_Мы жили тогда на планете другой (Антология поэзии русского зарубежья. 1920-1990) - 1
.pdfА. Кондратьев |
111 |
Лик страшный выходца нежданного с погоста.
Иласковая речь знакомая слышна:
—«Оксана, ясочка! Я это, отвори Мне дверь или окно, и вместе до зари
С тобой пребудем мы!» Но, полная испуга, Дрожа, свяченый мак берет его подруга
Исыплет вкруг себя. Не могут упыри Достать догадливых из макового круга.
ЧУР12
Два раза надо мной сгорал уже порог,
Итретью хату вновь построили потомки.
Ия лежу под ней. У пояса — обломки Меча разбитого, и пса костяк у ног.
Мне в руки хладные дан меду полный рог. Теперь он пуст давно. Вокруг меня потемки
Игрусть всегдашняя. Порой мой вздох негромкий Заслышат правнуки и, полные тревог, Загадывать спешат: к добру тот вздох иль к худу? Порой мне надоест лежать, и в сора груду
Яночью выползу, а дети скажут: «Щур
За печкой возится»; а я близ углей буду Сидеть задумчиво, по виду мал и бур, Как крыса старая, семейный древний чур.
р о д 1
Мы — пращуры твои. Меж нас отец и дед И прадеды стоят, потомок наш беспечный.
Все зорко мы следим, как путь твой скоротечный, Приуготованный, средь радостей и бед Свершаешь ты, идя с надеждой... нам вослед.
1Чурами назывались живущие в доме души предков, а заодно и изваяния последних. Иногда они показывались в виде животных.
2 Собрание мужских предков со стороны отца у каждого человека. О поклонении роду и роженицам говорится в нескольких памятниках XII—XV столетий.
112 |
А. Кондратьев |
Тот путь известен нам. Блюдя закон предвечный, Едва родился ты, мы из щели запечной Беззвучно выползли всем сонмом на совет
Таинственный, ничьим не зримый смертным глазом
— Судьбу твою решить и твой направить разум. При свете трепетном пылающих лучин Свершали мы суда полуночного чин, С улыбкой грустною благословляя разом
Тебя на жизнь и смерть в юдоль земных кручин.
СЕРГЕЙ МАКОВСКИЙ
Ш АРМАНКА
Е. А. Жарновской
На темный перрон полустанка, под утро — ни свет ни заря, плетется хромая шарманка, поет, надрывается вся.
Хоть голос у немощной звонок и в ней человечья душа, никто из вагона спросонок в окошко не бросит гроша.
От века закон одинаков на всех перепутьях земли.
И старенький вальс не доплакав, умолкнет шарманка вдали.
ни щ и й
Вгородском саду за рекой, под каштанами, день-деньскбй старый нищий сидел на пне, всякий раз попадался мне.
Всякий раз минувшей зимой, через сад проходя домой, десять су я совал ему в утешительную суму.
Он был очень убог и тощ, — на посту и в холод и в дождь, как заморщенный серый гриб, к придорожной траве прилип.
114 |
С. Маковский |
Все о чем-то просил старик, но в его слова я не вник; что-то шамкал беззубый рот, да понять я не мог весь год.
А недавно я мимо брел, никого в саду не нашел, — только пень торчал сиротой над примятой слегка травой.
И с тех пор, уж не первый день, мне мерещится этот пень, и на сердце комом тоска. Видно — я любил старика.
плиты
Где-то, где-то на бугре песчаном обреченной вымершей земли стелется покоище: бурьяном
сплошь могилы заросли.
Ни венка, ни урны и в помине, все сломали заступы веков. Преданные пыльной паутине —
только плиты без крестов.
Надписей иных не разбираю: буквы стерлись, имена — не те. Призрачное что-то вспоминаю
от плиты брожу к плите.
Боже, как давным-давно под ними затаилось мертвое жилье!
На одной с трудом прочел я имя полустертое — мое.
с. Маковский |
115 |
* * *
О, ты, которой нет и не было на свете, ты, вечности ответ на зов тысячелетий!
Кто ты, над дольней тьмой небес прообраз нежный, владычица земной надежды безнадежной?
Ты — чудо? или бред? Один Господь рассудит. О, ты, которой нет и никогда не будет.
* * *
А.С. Присмановой
Вокне мелькали пустыри и пашни, рассыпанные по лужкам стада, высоко в скалах, неизменно с башней, — похожие на скалы города.
Они белелись очерком туманным, забытые в нагорной тишине.
Ипоезд мимо — целый день... И странным
внаставших сумерках казалось мне,
что жизнь — и там, от солнечных прибрежий далёко, на горах, где выпал снег, — всё та ж веками жизнь, и люди те же, и было так и будет всё вовек.
Салерно
116 |
С. Маковский |
ГАВАНЬ
Сквозь туманы город дальний снится. Где, когда? — припомнить не могу, но я вижу: у моря ютится город на скалистом берегу.
Розовая гавань полукругом, к морю, с невысокого холма,
тесные, как соты, друг над другом — черепицей крытые дома.
На закате гавань молчалива, рынок у причалов опустел. Частоколом над водой залива мачты плосконосых каравелл.
Город спит... И в зареве туманном, замирающую вдалеке, слышу песню на каком-то странном, на давно забытом языке.
** *
После ночи темной, дикой, после ночи грозовой — чую над тобой, великой, чую день великий твой.
Брезжит утро — озарило целины твоей простор, с небесами породнило глуби северных озер.
На волнистые дубравы, на пшеничные моря золотую чашу славы опрокинула заря.
с. Маковский |
117 |
* * *
А. В. Руманову
Пустыня, полдень, белый зной, и свет и тишина без меры, безбрежной дали дым сквозной, как зыбь седая с желтизной — бугры, песчаные пещеры.
И чередой плывут по ней верблюды, призрачные челны, куда-то в сон забытых дней и незапамятных морей,
качавших над песками волны.
Земная вечность! Кто постиг твое немолчное молчанье?
Бессмертный прах. За мигом миг...
Из отдаленья — львиный рык, пустынной немоты дыханье.
ЧАСЫ
Dis, qu’as tu fait, toi que voiUL.
Verlaine1
Час за часом с колокольни дальней прогудит глухим укором бой. Слышишь ли? Он плачет все печальней о годах, загубленных тобой.
Жизнь, — о, чаша боли, слез и света, суженая сердцу, — где она?
А душа, как песня, недопета, а душа пред Господом смутна.
1Скажи, что сделал ты, стоящий здесь... Верлен (фр.).
118 |
С. Маковский |
Было ей завещано так много — столько небом озаренных нив...
Что ты сделал, забывая Бога, подвига любви не довершив?
** *
Так, ты жилище двух миров...
Тютчев
Полжизни душно-плотской яви и недостойной суеты; полжизни — сон, и тот же ты
живешь, томясь в другой державе, в тоске, в слезах по горней славе тайноречивой красоты.
В тебе душа как бы двойная: мятежной гордости полна, грешнее грешного одна; другая — о, совсем другая! — все шепчет что-то, засыпая. Проснулась... и не помнит сна.
ВАКХ
Sunt lacrimde rerum1
Необитаем старый дом, отломок времени и славы, герб над решеткой величавый разросшимся обвит плющом. Потрескался лепной карниз
инаглухо забиты ставни,
ивеет былью стародавней осиротелый кипарис.
1Есть слезы для сочувствия (лат.).
С. Маковский |
119 |
Трава и прель и сор кругом, — иду по грудам бурелома и на скамье, у водоема, задумываюсь о былом.
Иссяк давным-давно родник, его струя не плещет мерно, прямоугольная цистерна в сетях у цепких повилик.
Сухие прутья и стручки устлали обнищавший мрамор, запаутиненных карамор свисают по углам пучки.
И тут же, в миртовых кустах, над невысокою колонной обломок статуи: замшенный, изглоданный дождями Вакх.
Зияют впадины глазниц, и скулы язвами изрыты,
весь почернел кумир забытый, добыча мошек и мокриц.
Но меж кудрей еще цела, еще манит гроздь винограда,
ихмель таинственной Эллады
вприпухлой нежности чела.
Как не узнать тебя, Ж ених, веселий грозных предводитель, хоть брошена твоя обитель и нет менад с тобой твоих!
О, вещий тлен, печаль хвощей, струящихся из чаши Вакха, журчанье Леты, слезы праха, слепая жалоба вещей...
В аллее — призрак каждый куст, блуждаю долго, бесприютный, и слушаю, как шепот смутный, своих шагов по листьям хруст.
О, грусть! Уходит в вечность день,
120 |
С. Маковский |
не помнящий о мертвом боге...
Покинут дом, и на пороге — моя скитальческая тень.
** *
Бессонной тишины немые звуки зовут в страну оплаканных теней, и мертвые протягивают руки
из ночи невозвратных дней.
О, сколько их, за сумрачным Коцитом навек покинутых! Издалека о прожитом, о прошлом, о забытом
бормочет горькая река.
И сердце жалостью безмерной сжато, и вечность о прощении молю за то, что мало я любил коща-то,
что мертвых я сильней люблю.
** *
Судить не нам, когда — как Божий суд — решает брань судьбу народов грешных, и демоны войны в набаты бьют среди громов и воплей безутешных.
К ак примирить Закон и эти тьмы замученных неискупимой мукой?
И кто палач, кто жертва? Разве мы — все круговой не связаны порукой?
В ответе каждый. Но за что ответ — кровавый рок обид и распрей кровных? Повинны все, невиноватых нет.
И нет виновных.