Литература по Идеологии / Современные идеологии
.pdfциальной морали и политической этики стали пустым звуком. Они интересуют
только некоторых теоретиков и сохраняют значение в жизни маргинальных социальных групп. Если консерватизм и социализм хотя бы частично заимствуют ценности либерализма ( прежде всего идею о рациональности рынка и бюрократии), они легитимируют бюрократический индивидуализм в теории и на практике.
На протяжении последних двухсот лет возрастало господство рынка, производства и бюрократии над индивидами. Следовательно, нет смысла говорить о каком-либо прогрессе. Наоборот, происходила дегенерация европейского общества и культуры. Европейские интеллектуалы по-прежнему мусолят две концепции индивида: как независимого и рационального субъекта,
который может осуществлять суверенный выбор собственной позиции и образа жизни; как продукта обстоятельств, о благе которого необходимо заботиться. Но данные предикаты индивидуального бытия потеряли смысл. Ни о каком индивидуальном выборе не может быть речи. А политико-бюрократические структуры заботятся преимущественно о собственном воспроизводстве, а не об обществе. Ни одна из классических идеологий не направлена против социальных фигур Потребителя, Терапевта и Менеджера во всей совокупности их профессиональных ролей. Значит, все идеологии способствовали укреплению позиций бюрократии.
Описанные процессы породили феномен глобальной исчерпанности политики. Он относится не только к авторитарным и тоталитарным, но и к демократическим государствам. В каком направлении будет развиваться данный феномен, пока неясно. Зато очевидно, что политика выродилась во множество
пустых и бессодержательных ритуалов внутри государств и на международном уровне. Кроме того, «...политика современного общества есть гражданская война, осуществляемая другими средствами» (2, 450). Правительства и властно- управленческие аппараты ведут гражданскую войну с помощью средств, выработанных в эпоху Ослепления.
К их числу относится прежде всего конституционное право. Оно есть
разновидность утопий и не может считаться ни
303
отражением общих интересов, ни критерием демократии8. Опыт многих стран в XX в. показал, что нет ничего проще формального принятия конституций и параллельной эскалации самого жестокого произвола и террора. Примеры
СССР, Китая и Кампучии здесь наиболее показательны. Так что конституционализм ничуть не лучше других утопий.
А в демократических государствах законы выражают конфликты между социальными группами и между правительствами и обществами. Эти конфликты не могут быть разрешены юридически. Правительства монополизировали функции Терапевта, Социального Реформатора и Менеджера. Общество мажет оставаться только Эстетом-Потребителем. Да и то в рамках, предписанных властно-управленческим и юридическим аппаратом9. Следовательно, законы отражают не столько масштабы социальных конфликтов, сколько меру их подавления правительствами.
В результате рационализации политики и управления из повседневной жизни выталкивается эмоциональная связь индивидов со странами, в которых они родились. Одновременно происходит эскалация националистической и патриотической фразеологии. Она инспирируется политиками и идеологами
бывших колониальных и социалистических государств и стала разменной монетой политической манипуляции. Поэтому индивиды уже не в состоянии испытывать чувства, связанные с понятиями отечества и родины. Либералы частично правы в том, что в современном мире патриотизм стал ширмой для
8Например, изобретатель либерального утилитаризма И.Бентам прославился одновременно
как сочинитель конституций для многих европейских и внеевропейских стран и как автор проектов новых тюрем. Так что связь конституции и тюрьмы — не случайный эпизод, а правило социальной истории, детально изученное М.Фуко.
9Например, даже концепция С.Кьеркегора превратилась в архаизм. Датский философ
рассматривал эстетическую стадию жизни как этап на пути движения к этической и религиозной. Но в результате секуляризации религия потеряла роль главного мотива при обосновании человеческого поведения. А этика превратилась в сферу ученых студий и не отражает социальную мораль.
304
прикрытия национализма, шовинизма и империализма. Однако то же самое можно оказать о всех либеральных ценностях. Отрицательное отношение к
патриотизму не мешает либералам быть сторонниками бюрократического индивидуализма.
Действительная проблема состоит не в квалификации патриотизма как положительной или отрицательной ценности. А в невозможности его практического воплощения. В современных демократиях правительства уже давно не выражают ни моральную, ни политическую общность граждан. Правительства
стали сетью бюрократических служб для навязывания обществу политического произвола. В обществе нет ни морального, ни политического согласия. А сделки между Потребителями, Терапевтами и Менеджерами лишь увеличивают сферу манипуляции. Права и обязанности индивидов есть комплекс неопределенных юридических и политических фикций. То же самое относится к принципу консенсуса. В современном обществе согласие в принципе невозможно. Поэтому
принцип консенсуса лишь устанавливает рамки процедурных правил демократии
ине объясняет причин социальных и экономических конфликтов.
Вкоммунитаризме патриотизм рассматривается как следствие братства. Патриотизм универсален, поскольку он фиксирует чувственно-эмоциональную связь индивида с определенной социальной и моральной общностью. Тогда как
политическая общность есть недобровольная привязанность индивида к правительству, политической системе и законам данной страны. Она имеет смысл лишь тогда, когда отражает чувственно-эмоциональную связь индивида с социальной и моральной общностью. Но из-за бюрократизации властно- управленческих и юридических аппаратов связь между моралью, обществом и политикой оказалась разорванной. Весь комплекс понятий социального знания маскирует данный разрыв ( подробнее о проблеме братства речь будет идти в следующем параграфе).
Коммунитаристы обратили внимание еще на один любопытный феномен. Во всех странах мира существуют органы иностранных и внутренних дел, обороны, безопасности и раз-
305
ведки. Они издавна считаются самыми важными. После второй мировой войны к ним добавились министерства информации. В результате произошла институционализация манипуляции. Существуют также привилегированные учреждения по подготовке кадров для этих органов. Однако опыт XX в. показал: число изменников родины ( в процентном исчислении) из состава
главных государственных ведомств значительно опередило число таких изменников из других социальных групп. Следует ли отсюда, что родину чаще предают люди из состава социальных элит и политического истеблишмента, нежели рядовые граждане? Этот вопрос нуждается в тщательном социологическом исследовании с применением методов компаративистики.
По крайней мере нет оснований считать, что мораль элит выше морали обычных граждан. Скорее наоборот. От Древнего Рима до современных
государств наблюдается устойчивая тенденция деморализации политических элит. А целая традиция политической мысли ( восходящая к Н.Макиавелли) противопоставляет мораль и политику. Следовательно, традиционное понятие патриотизма утратило смысл. В современном мире патриотизм может базироваться только на | принципиальном конфликте между связью индивида с
социальной общностью и лояльностью индивида в отношении законов и правительства.
Правительства лишь по воле случая осуществляют власть над гражданами. А государство никогда не было формой морального осуществления власти. Оно не обладает легитимностью даже при демократическом устройстве. Поэтому общества все более дистанцируются от государств и правительств. Но эти процессы пока еще не нашли выражения в конституционно-правовых системах. В этом тоже выражается исчерпанность политики как сферы деятельности.
В современном обществе невозможно быть моральным человеком. С одной стороны, современные концепции человека экономического несовместимы с хозяйственной этикой в смысле Локка — Смита — Вебера. Честность ушла из экономики. С другой стороны, современные концепции челове-
306
ка политического противоречат героической политической этике в смысле Макиавелли. Гражданское мужество ушло из политической жизни. Следовательно, акцент на какие-то особые этические ценности капитализма и политические ценности социализма потерял смысл.
Общество *не может быть моральным, если рынок занимает в нем место главной ценности, а бюрократия квалифицируется как необходимый элемент общества. Общество не может быть свободным, если в нем господствует бюрократический индивидуализм в либеральном, социалистическом и консервативном воплощении или в гибридных формах данных идеологий. Чтобы создать предпосылки морали, надо отбросить современный социальный, экономический и политический порядок. Демократия и правовое правление имеют смысл лишь в той степени, в которой они помогают осознать эту задачу. Что касается ее выполнения, то в обществе пока не сложилось антипотребительского, антименеджерского и антитерапевтического большинства.
Однако программы всех ныне существующих политических партий такой задачи даже не ставят. Партии фактически перешли на содержание своих и чужих правительств и корпораций. Оппозиция потеряла смысл. Так что
политическая структура реальной демократии базируется на полном отбрасывании морали. Главные социальные фигуры целиком деморализованы и закрепляют политическую рутину. В ней тоже нет ни грана морали. Значит, все современное общество надело « Новое платье короля». Но крикнуть об этом пока не решается никто.
Марксизм пытался сыграть роль мальчика из сказки Г.Х.Андерсена. Но практическое воплощение ленинско-сталинской версии марксизма в СССР
продемонстрировало наибольшую политическую исчерпанность. Однако
исчерпанность марксистской политики не тождественна теоретической исчерпанности марксизма. В теоретическом отношении определенные элементы марксизма не устарели. Это относится к теории отчуждения и теории фетишизма. Они помогают обна-
307
ружить моральную, политическую и теоретическую нищету современного либерализма и консерватизма.
Практическое воплощение либеральной и консервативной идеологии не смогло преодолеть ни отчуждения, ни фетишизма. Наоборот, оно только усилило эти процессы. Следовательно, любые попытки синтеза либерализма с консерватизмом в конкретно-исторических обстоятельствах теоретически ложны, а политически опасны. Прежде всего речь идет о связи либерально-
консервативной политики с фактом существования империй и национальных государств. То же самое относится к прагматизму и постмодернизму. Эти направления социально-политической мысли объявляют ценность успеха универсальной, а ценность истины устарелой. Вслед за этим происходит идеализация атлантических стран и культур.
Теоретики коммунитаризма формулируют противоположный вывод: в странах Западной Европы и США наступила эпоха всеобщего варварства. Но теперь орды варваров не стоят у границ Европы, как это было неоднократно в истории континента — от гуннов, вандалов, монголов и турок до российских и советских оккупационных войск. Атлантическая цивилизация породила своих собственных варваров, осуществляющих власть над нею. Главный из них - современный рациональный государственный чиновник. Э.Геллнер назвал этот класс людей « технократическими мамелюками». Другие социальные фигуры давно с ним породнились. И уже не выступают против орд современных рациональных варваров. Поэтому победа над ними становится все более проблематичной. Экономические и политические институты демократии не позволяют вести систематическую борьбу с этими ордами, легитимизируя их социальный и политический статус.
Таким образом, цивилизационный колаборационизм стал универсальным свойством науки, искусства, политики и культуры атлантических стран. Если
политическая структура демократии базируется на полном отбрасывании морали, то не' следует ли отбросить демократию со всеми ее социальными фигурами и институтами?
308
3. Проблема братства
Ни экономические, ни юридические, ни властно-управленческие, ни политические институты современного общества, ни политические идеологии, сложившиеся в эпоху Ослепления ( либерализм, консерватизм, марксизм и социализм) не в состоянии решить комплекс перечисленных проблем. Тем не
менее теоретики коммунитаризма ставят задачу создания оснований братского общества. Эта задача сегодня кажется курьезной и привлекает мало сторонников. Особенно с учетом того, что идеал братства входил в число основных характеристик коммунистического общества, которое КПСС собиралась построить к 1980 г. в Советском Союзе. Крах данного проекта привел к тому, что даже современные социалисты почти не упоминают о братстве. А если и говорят о нем, то как о модификации идеалов либерального общества. Согласно либералам, принадлежность к братскому обществу базируется на обладании гражданскими и политическими правами. Тогда как
социалисты делают акцент на социальные права и даже вводят понятие «социального гражданства» ( см.: 6). Но в обоих случаях братство рассматривается как производное от свободы и равенства. О его самостоятельной ценности ни либералы, ни социалисты не говорят. Тогда как коммунитаристы полагают, что братство — совершенно самостоятельный феномен, несводимый к обществу свободных и равных индивидов. Кроме того, сама идея прав человека, составной частью которых являются свобода и равенство, подвергнута коммунитаристами сокрушительной критике.
В целом коммунитаристы убеждены: социальная теория и политическая
философия должны выявить и описать такие связи и соглашения между членами общества, которые не сводятся к потребительским, менеджерским, социально-реформаторским и терапевтическим отношениям. Для этого надо модифицировать традиционные принципы социального Устройства. Как это сделать?
309
К настоящему времени в коммунитаризме сформулировано несколько ответов на этот вопрос:
•братство устраняет необходимость принципа справедливости;
•братство может быть согласовано со справедливостью при модификации последней;
•братство является источником принципа справедливости;
« братство должно играть большую роль в содержании принципа справедливости.
Рассмотрим последовательно аргументы, стоящие за каждым ответом. 3.1. Образ жизни Либералы полагают, что справедливость есть главная добродетель
социальных институтов. Коммунитаристы с этим не согласны. Справедливость
— это лишь второстепенное дополнительное средство для устранения неполадок в социальном бытии. Человек нуждается в справедливости только тогда, когда у него отсутствуют благородные качества доброжелательности и солидарности с другими людьми: « Если бы люди спонтанно реагировали на потребности других людей, — пишет М.Сендел, — руководствуясь при этом любовью и общностью целей, то у них не возникала бы необходимость борьбы за собственные права. С этой точки зрения интенсивная забота о справедливости отражает скорее ухудшение состояния морали, а не моральный прогресс. Семья — это такой социальный институт, который не нуждается в справедливости. Акцент на роль справедливости в семье может уменьшить чувство любви и тем самым привести к появлению больших конфликтов» (7, 34).
Иначе говоря, коммунитаристы высказывают положение о пределах справедливости. В главах, посвященных марксизму и феминизму, было показано, что аналогичное представление можно обнаружить среди сторонников указанных иде-
310
ологий и социальных движений. Марксисты и феминисты полагают, что люди концентрируются на справедливости, поскольку ведут борьбу за свои права в мире, в котором существуют противоположные интересы. Разумеется, справедливость помогает смягчать существующие конфликты. Но одновременно ведет к появлению новых споров, неразрешимых в рамках всеобщей манипуляции. Стало быть, справедливость есть вынужденное средство, которым люди должны пользоваться за неимением лучшего. В этом смысле она служит барьером на пути к достижению братства.
Таков первый ответ коммунитаристов на вопрос о модификации традиционных принципов социального устройства. Этот ответ может быть определен как жесткая дихотомия между братством и справедливостью. И она порождает ряд более конкретных вопросов: действительно ли справедливость ликвидирует любовь и солидарность? если человек жертвует своими правами во имя помощи другим людям, то может ли справедливость рассматриваться как своеобразный запрет на такую помощь? не являются ли все перечисленные связи между людьми разновидностью произвола, исключающего добровольность?
Для ответа на эти вопросы требуется детальный разбор всех систем религиозной в светской этики, каждая из которых дает свой ответ. И каждый из них может рассматриваться в контексте метаэтических исследований, изучающих обоснованность любого морального суждения. Данная задача выходит за рамки этой книги. Здесь только отметим, что для доказательства тезиса « Братство устраняет необходимость принципа справедливости» требуется эмпирическое исследование на тему: свободно ли братство от отношений господства и подчинения, отрицательно оцениваемых всеми политическими идеологиями ( за исключением консерватизма и связанных с ним непосредственно форм политической мысли). В современном коммунитаризме таких исследований пока нет. Некоторые коммунитаристы считают, что братство может быть согласовано со справедливостью, но при этом требуется ее модификация. Справедливость не является аисгорическим
311
ивнешним критерием, который может служить для критики образа жизни любого общества. Все либералы полагают, что разработанная ими теория справедливости определяет образец, которому должно удовлетворять любое общество. При i этом конфликты теории справедливости с системой институтов
ипредставлений данного общества либералов не интересуют. Наоборот, данная теория позволяет сомневаться в любой религиозно-мировоззренческой и политической системе: « В конечном счете существует только один- единственный метод, благодаря которому политическая теория может внести определенный вклад в способ осуществления власти. У людей существует множество импульсов, которые толкают их опять и опять к их автохтонной культуре. Вопреки данным импульсам политическая теория должна стремиться к всеобщему. Заниматься поиском интеллектуальных оснований, позволяющих
определять действительность и мнимость наших традиционных делений и различий. Справедливость — не зеркало, а беспощадный критик людей и институтов» (8, 219).
Коммунитаристы не согласны с таким подходом. Они полагают, что поиск универсальной теории справедливости ведет в тупик. Люди не в состоянии выйти за рамки собственной истории и культуры, воплощающихся в каждом конкретном состоянии общества. Существует единственный метод познания справедливости — изучение способа понимания ценности социальных благ в каждом отдельном обществе: « Общество является справедливым, если оно поступает в соответствии с убеждениями его членов. Эти убеждения воплощаются в характерных практиках и институтах. Открытие принципов справедливости есть результат интерпретации культуры, а не философской аргументации» (9, 98).
Европейскому обществу и культуре присуще требование сложного равенства. Речь идет о такой системе распределения благ, в рамках которой люди не стремятся реализовать равный доступ ко всем благам. Их больше интересует система гарантий против неравенства. Например, если существует» неравенство в сфере богатства, то оно должно сопровождать-
312