЯЗЫК

Родная речь певцу земли родная:

В ней предков неразменный клад лежит, И н&шептом дубровным ворожит Внушенных небом песен мать земная.

К ак было древле, — глубь заповедная Зачатий ждет, и дух над ней кружит...

И сила недр, полна, в лозе бежит, Словесных гроздий сладость наливная.

Прославленная, светится, звеня С отгулом сфер, звучащих издалеча, Стихия светом умного огня.

И вещий гимн, их свадебная встреча; Как угль, в алмаз замкнувший солнце дня, — Творенья духоносного предтеча.

1927

ЗЕМЛЯ

Илье Голенищеву-Кутузову

Повсюду гость, и чуженин,

Ис Музой века безземелен, Скворешниц вольных гражданин, Беспочвенно я запределен.

Ипо-иному луг мне зелен, Журчит иначе студенец Под сенницей лесных молелен,

Чем жнице ль, пастушку ль овец, —

Микулам, сельским уроженцам, Поднявшим ралами поля...

Но и скитальцам, отщепенцам Ты мать родимая, Земля.

И в одиночестве, в пустыне,

Всмарагдовой твоей раине, Едва склонюсь к тебе, дремля, — Ты шепчешь, сонный мох стеля, О колыбели, о святыне.

1928

** *

Тебе завет, потомок мой, Земли грядущий поселенец! От зверя-предка путь прямой К звериности глухонемой.

От зверя кто спасет? Младенец.

Его лишь ты в себе спаси: Еще невинный, он играет С лучом и к Богу в небеси,

Смеясь, ручонки простирает.

5 января 1944

* * *

В стенах, ограде римской славы, На Авентине, мой приход — Базилика шумна Саввы, Что Освященным Русь зовет.

Пришел с пустынных плоскогорий Сонм Саваитов, Сириян, С причастной чашей для мирян;

Им церковь дал святой Григорий.

Сень подпирают кораблей Из капищ взятые колонны; Узорочьем цветных камней По мрамору пестрят амвоны;

В апсиде — агнцы... Мил убор Твоих, о Рим, святилищ Дряхлых! Как бы меж кипарисов чахлых Он чрез века уводит взор

Тропой прямой, тропою тесной, Пройденной родом христиан, — И всё в дали тропы чудесной Идут Петр, Яков, Иоанн.

8 января 1944

** *

«У лукоморья дуб зеленый...» Он над пучиною соленой Певцом посажен при луке,