_Мы жили тогда на планете другой (Антология поэзии русского зарубежья. 1920-1990) - 1

Но вот — румяный луч проник Сквозь отдаленные туманы. Встает Неаполь из паров,

Изаиграл огонь стеклянный Береговых его домов.

Явижу светлые просторы, Плывут сады, поляны, горы,

Ав них, сквозь них и между них — Опять, как на неверном снимке, Весь в очертаниях сквозных, Как был тогда, в студеной дымке, В ноябрьской утренней заре, На восьмигранном острие Золотокрылый ангел розов

Инеподвижен — а над ним Вороньи стаи, дым морозов,

Давно рассеявшийся дым. И, отражен кастелламарской Зеленоватою волной,

Огромный страж России царской Вниз опрокинут головой.

Так отражался он Невой, Зловещий, огненный и мрачный, Таким явился предо мной — Ошибка пленки неудачной.

Воспоминанье прихотливо. К ак сновидение — оно

Как будто вещей правдой живо, Но так же дико и темно

Итак же, вероятно, лживо...

Среди каких утрат, забот,

Ипосле скольких эпитафий, Теперь, воздушная, всплывет

Ичто закроет в свой черед

Тень соррентинских фотографий?

5 марта 1925 — 26 февраля 1926

БАЛЛАДА

Мне невозможно быть собой, Мне хочется сойти с ума, Когда с беременной женой Идет безрукий в синема.

Мне лиру ангел подает, Мне мир прозрачен, как стекло, — А он сейчас разинет рот Пред идиотствами Шарло.

За что свой незаметный век Влачит в неравенстве таком Беззлобный, смирный человек С опустошенным рукавом?

Мне хочется сойти с ума, Когда с беременной женой Безрукий прочь из синема Идет по улице домой.

Ремянный бич я достаю

Спротяжным окриком тогда

Иангелов наотмашь бью,

Иангелы сквозь провода

Взлетают в городскую высь. Так с венетийских площадей Пугливо голуби неслись От ног возлюбленной моей.

Тогда, прилично шляпу сняв, К безрукому я подхожу, Тихонько трогаю рукав И речь такую завожу:

«Pardon, monsieur, когда в аду За жизнь надменную мою

Яказнь достойную найду,

Авы с супругою в раю

Спокойно будете витать, Юдоль земную созерцать, Напевы дивные внимать, Крылами белыми сиять, —

Тогда с прохладнейших высот Мне сбросьте перышко одно: Пускай снежинкой упадет На грудь спаленную оно».

Стоит безрукий предо мной

Иулыбается слегка,

Иудаляется с женой,

Не приподнявши котелка.

Июнь — 17 августа 1925

ИЗ ДНЕВНИКА

Должно быть, жизнь и хороша, Да что поймешь ты в ней, спеша Между купелию и моргом, Когда мытарится душа То отвращеньем, то восторгом?

Непостижимостей свинец Всё толще над мечтой понурой, — Вот и дуреешь наконец, Как любознательный кузнец

Над просветительной брошюрой.

Пора не быть, а пребывать, Пора не бодрствовать, а спать, Как спит зародыш крутолобый, И мягкой вечностью опять Обволокнуться, как утробой.

1— 2 сентября 1925

ЗВЕЗДЫ

Вверху — грошовый дом свиданий. Внизу — в грошовом «Казино» Расселись зрители. Темно.

Пора щипков и ожиданий. Тот захихикал, тот зевнул...

Но неудачник облыселый Высоко палочкой взмахнул. Открылись темные пределы,

Ивот — сквозь дым табачных туч — Прожектора зеленый луч На авансцене, в полумраке, Раскрыв золотозубый рот,

Румяный хахаль в шапокляке О звездах песенку поет.

Ипод двуспальные напевы

На полинялый небосвод Ведут сомнительные девы Свой непотребный хоровод.

Сквозь облака, по сферам райским (Улыбочки туда-сюда)

С каким-то веером китайским Плывет Полярная Звезда.

За ней вприпрыжку поспешая, Та пожирней, та похудей,

Семь звезд — Медведица Большая — Трясут четырнадцать грудей.

И, до последнего раздета, Горя брильянтовой косой, Вдруг жидколягая комета Выносится перед толпой. Глядят солдаты и портные На рассусаленный сумбур, Играют сгустки жировые На бедрах Etoile d’am our1,

Несутся звезды в пляске, в тряске, Звучит оркестр, поет дурак, Летят алмазные подвязки

Звезда любви (ф р.).

Из мрака в свет, из света в мрак.

Изаходя в дыру всё ту же,

Ивосходя на небосклон, —

Так вот в какой постыдной луже Твой День Четвертый отражен!.. Не легкий труд, о Боже правый, Всю жизнь воссоздавать мечтой Твой мир, горящий звездной славой И первозданною красой.

23 сентября — 19 октября 1925

ПЕТЕРБУРГ

Напастям жалким и однообразным Там предавались до потери сил. Один лишь я полуживым соблазном Средь озабоченных ходил.

Смотрели на меня — и забывали Клокочущие чайники свои; На печках валенки сгорали; Все слушали стихи мои.

А мне тогда в тьме гробовой, российской, Являлась вестница в цветах, И лад открылся музикийский

Мне в сногсшибательных ветрах.

И я безумел от видений, Когда чрез ледяной канал,

Скользя с обломанных ступеней, Треску зловонную таскал.

И, каждый стих гоня сквозь прозу, Вывихивая каждую строку, Привил-таки классическую розу К советскому дичку.

12 декабря 1925

8 Зак. 878

ДАКТИЛИ

1

Был мой отец шестипалым. По ткани, натянутой туго, Бруни его обучал мягкою кистью водить.

Там, где фиванские сфинксы друг другу в глаза загляделись,

В летнем пальтишке зимой перебегал он Неву.

Ана Литву возвратясь, веселый и нищий художник, Много он там расписал польских и русских церквей.

2

Был мой отец шестипалым. Такими родятся счастливцы. Там, где груши стоят подле зеленой межи,

Там, где Вилия в Неман лазурные воды уносит,

Вбедной, бедной семье встретил он счастье свое.

Вдетстве я видел в комоде фату и туфельки мамы.

Мама! Молитва, любовь, верность и смерть — это ты!

3

Был мой отец шестипалым. Бывало, в «сороку-ворону» Станем играть вечерком, сев на любимый диван.

Вот на отцовской руке старательно я загибаю Пальцы один за другим — пять. А шестой — это я.

Ш естеро было детей. И вправду: он тяжкой работой Тех пятерых прокормил — только меня не успел.

4

Был мой отец шестипалым. Как маленький лишний мизинец Прятать он ловко умел в левой зажатой руке,

Так и в душе навсегда затаил незаметно, подспудно Память о прошлом своем, скорбь о святом ремесле.

Ставши купцом по нужде — никогда ни намеком, ни словом Не поминал, не роптал. Только любил помолчать.

5

Был мой отец шестипалым. В сухой и красивой ладони Сколько он красок и черт спрятал, зажал, затаил?

Мир созерцает художник — и судит, и дерзкою волей, Демонской волей творца — свой созидает, иной.

Он же очи смежил, муштабель и кисти оставил, Не созидал, не судил... Трудный и сладкий удел!

6

Был мой отец шестипалым. А сын? Ни смиренного сердца, Ни многодетной семьи, ни шестипалой руки

Не унаследовал он. Как игрок на неверную карту, Ставит на слово, на звук — душу свою и судьбу...

Ныне, в январскую ночь, во хмелю, шестипалым размером И шестипалой строфой сын поминает отца.

Январь 1927 — 3 марта 1928

** *

Сквозь ненастный зимний денек — У него сундук, у нее мешок —

По паркету парижских луж Ковыляют жена и муж.

Яза ними долго шагал,

Ипришли они на вокзал.

Ж ена молчала, и муж молчал.

И о чем говорить, мой друг?

Унее мешок, у него сундук...

С каблуком топотал каблук.

Январь 1927

Н ОЧЬ

Измученные ангелы мои! Сопутники в большом и малом!

Сквозь дождь и мрак, по дьявольским кварталам Я загонял вас. Вот они,

Мои вертепы и трущобы! О, я не знаю устали, когда Схожу, никем не знаемый, сюда,

В теснины мерзости и злобы.

Когда в душе всё чистое мертво, Здесь, т е разит скотством и тленьем,

Живит меня заклятым вдохновеньем Дыханье века моего.

Я здесь учусь ужасному веселью: Постылый звук тех песен обретать, Которых никогда и никакая мать

Не пропоет над колыбелью.

I I октября 1927

ПАМЯТНИК

Во мне конец, во мне начало. Мной совершённое так мало! Но все ж я прочное звено:

Мне это счастие дано.

В России новой, но великой, Поставят идол мой двуликий На перекрестке двух дорог, Где время, ветер и песок...

28 января 1928

Я

Когда меня пред Божий суд На черных дрогах повезут,

Смутятся нищие сердца При виде моего лица.

Оно их тайно восхитит И страх завистливый родит.

Отстав от шествия тайком, Воображаясь мертвецом,

Тогда пред стеклами витрин Из вас, быть может, не один

Украдкой так же сложит рот,

Инос тихонько задерет,

Иглаз полуприщурит свой, Чтоб видеть, как закрыт другой.

Но свет (иль сумрак?) тайный тот На чудака не снизойдет.

Не отразит румяный лик, Чем я ужасен и велик:

Ни почивающих теней На вещей бледности моей,

Ни беспощадного огня, Который уж лизнул меня.

Последнюю мою примету

Чужому не отдам лицу...

Не подражайте ж мертвецу, Как подражаете поэту.

10— 11 мая 1928

** *

Не ямбом ли четырехстопным, Заветным ямбом, допотопным?

Очем, как не о нем самом —

Облагодатном ямбе том?

С высот надзвездной Музикии К нам ангелами занесен,

Он крепче всех твердынь России, Славнее всех ее знамен.

Из памяти изгрызли годы, За что и кто в Хотине пал,

Но первый звук Хотинской оды Нам первым криком жизни стал.

В тот день на холмы снеговые Камена русская взошла

Идивный голос свой впервые Далеким сестрам подала.

Стех пор в разнообразье строгом, К ак оный славный «Водопад», По четырем его порогам Стихи российские кипят.

Ичем сильней спадают с кручи, Тем пенистей водоворот, Тем сокровенней лад певучий

Ивыше светлых брызгав злет —

Тех брызгав, где, как сон, повисла, Сияя счастьем высоты, Играя переливом смысла, — Ж ивая радуга мечты.

Таинственна его природа,

Внем спит спондей, поет пэон, Ему один закон — свобода.

Вего свободе есть закон...

<1938>