Литература по Идеологии / Современные идеологии
.pdfность данных понятий еще более увеличивается в политической и управленческой сферах.
Большинство практиков и теоретиков управления считают, что властно-
управленческие аппараты корпораций и государств могут сохранять нейтральность, обладая знанием для успешного достижения поставленных целей. Критерий успеха служит основанием социального авторитета данных аппаратов. Однако этот критерий крайне сомнителен: «Саму концепцию успеха невозможно отделить от определенного способа человеческого существования,
при котором отбор средств для достижения целей есть главный элемент манипуляции людьми» (2, 148). Данная концепция способствовала появлению ряда дополнительных критериев эффективности, экономичности, оптимальности и т.д. Они господствуют в политическом и властно- управленческом жаргоне и большинстве книг по управлению.
Однако указанные критерии крайне абстрактны. Они могут обозначать любую деятельность в корпорациях, правительственных агентствах, профсоюзах и политических партиях. Кроме того, между любыми общими критериями и реальной деятельностью всегда существует зазор. Рано или поздно он приводит к конфликту. Поэтому концепция успеха и
дополнительные критерии не могут использоваться для анализа и оценки деятельности властно-политических и управленческих аппаратов. Речь идет не только о веберовской концепции бюрократии, но и о множестве других подходов — бихевиористском, реляционистском, структурно-функциональном, системном и т.п. Все они объединены общей идеей о возможности научного или рационального управления обществом. Первоначально данная идея возникла в либерализме, а затем была позаимствована марксизмом, социализмом и неоконсерватизмом (см.: 3). Это идея ложная по своей сути.
Вебер считал, что главным основанием легитимности бюрократии служит ее успешность, эффективность и рациональность. Но никаких конкретных указаний о возможности использования данных критериев при оценке властно- политических и управленческих аппаратов его теория не со-
273
держит. Поэтому все свойства бюрократии могут связываться с успехом.
Однако долговременные социальные и политические цели не могут служить критерием успеха ни отдельного чиновника, ни управленческого, ни властно- политического аппарата. По крайней мере политическая динамика всех правительств XX в. этот критерий не подтверждает. Влияние случайных факторов увеличивается по мере роста периода времени. Тогда как
оперативные цели постоянно меняются и тоже не могут служить критерием успеха. При таких обстоятельствах правительства и властно-управленческие
аппараты могут манипулировать целями для доказательства собственной необходимости и профессиональной пригодности. Такая манипуляция достигает апогея в период избирательных кампаний. Поэтому успех действий правительств всегда обманчив: « Понятие успеха служит для того, чтобы поддерживать авторитет политиков и власть управленцев» (2, 150).
Следовательно, никаких оснований легитимности правительств, государственных и управленческих аппаратов не существует.
Отбрасывание легитимности государства со всеми его институтами — один из принципиальных выводов коммунитаризма. Вся структура главных
понятий современного общества есть множество юридических и политических фикций. Они направлены на обеспечение индивидов, социальных и политических институтов « объективными и безличными» критериями. Но эта цель недостижима. Существуют фикции гражданского общества, государства, рынка, бюрократии и т.д. Все они являются следствием изобретения либеральной идеи! о свободном и автономном человеческом индивиде. Эта идея не поддается рациональному обсуждению. Она оставляет открытым вопрос: какой тип утверждений об индивиде и обществе следует признать приоритетным и как в его контексте оценивать другие утверждения?
Несоизмеримость системы фикций и реальной практики определяет суть политики современного общества. Индивидуализм формулирует свои требования в языке фиктивных прав человека. Бюрократические организации форму-
274
лируют те же самые требования в языке фиктивной пользы и успеха. В итоге юридический и политический язык маскирует реальное положение дел: «Фиктивная, мнимая рациональность политических дебатов образует прикрытие произвола власти. Именно такой произвол есть решающий фактор современного общества» (2, 143). В политических дебатах и академических дискуссиях теория и практика оценки полагаются воплощением «объективных
ибезличных» норм, образующих легитимизацию государства и власти, политики и управления. Но никаких универсальных правил рационального обоснования данных оценок и норм не существует. Поэтому сами постулаты «объективности и безличности», из которых либерализм, марксизм и веберианство выводили идею рационального управления обществом, являются иллюзорными.
Однако представление о рациональности государства и политики, власти
иуправления широко распространено. На нем базируется концепция «открытого общества» К.Поппера. Это представление и концепция в современном обществе функционируют таким же образом, как функционировало понятие Бога в средневековье. Во всех случаях речь идет о названии фиктивного объекта, который полагается существующим. На деле это представление выражает лишь произвол ( чувства и убеждения) индивидов. История мысли показала, что все попытки рационального доказательства бытия Бога закончились крахом. То же самое относится ко всем современным попыткам доказательства «рациональности» властно-управленческих систем.
Правда, большинство политиков и управленцев полагают, что они занимаются делом, а не валяют дурака. Система СМИ внедряет в сознание жителей земного шара такой образ политико-управленческой деятельности. К
Веберу и другим классикам теории организации и управления восходит идея о профессионализме (специализации) политико-управленческой Деятельности. В
современном обществе пиетет перед профессионализмом стал неписаным правилом социальной жизни Широкое распространение получил институт советников-экс
275
пертов, подвизающихся во всех государственных и корпоративных структурах. Представление о социальной значимости политико-управленческой деятельности базируется на убеждении: властно-управленческие аппараты обладают знанием, позволяющим создавать организационные, социальные и политические структуры и управлять ими. Насколько обоснованно это убеждение?
В коммунитаризме сформулирован однозначный ответ на этот вопрос:
никакого профессионального политического и управленческого знания не существует, хотя контроль бюрократии над обществом стал реальностью;
представление о профессионализме управленческого труда служит для идеологического маскарада такого контроля.
Этот вывод радикально отличается от представлений, широко распространенных в общественном мнении, политико-управленческих сферах и социальных науках. Для его обоснования теоретики коммунитаризма приводят эмпирические и теоретические аргументы.
1.4. Замкнутый круг ошибок
Эмпирические аргументы черпаются из наблюдения над социальной и политической жизнью США — одной из наиболее развитых демократических стран. В ней импотенция власти стала тотальной. Руководители корпораций не в состоянии контролировать их деятельность. Правительство уже давно предоставило общество его собственной участи. Поэтому граждане угнетаются не столько избытком, сколько полным отсутствием власти.
Одновременно происходил рост разнообразных учебных учреждений по бизнесу и менеджменту. Но связь между действиями управленцев и социальными процессами примерно такова, как между молитвой шамана о ниспослании дождя и реальным дождем. В обоих случаях никакой причинно- следственной связи не существует. Властно-управленческий профессионализм может приводить к успеху лишь случайно.
276
Власть обычно стремится скрыть этот факт. Ибо при его обнародовании ее легитимность тоже надо рассматривать как случайную.
Фиксация случайности результатов властно-управленческого воздействия на общество связывает эмпирические аргументы против политико- управленческого профессионализма с теоретическими.
Управленческое знание должно включать совокупность обобщений вероятностного характера, позволяющих предвидеть последствия управленческих действий. Главные претензии политиков и управленцев на социальный авторитет состоят из двух элементов: наличия определенной сферы фактов, относительно которых предполагается, что они не имеют отношения ни к каким аксиологическим системам; обобщений вероятностного характера и их применения к отдельным случаям и ситуациям.
Обе претензии выражаются в так называемой « теории управления» или «науке управления». Она уже давно институционализована. Существуют многочисленные вузы по бизнесу и менеджменту, а также система подготовки кадров для государственной службы. В большинстве индустриальных стран эти структуры процветают и принадлежат к самым престижным. Весь этот
бюрократический Левиафан базируется на представлении об аксиологической нейтральности управленца. Оно совпадает с бродячим сюжетом о нейтральности естественных наук, а также с веберовским постулатом о возможности социальных наук, «свободных от ценностей».
Смысл данных претензий, представлений и постулатов может быть понят в контексте вопроса: как понятие факта стало мировоззренческой и идеологической предпосылкой бюрократии, ученых и политиков? Речь идет о проблеме фактуальности и ее значении во всей системе социальных наук.
В современной интеллектуальной культуре существует убеждение: наблюдатель и деятель находятся « лицом к лицу» с внешним миром и не испытывают никакого влияния со стороны теоретических конструкций. Однако это убеждение ошибочно. Оно связано с историческими фазами восприятия внеш-
277
него мира. Эти стадии всегда были включены в мировоззренческие системы. Например, наблюдатели прошлых эпох видели на небе не звезды и планеты, а щели в небосклоне. Следовательно, любое непосредственное восприятие
модифицировано общей картиной мира и определяется теоретически нагруженными понятиями (см.: 4).
В частности, указанное убеждение опирается на эмпирическое понятие опыта. Оно было культурной инновацией рубежа XVII—XVIII вв. Эта инновация послужила средством разрыва между иллюзией и реальностью. И
стала основанием для выработки представления об объективном существовании мира фактов. Однако понятие опыта ничуть не менее частично, нежели приватные сны, галлюцинации и иллюзии.
Первоначально опыт означал действие по испытанию и проверке. В современной науке этот смысл фиксируется понятием эксперимента. В повседневном языке опыт означает длительность занятий какой-либо деятельностью ( например, в суждении «У него десять лет опыта руководящей работы»). Эмпиристское понятие опыта оставалось неизвестным на протяжении почти всей человеческой истории, за исключением последних трехсот лет.
Естествознание просто установило новую демаркационную линию между иллюзией и реальностью. Механистическая схема объяснения связана с данной демаркацией.
Согласно У.Куайну, наука о поведении людей возможна лишь в том случае, если ее базисные утверждения описывают это поведение с помощью строго определенных понятий. Такие утверждения должны формулироваться в языке, который исключает цели и намерения индивидов. Но даже в этом случае об утверждениях социальных наук нельзя сказать, что они являются функцией истинности, поскольку данные утверждения не могут быть изложены в исчислении предикатов. Понятия социальных наук остаются неопределенными и не могут использоваться для доказательства и опровержения законов.
А.Макинтайр предлагает поставить Куайна « с головы на ноги». Из
человеческого поведения невозможно исключить
278
цели, намерения и ценности. Поэтому социальные науки не могут быть совокупностью обобщений вероятностного характера. Однако на основе
эмпирического понимания фактов Просвещение разработало постулат о предвидимости и возможности манипуляции человеческим поведением. Этот постулат связывает Просвещение со всеми формами либерализма. Если субъект согласен с традицией Просвещения и либерализмом, то он воспринимает свои действия совершенно иначе, нежели поведение других людей: « Поведение людей, подвергаемых манипуляции, протекает в соответствии с намерениями и целями субъекта, которые он рассматривает как не подлежащие власти законов, управляющих поведением манипулируемых людей» (2, 74).
В результате современное общество стало объектом произвола политиков, управленцев и ученых одновременно. Либеральное убеждение об авторитете рационального диалога и тезис Вебера о рациональности властно- управленческого аппарата отразил эту тенденцию. В социальной
действительности интеллектуальный проект Просвещения преобразовался в комплекс социальных ритуалов, которые выдаются за факты. Этот процесс был связан со становлением класса государственных чиновников и шел по-разному в каждой конкретной стране. Но ни буржуазные, ни социалистические, ни
националистические политические революции и реформы не смогли его прервать. Одновременно возникала специальность ученого-эксперта по манипуляции разными сферами социального бытия. По мере унификации
направлений государственной деятельности функции чиновника все более переплетались с задачами ученых-экспертов. После второй мировой войны эти функции стали неразличимыми. Данные процессы привели к тому, что политические лидеры и режимы могут меняться, а бюрократия и ученые-
эксперты живут и здравствуют независимо от социальных и политических
изменений.
В коммунитаризме поставлен принципиальный вопрос: можно ли вообще прервать эту тенденцию и в состоянии ли социальная наука предложить что-либо существенное для реализации задачи, которую не смогла пока выполнить ни одна
279
революция? Дело в том, что либеральная и социалистическая идеологии способствовали становлению еще одной фигуры — Социального Реформатора. На него распространяются все характеристики других социальных фигур. Социальный Реформатор был продуктом воображения Сен-Симона, Конта, утилитаристов-либералов и фабианцев-социалистов. Они выработали еще один шаблон политической мысли: все социальные проблемы можно решить, если управление обществом станет научным. И в XX в. оно стало таковым. Ни один
Социальный Реформатор до сих пор не поставил задачу освобождения от потребительского, менеджерского и терапевтического отношения к действительности.
Теперь правительства требуют от государственных служащих специального образования. Оно позволяет признать их экспертами по конкретным вопросам жизни общества. Современные правительства
обеспечивают подготовку и трудоустройство наследников Социальных Реформаторов XIX в. И они вмешиваются во все сферы социальной жизни. Аналогичные процессы идут в корпорациях. Профессиональное знание чиновников-экспертов стало товаром. За обладание им конкурируют частные фирмы и правительственные агентства. Этот товар продается с биркой «Компетентный специалист».
Таким образом, либеральная и социалистические идеологии способствовали появлению веберовской теории бюрократии. А она воплотилась в жизнь как идеология, оправдывающая социальный статус управленцев. Конечно, современные теории организации и управления
отличаются от веберовской концепции. Но в каждой из них присутствуют постулаты о рациональности, успешности, эффективности, научных основаниях управленческого труда и тому подобная идеологическая абракадабра.
Процесс воплощения в жизнь данной идеологии включал следующие исторические этапы: просвещенческий идеал научного управления обществом
завершился социальными революциями и реформами в различных европейских странах; революции и реформы легитимизировали бюрократическую
280
практику и привели к ее небывалому расширению; этот процесс завершился
кодификацией бюрократической практики в книгах теоретиков организации и управления; затем на основе данных книг были написаны учебники, которые сегодня изучаются в школах бизнеса, менеджмента и государственной службы.
Так завершился*« замкнутый круг ошибок», если воспользоваться выражением М.Крозье. Сегодня во всех развитых странах господствует убеждение: властно-управленческие аппараты обладают оценочной
нейтральностью и потому имеют право на вмешательство в социальную жизнь и манипуляцию гражданами.
Однако понятие профессионализма управленческого труда предельно расплывчато. А представители социальных наук пока не в состоянии ни предвидеть социальные события и процессы, ни классифицировать такие предвидения. Например, ни один экономист не предвидел стагфляции, пока она не проявилась на практике. Теоретики монетаризма систематически ошибаются в прогнозах степени инфляции.
Правда, в социальных науках сформулированы более конкретные обобщения: революции возникают в период роста социальных требований, которые вначале удовлетворяются, а затем тормозятся, из-за чего возникает массовая фрустрация; в жилых домах показатель преступности возрастает пропорционально до 12- го этажа, а затем выравнивается; существует принципиальное различие в понимании и трактовке права ( законов) между
полицейскими и судебными органами и ни одна политическая система не смогла его преодолеть; показатели социальной стабильности и преступности зависят от темпа модернизации, так что модернизирующиеся общества наиболее нестабильны и поражены социальным и политическим насилием.
Эти обобщения базируются на конкретно-социологических исследованиях и подтверждаются большим числом примеров. Однако все они обладают следующими свойствами: Функционируют в социальных науках наряду с опровергающими примерами; лишены квантификаторов,
определяющих
281
сферу достоверности; не содержат никаких указаний о том, как их применять в изменившихся условиях.
Иначе говоря, использование любого обобщения в процессах управления обществом лишь укрепляет манипулятивные отношения.
1.5. Ослепление и эффект «дохлой рыбы»
Традиция Просвещения способствовала появлению такой схемы объяснения, согласно которой оно состоит в ретроспективном обобщении вероятностного характера, а предвидение — в проспективном использовании того же обобщения. Тем самым постепенное уменьшение числа неудачных предвидений есть признак прогресса науки. Однако еще никто не занимался систематизацией неудачных предвидений, высказанных на протяжении последних двухсот лет экономистами, социологами и политологами. Сами ученые обходят эту тему. В результате нынешнее поколение ученых в сфере
социальных наук ничуть не больше может предвидеть будущие социальные процессы, войны и революции, нежели астрологи и другие чародеи. Практика
использования результатов социальных исследований в манипулятивных целях стала правилом функционирования социальных систем. И ученые не выступают против этой практики, поскольку она обосновывает их социальный статус.
Итак, концепции факта, опыта, объяснения и профессионализма, сложившиеся в рамках Просвещения, породили хронические болезни всей системы социальных наук. Поэтому теоретики коммунитаризма предлагают называть Просвещение эпохой Ослепления. В ее рамках сформировались главные идеологии современности. А также сложились познавательная,
институциональная и организационная структуры естественных и социальных наук и образования. Они существуют до сих пор практически в неизменном виде.
В эту эпоху философы, ученые и политики создали настолько сильнодействующие иллюзии, что сами потеряли спо-
282