§ 3. Правоотношения из договора уступки требования (цессии)

Правоотношения, возникающие из договора сингулярной сукцессии, традиционно разделяются на две группы: (1) отношения между кредиторами - старым и новым, т.е. отношения между самими участниками договора - цедентом и цессионарием и (2) отношения между кредиторами (цедентом и цессионарием с одной стороны) и должником - лицом, не участвующим в договоре цессии, но оказывающимся под его непосредственным влиянием - с другой. Как уже указывалось выше, традиция противопоставления должника сразу обоим участникам договора уступки не должна служить базой для далеко идущих выводов в том, например, смысле, что до некоторого момента требование является "уступленным, но не перешедшим". Такое рассмотрение является просто удобным и вовсе не исключает необходимости отдельного изучения отношений должника с цедентом и должника с цессионарием. То и другое - это два различных по содержанию, основаниям возникновения и динамики, а также периоду существования, отношения, объединяемые в единый вид исключительно с позиции одного лишь должника, но не с какой-либо "чистой" (объективной) точки зрения. Последовательно рассмотрим обе этих группы правоотношений.

а) Права цессионария и обязанности цедента

С момента совершения договора сингулярной сукцессии у цедента возникают, следуя предписаниям ст. 385 российского ГК, всего лишь две обязанности перед цессионарием: (1) обязанность передать документы, удостоверяющие уступленное требование; (2) обязанность сообщить сведения, имеющие значение для его осуществления. Из ст. 390 можно вывести своеобразный законодательный "намек" и на третью обязанность цедента - (3) обязанность возместить убытки цессионарию в случае, если уступленное им требование окажется по каким-то причинам недействительным. Наконец опять же из 390 статьи ГК можно сделать вывод об обязанности цедента (4) отвечать за неисполнимость обязанности, корреспондирующей цедированному требованию, в силу принятого им поручительства за цессионара. Естественно, что договорами цессии, не содержащими условия о поручительстве, данная обязанность устанавливаться для цедента не может.

Перечисленным обязанностям корреспондируют соответствующие права нового кредитора (цессионария): (1) право требования передачи документов, удостоверяющих приобретенное право требования; (2) право требования сообщения сведений, имеющих значение для осуществления этого требования; (3) право требования возмещения убытков при признании приобретенного требования недействительным и (если было условие о поручительстве цедента за цессионара) также - (4) право требования возмещения убытков, причиненных неосуществимостью приобретенного требования.

1) Обязанность цедента передать документы об уступленном праве в юридической литературе рассматривается как важнейшая обязанность цедента и отмечается почти всеми авторами, хотя бы в малейшей степени затрагивавшими проблемы уступки требования.

В отечественной литературе идет вялотекущая полемика по вопросу о юридическом значении нарушения данной обязанности: а не свидетельствует ли ее нарушение о том, что цессия просто не состоялась, как не оформленная надлежащим образом? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно понять, какова была цель законодательного возложения подобного рода обязанности на цедента.

На наш взгляд, невозможно усомниться в том, что возложение на цедента обязанности передачи документов, удостоверяющих уступленное право, сделано исключительно в интересах цессионария, но не должника. Самая постановка вопроса о подобной обязанности связывается законодательством с наличием цессионария - нового кредитора, лица, которому эти документы необходимы, а значит, их передача не может быть ни элементом самой уступки требования, ни элементом ее оформления - она может быть только последствием уже состоявшейся уступки. Исполнение этой обязанности лишает цедента формальной легитимации (и, следовательно, в большинстве случаев, чисто фактической возможности получить исполнение) и дает такую легитимацию в руки цессионарию (позволяя последнему доказать еще и факт приобретения им права, хотя и косвенным образом *(291)). Исполнение обязанности передать документы ни на наличность, ни на действительность акта цессии, следовательно, не влияет; ее нарушение цедентом дает цессионарию право иска о понудительном ее исполнении и, уж конечно. не свидетельствует об отсутствии цессии.

Состав документов, подлежащих передаче цедентом цессионарию, в законе не определен. Определение его должно осуществляться также исходя из цели возложения на цедента данной обязанности: состав документов должен быть таким, чтобы он доказывал наличность и действительность уступленного права должнику и любым незаинтересованным в этом третьим лицам (прежде всего, конечно, для цессионария важно, чтобы документы позволяли бы ему доказать наличность и действительность права суду). Так, например, наличность и действительность права требования возврата кредита доказывается (следуя современной арбитражной практике) следующей совокупностью документов: (1) кредитным договором; (2) расчетными документами банка-кредитора о выдаче кредита по данному кредитному договору с календарными штампами об исполнении; (3) бухгалтерскими документами банка-кредитора о списании суммы кредита со своего корреспондентского счета; (4) бухгалтерскими документами банка, обслуживающего заемщика, о зачислении суммы кредита на банковский счет заемщика. С практической точки зрения, очевидно, можно говорить об обязанности цедента передать все имеющиеся у него документы об уступленном праве; пригодятся ли они в дальнейшем цессионарию или нет - не вопрос цедента.

В случае, если уступленное требование имеет обеспечение, оформленное документально (например, залог, поручительство, передаваемую банковскую гарантию, соглашение о неустойке и др.), вместе с документами об уступленном требовании подлежат передаче также и документы об обеспечении. Данное правило основано на принципе следования дополнительных требований судьбе основного (ст. 384 ГК). Естественно, передавать документы об обеспечении не нужно, если договором сингулярной сукцессии предусмотрено, что требование переходит к цессионарию без имеющегося обеспечения, каковое за отсутствием в лице цедента главного требования должно быть признано с момента уступки прекратившимся. При наличии обеспечения в виде залога движимого имущества помимо передачи цедентом документов о таком залоге цедент обязан также передать само имущество, составляющее предмет залога цессионарию как новому залогодержателю *(292).

Как мы подчеркивали выше, для исполнения обязанности по передаче документов, удостоверяющих цедированное право, в договоре необходимо обусловливать определенный срок, ибо законодательство такого срока не устанавливает. Вопрос этот с практической точки зрения может оказаться чрезвычайно важным, а потому отдавать его разрешение на откуп практике применения п. 2 ст. 314 ГК явно не следует.

Разумеется, цедент не обязан отдавать документы "в никуда". Имея в виду возможность обращения цессионария к нему с регрессом на случай недействительности уступленного права, возможность обращения к нему должника с требованием вручения долгового документа, наконец, возможность повторного обращения неаккуратного или недобросовестного цессионария с требованием выдать документы еще раз, цедент вправе не выдавать документов иначе, как под расписку цессионария в их получении. Выдача такой расписки составляет кредиторскую обязанность цессионария; ее неисполнение влечет последствия, предусмотренные ст. 406 ГК. Оптимальным вариантом содержания такой расписки было бы перечисление в ней всех полученных документов их не только формальными, но и юридически значимыми содержательными признаками, включая все отметки, сделанные на документах цедентом. Как вариант, можно предложить сохранение у цедента ксерокопий документов, переданных цессионарию, с отметками последнего на каждой копии о получении соответствующего оригинала.

Как поступить с документами о праве в случае уступки части требования или одного из многих требований, вытекающих из одного (неделимого) долгового документа или единственного комплекта документов? Должны ли документы о праве, часть которого принадлежит цеденту, а часть передана цессионарию, оставаться у цедента либо передаваться цессионарию? Законодательство этого вопроса не решает. В литературе данный вопрос тоже практически не обсуждался; пожалуй, только И.Б. Новицкий удостоил его своим вниманием, отметив, что при уступке части требования из долгового документа, цедент вправе сохранить у себя подлинник этого документа, но обязан обеспечить получение новым кредитором надлежаще заверенной копии за счет последнего *(293). Нам представляется, что при ответе на данный вопрос нужно исходить из следующего основного практического положения: первоначальный кредитор (цедент) сохраняет возможность получить надлежащее исполнение от должника даже при отсутствии у него долгового документа (см. п. 2 ст. 408 ГК). Рассматривая данный вопрос более широко, можно сказать, что такую возможность прежний кредитор сохраняет даже при отсутствии у него всяких доказательств своего права. Причина проста - должнику достоверно известна личность цедента именно как личность кредитора, в то время как о существовании цессионария и его личности должник может и вообще ничего не знать. Более того, ряд договоров предполагает исполнение, учиняемое по инициативе должника, безотносительно к факту представления кредитором каких-либо документов. Так, например, поставщик, получивший предоплату по договору поставки, должен выполнить собственную обязанность по поставке товара, не спрашивая с покупателя каких-либо документов.

В ином положении находится новый кредитор. Не располагая доказательствами наличности и действительности права, он никогда не сможет убедить должника в собственной правомочности. Наличие у него копий документов о праве, хотя бы и "надлежаще заверенных", права не доказывает, ибо из самих копий документов следует, что их оригиналы оформлены на чужое имя. Более того, с таких, например, документов, как ценные бумаги, копии, в принципе, не снимаются и публичным порядком не заверяются. Все вышеизложенное убеждает нас в мысли о том, что даже при частичной уступке требования (уступке одного из нескольких, удостоверенных одним документом (комплектом документов), требований) общим правилом должно быть правило об обязанности цедента передать документы об уступленном праве цессионарию. Только при таком решении вопроса права цессионария будут надлежащим образом гарантированы и смогут осуществиться.

Как же обеспечить в таком случае легитимацию цедента? Очевидно, что цеденту для осуществления сохраненных им за собою прав потребуются: (1) доказательство того, что документы, удостоверяющие его статус кредитора, находятся у третьего лица (цессионария) *(294); (2) доказательство основательности (законности) вручения этих документов цессионарию, т.е. доказательство состоявшейся уступки требования; (3) при получении исполнения - выдача расписки о получении частичного исполнения с указанием о невозможности отметить его на долговом документе по причине нахождения данного документа у третьего лица.

На случай, когда недобросовестный должник пожелает воспользоваться отсутствием у цедента легитимирующих документов и на этом основании откажет в исполнении, цеденту, очевидно, должно быть предоставлено право привлекать к участию в споре лицо, у которого легитимирующие документы находятся, т.е. цессионария. За цессионарием в связи с этим должна быть признана соответствующая обязанность, о которой мы скажем далее.

Существование обязанности цедента передать цессионарию документы об уступленном праве является безусловно необходимым и не подлежит сомнению. Но, как указывалось выше, один лишь только факт нахождения документов о праве у цессионария сам по себе еще не свидетельствует о том, что и удостоверенное ими право также принадлежит цессионарию. Документы о праве необходимы, но, как правило, недостаточны для материальной легитимации цессионария (его узаконения в качестве кредитора). Документы о праве цедента могут оказаться у третьего лица по самым различным основаниям: цедент может передать их для хранения, для того, чтобы показать, как оформляются подобные документы, для проведения их юридической или криминалистической экспертизы и т.п.; в конце концов, третье лицо может просто неправомерно завладеть документами о чужом праве, подобно тому, как владельцем вещи может быть не только ее собственник, но и арендатор, и перевозчик, и хранитель, и вор.

Возникает вопрос: отчего же в таком случае ни в законодательстве, ни в литературе *(295) практически ничего не говорится об обязанности цедента обеспечить цессионария доказательствами состоявшейся уступки (состоявшегося перехода) права, удостоверенного переданными документами? Возможно, как законодатель, так и ученые находят излишним особо упоминать об этой обязанности из-за ее бесспорно необходимого и очевидного характера, но нам кажется, что дело тут несколько в ином. Подобной обязанности в строго юридическом смысле на цеденте все-таки не лежит; если уж и говорить о чем-то подобном, то, скорее, не об обязанности, а о бремени и к тому же лежащем в равной степени на обоих участниках уступки. Сказанное станет абсолютно ясным, если принять во внимание тот очевидный факт, что единственным доказательством состоявшегося перехода прав может быть только... договор уступки требования (как единый документ или совокупность документов). Очевидно, что в "изготовлении" подобного "доказательства" цедент принимает ничуть не большее участие, чем цессионарий, а последний - не меньшее, чем цедент. Максимум, на что нужно цессионарию (именно ему, как лицу, заинтересованному в выполнении требования должника по п. 1 ст. 385) обратить внимание цедента - так это на оформление дополнительного экземпляра договора уступки (цессии), предназначенного для передачи должнику.

Если договор сингулярной сукцессии предусматривает необходимость совершения дополнительных действий по передаче права через какое-то время после его заключения, то доказательством состоявшейся уступки должен служить, наряду с самим договором, по-видимому, экземпляр акта приема-передачи права, письмо цедента цессионарию либо иной согласованный в договоре документ о такой передаче.

Если договор сингулярной сукцессии предусматривает автоматический переход права по исполнении цессионарием какой-либо обязанности (например, по уплате цеденту определенной денежной суммы), то наряду с экземпляром договора сингулярной сукцессии доказательством состоявшейся уступки будут служить документы, подтверждающие исполнение цессионарием этой обязанности.

2) Обязанность цедента сообщить цессионарию сведения, имеющие значение для осуществления уступленного требования, также рассматривается учеными как одна из главных обязанностей цедента во всякой цессии. Вслед за законодателем современные российские ученые ставят ее на второе место (после обязанности передать документы).

В число сведений, имеющих значение для осуществления уступленного требования и подлежащих сообщению цессионарию цедентом, несомненно входят сведения об (1) имевшем место полном или частичном исполнении обязанности, корреспондирующей уступленному праву; (2) условиях осуществления цедированного требования (времени, месте и субъекте его предъявления, способе предъявления, месте и времени, куда должно быть произведено исполнение и иные подобные); (3) имеющемся обеспечении исполнения обязательства, в содержание которого входит уступленное право; (4) действительных и вероятных возражениях, которые должник мог бы противопоставить заявителю требования; (5) обстоятельствах, опровергающих указанные возражения. Данные сведения на практике как правило также выражаются в форме документов (каких-либо иных договоров, писем, телеграмм, справок, сообщений, протоколов и т.п.), в силу чего в договоре цессии полезно указывать, что сообщение всяких сведений цедент обязан подкреплять документом или, по крайней мере, ссылкой на источник, из которого эти сведения почерпнуты, а также - на право цессионария требовать изготовления и предоставления ему копий документов, содержащих любые из перечисленных сведений, разумеется, за его, цессионария, счет, как лица, заинтересованного в наличии таких документов.

Исполнение обязанности сообщения сведений, имеющих значение для осуществления уступленного права, должно быть, с одной стороны, обусловлено сроком, по крайней мере, совпадающим со сроком исполнения обязанности по передаче документов о наличности и действительности права, а с другой - должно происходить немедленно по появлении у цедента таких сведений. Отметим, что пока должник не уведомлен о совершении цессии, вероятность получения цедентом новых сведений, имеющих значение для осуществления цедированного права, весьма высока.

К информации об имеющемся обеспечении исполнения обязательства, содержание которого слагается в том числе и из уступленного требования, относятся не только сведения о всех неустойках, поручительствах, гарантиях, залогах и задатках (т.е. способах обеспечения, известных ГК), но и иных мерах, преследующих побуждение цессионара к надлежащему исполнению соответствующей обязанности. Естественно, что не нужно сообщать об имеющемся обеспечении путем удержания вещи цессионара и иных аналогичных способах, связанных с личностью конкретного кредитора. С прекращением требования у кредитора, удерживающего вещь (цедента), отпадает и само право удержания, ибо его осуществление связано с нахождением вещи в руках именно нового кредитора (цессионария). У последнего же этой вещи нет и попасть к нему на законном основании она не может.

Уведомление о возражениях должно иметь своим предметом не только те из них, с которыми цеденту уже пришлось столкнуться в свою бытность кредитором (действительные возражения), но и те, которые должник хотя и не заявлял, но в принципе может в любое время заявить (вероятные возражения). Естественно, мы не имеем в виду возражения, основанные на законодательном дефекте требования, ибо цессионарий обязан знать законодательство и значит предполагать возможность заявления ему возражений из данного дефекта. Мы говорим о возражениях, касающихся лишь данного конкретного требования и являющихся делом случая, которые обычно имеют процессуально-правовой характер. Так, например, цедент знает, что уступленное им требование может быть осуществлено только при условии предварительного исполнения им (цедентом) некоторой обязанности. Цеденту известно, что обязанность эту он исполнил, т.е. почва для законодательного (материально-правового) возражения отсутствует. Но цеденту также известно, что, исполнив обязанность, он не запросил с получателя исполнения никакого документа об этом. Если лицом, получавшим исполнение, был не цессионар, а кто-то иной, весьма велика вероятность, что цессионар, прежде чем исполнять требование нового кредитора, поинтересуется, а как обстоит дело с исполнением встречного обязательства? Несомненно, что цессионарий обратится за сведениями к цеденту и, получив таковые, потребует возмещения с цедента убытков, причиненных ненадлежащим исполнением договора: должен был уведомить об отсутствии доказательств и, соответственно, о вероятностных возражениях, но не уведомил.

Наконец, сведения об обстоятельствах, опровергающих действительные и вероятностные возражения, также обычно содержатся во всякого рода документах, обычно - документах о фактических обстоятельствах, имеющих юридическое значение. Нет препятствий и для использования сведений, почерпнутых из показаний свидетелей и иных допустимых законом источников доказательств.

Вообще же рассматривая проблему предоставления документов и сообщения сведений цедентом относительно наличности и качества уступленного права с точки зрения практики, следовало бы настоятельно рекомендовать потенциальным цедентам предоставлять такую информацию и документы, а цессионариям - требовать таковые или, по крайней мере, убеждаться в их наличии, еще на стадии согласования условий договора цессии. То есть прежде чем заключать договор цессии, цессионарий должен (в смысле разумного поведения, а не юридической обязанности) ознакомиться с документами, удостоверяющими требование, и получить максимум информации. В этом же заинтересован и цедент. Это видно из следующего.

3) Следующей обязанностью цедента является обязанность обеспечения действительности переданного требования. Цель возложения на цедента этой обязанности - обеспечение именно передачи (уступки) права, а не простой лишь внешней видимости такой передачи. Допустив передачу "недействительного" (несуществующего) права, мы должны были бы войти в логическое противоречие, ибо недействительное право не есть существующее право, а, следовательно, не есть право. Говорить об уступке недействительного права, следовательно, принципиально невозможно; совершив нечто подобное, цедент обязан вознаградить цессионария точно так же, как обязан вознаградить покупателя нерадивый продавец, отгрузивший, к примеру, тальк вместо муки. Как покупатель не получает ожидаемого товара, точно также и цессионарий, удовлетворившись видимостью требования, ожидаемого требования не получает. "...Если обязательство, право по которому передано, оказывается недействительным, то цессионарий вправе требовать от цедента вознаграждения на том основании, что цедент не исполнил своего обязательства по сделке об уступке - не передал ему права: то, что передано, недействительно" *(296). Дело, следовательно, по мнению Д.И. Мейера, заключается в ответственности цедента за несостоявшиеся ожидания цессионария, намеревавшегося приобрести право, а получившего вместо права лишь одну его внешнюю видимость. На наш взгляд, это "объяснение" вовсе не свидетельствует о том, что на цеденте лежит какая-то обязанность перед цессионарием вроде обязанности обеспечить действительность уступаемого права. Скорее уж, следует говорить о некой абсолютно-правовой (всеобщей) обязанности воздерживаться от совершения любых вредоносных действий, в том числе посредством создания ложных представлений о наличности и действительности тех или других субъективных прав. Убытки, причиненные подобными действиями, разумеется, должны быть возмещены как, впрочем, и всякие вообще убытки, причиненные неправомерными (противоправными) и виновными действиями.

Сказанное является основанием для некоторых, нечасто встречающихся и почти не разделяемых в отечественной литературе, умозаключений.

Прежде всего, необходимо обратить внимание на то, что норма ст. 390 ГК, устанавливающая принцип ответственности цедента за недействительность уступленного требования, явно не соответствует норме ст. 178 Кодекса. Если верно, что объективная сторона основания ответственности цедента по ст. 390 ГК состоит в заключении им договора, направленного на цессию (уступку) недействительного (несуществующего) права, то с юридической точки зрения такое действие должно быть расценено не иначе, как введение цедентом цессионария в существенное заблуждение *(297). Как известно, сделка, совершенная под влиянием существенного заблуждения, относится к категории оспоримых, т.е. может быть признана судом недействительной по иску стороны, действовавшей под влиянием заблуждения. В нашем случае таковой стороной будет цессионарий. Согласно п. 2 ст. 178 ГК помимо традиционных последствий недействительности (реституция) цессионарий будет иметь право требовать возмещения ему причиненного цедентом реального ущерба. Норма же ст. 390 ГК говорит просто об ответственности цедента перед цессионарием за недействительность переданного требования, не ограничивая ее размер суммой одного лишь реального ущерба. В каком же объеме должен отвечать цессионарий за недействительность переданного требования - сполна (по ст. 390) или только в сумме реального ущерба (по п. 2 ст. 178)? Есть в данных нормах и еще одно несоответствие: ст. 390 говорит о безусловной ответственности, в то время как п. 2 ст. 178 - об ответственности, наступающей только при введении цедентом цессионария в заблуждение (относительно вопроса о действительности уступленного права). Как правильно? Следует ли ст. 390 применять (как норму специальную) приоритетно перед нормой общей или же с учетом п. 2 ст. 178? Контекст ст. 390 позволяет установить, что вопросы об объеме и условиях ответственности цедента за недействительность уступленного требования в ней попросту не затрагиваются (не обсуждаются). Общая норма (п. 2 ст. 178 ГК) касается, стало быть, таких вопросов, которые нормой специальной (ст. 390) не разрешаются, а это значит, что норма общая должна иметь субсидиарное применение к ситуации, регламентируемой специальной нормой. Норма ст. 390 (об ответственности цедента за недействительность уступленного требования) должна применяться с учетом ограничений, установленных п. 2 ст. 178 ГК.

Принцип ответственности цедента только за свое содействие впадению цессионария в заблуждение означает ограничение случаев его ответственности перед цессионарием за убытки, причиненные недействительностью уступленного требования только такими, в которых цедент знал или должен был знать о недействительности уступаемого им требования. Если цедент в момент подписания договора цессии знал, что сделка, являющаяся основанием возникновения уступленного требования, совершена со стороны должника лицом, не имевшим необходимых для этого полномочий, но не предупредил об этом цессионария, то его виновное поведение, способствовавшее впадению цессионария в заблуждение, налицо. К этому же разряду случаев, очевидно, должны быть причислены действия по уступке требования, заведомо для цедента парализованного дебиторскими эксцепциями, относящимися к факту возникновения или существования требования. С некоторой натяжкой к основаниям ответственности цедента по ст. 178 и 390 ГК можно отнести и случаи уступки требования, заведомо для цедента не подкрепленного достаточными доказательствами его возникновения, существования или опровержения известных ему возражений должника. И, напротив, вполне ясно, что если цедент еще до подписания договора цессионарием предупредил последнего о всех недостатках требования и рисках, связанных с вопросом его возникновения и сохранения, предоставил в руки цессионария все документы и сведения, необходимые для противодействия известным ему эксцепциям должника, а цессионарий, проигнорировав предупреждение, требование все-таки приобрел и (или) не пожелал (не смог) воспользоваться предоставленными ему цедентом материалами и сведениями, то все происшедшие от этого неблагоприятные последствия должны падать на самого цессионария. Цедент здесь ни при чем, ибо предметом договора цессии было не просто требование, а такое требование, которое характеризуется лишь вероятностным существованием и (или) сопряженное с известными осложнениями при его осуществлении. Цессионарий делал приобрести именно такое (сомнительное в том, другом, или всех отношениях) требование - что ж, он именно его и приобрел, т.е. вместе с бременем сопряженных с ним рисков и прочих осложняющих моментов.

Затем, само собой понятно, что если цессионарий не потерпел реального ущерба от того, что приобрел недействительное требование, почвы для применения ст. 390 ГК нет и не может быть. Возвратить эквивалент, полученный им от цессионария, он будет обязан по п. 2 ст. 167 и п. 2 ст. 178 ГК. Любопытно, что ни к уплате номинальной стоимости требования, оказавшегося недействительным, ни к уплате рыночной стоимости, которую данное требование имело бы, будучи действительным, ни одна из законодательных норм цедента не обязывает. Связывая это последнее обстоятельство с ранее сделанным выводом (об ограниченном объеме и виновной ответственности цедента), можно сделать вывод о том, что ст. 390 ГК не должна применяться к случаям безвозмездной уступки *(298). Подтверждением его правильности служит, на наш взгляд, п. 3 ст. 576 ГК, который, среди норм об уступке, подлежащих применению к случаям дарения права, правила ст. 390 (об ответственности цедента за недействительность уступленного права) не называет. Цедент отвечает перед цессионарием за недействительность переданного ему требования, стало быть, не только (1) в ограниченном объеме и лишь (2) при условии, что он своим поведением способствовал впадению цессионария в заблуждение, но еще и при том условии, что (3) совершенная им уступка требования была возмездной.

Наступает ли ответственность цедента за отпадение (прекращение) уступленного права после совершения его уступки, но по причинам (обстоятельствам), которые возникли до ее совершения? По аналогии с предшествующим рассуждением можно было бы заключить, что если такие обстоятельства не были и не могли быть известны цеденту в момент уступки, т.е. представляли собой такие недостатки, о которых цедент не предупредил цессионария не в силу своей недобросовестности, а лишь потому, что объективно и не мог о них предупредить, ответственности цедента наступать не должно; в ином случае цедент при возмездной уступке, напротив, должен признаваться ответственным за отпадение (прекращение) уступленного права. Думается, однако, что аналогия эта мало уместна, поскольку разрешаемый при ее посредстве случай имеет мало общего с той ситуацией, решение которой мы делаем предметом аналогии. В самом деле, если ст. 178 и 390 разрешают вопрос об ответственности цедента за недействительность уступленного права, т.е. случай, когда предметом уступки было не существовавшее требование и уступки, стало быть, по сути, вовсе не было, то обсуждаемая сейчас проблема касается случая цессии существовавшего права (совершившейся уступки), но обладавшего такими недостатками, которые привели к его прекращению в лице цессионария. Думается, что за такого рода недостатки цедент возмездным образом уступленного права должен отвечать в любом случае *(299) и к тому же в полном объеме. Соображение здесь очень простое: если о недостатках, связанных с установлением (возникновением), права управомоченное лицо может и не знать, то недостатки в уже возникшем (существующем) праве никак не могут появиться без того или другого участия в этом (а значит - без ведома) его обладателя. Даже если такое "участие" будет выражаться в обыкновенном упущении со стороны управомоченного или даже в установлении встречного к себе требования, участие, а значит - основание для знания о недостатках существующего права и ответственности за уступку такового, все равно налицо. Больше того, временной границей ответственности цедента за недостатки, приведшие к прекращению уступленного права, должен считаться не сам момент уступки, а момент получения должником уведомления об уступке (см. об этом, в частности, ст. 412 ГК). Можно сказать, что цедент по возмездной цессии связан неким подобием гарантийного обязательства перед цессионарием: он гарантирует, что уступленное им требование не является сейчас и никогда в последующем не окажется недействительным; если все-таки окажется, что это не так (уступленное требование является или станет недействительным), то он, цедент, за это расплатится. В первом случае - при виновном поведении и в объеме, ограниченном размером реального ущерба; во втором - безотносительно к вине и в полном объеме.

4) В отличие от недействительности уступленного требования его неосуществимость означает ответственность цедента, связанного условием о поручительстве за должника всегда, т.е. безотносительно к вине цедента и, разумеется, в полном объеме.

В предыдущих изданиях настоящей работы мы высказали мнение о существовании обязанности цедента перед цессионарием считать себя утратившим статус кредитора и воздерживаться от повторной уступки данного требования новым приобретателям и от его осуществления. В настоящее время считаем необходимым изменить данное мнение в том смысле, чтобы признать подобную обязанность не относительной, а абсолютной, т.е. лежащей на цеденте в той же самой мере, в какой она лежит и на всех других лицах. Да совершение повторной уступки или осуществления однажды уступленного требования наиболее вероятно может последовать именно со стороны цедента. Гражданское законодательство, как известно, не устанавливает никаких ограничений на количество экземпляров, в котором оформляются документы, удостоверяющие совершение сделок и возникновение требований; кроме того, реализация большинства общегражданских требований возможна на основании не только подлинников, но и нотариально удостоверенных копий документов. Но от этого - чисто случайного - обстоятельства абсолютно-правовая природа обязанности цедента воздерживаться от причинения ущерба цессионарию не изменяется. Обязанность воздержания возникает у цедента в момент передачи (отчуждения) прежде принадлежащего ему права, т.е. в тот момент, когда он попадает в положение лица, постороннего этому праву, в положение всякого третьего (кроме кредитора и должника) лица. Разумеется, обязанность воздерживаться от уступки и осуществления относится не только непосредственно к уступленному (основному) требованию, но и требованиям, неразрывно связанным с ним (требованиям-принадлежностям), в частности - обеспечивающим интересы кредитора путем обеспечения исполнения основного обязательства, поскольку таковые, согласно ст. 384 ГК, переходят к новому кредитору вместе с основным требованием, если иное не предусмотрено законом или договором.

б) Обязанности цессионария и права цедента

ГК прямо не говорит ни об одной из обязанностей цессионария - лица, приобретшего требование по договору сингулярной сукцессии. Но это не значит, что таких обязанностей (и, соответственно, прав цедента) по данному договору не возникает и возникнуть не может. Во всяком случае, делать на основании такого умолчания законодателя вывод об односторонне обязывающем характере договора сингулярной сукцессии было бы неправильным.

1) Имея в виду, что цессия требований может быть осуществлена как на возмездной, так и на безвозмездной основе, следует указать, что в соответствующих случаях на цессионарии будут лежать обязанности, возникновение и исполнение которых вызывается возмездными договорами, являющимися основаниями для передачи вещей в собственность или ограниченное вещное право. Следовательно, основной обязанностью цессионария в титулированных договорах возмездной сингулярной сукцессии является предоставление обусловленного договором цессии имущественного эквивалента - уплаты денег, передачи вещи, уступки иного требования и т.п. (п. 4 ст. 454 и п. 2 ст. 567 ГК). В литературе на эту обязанность, как обязанность, вытекающую именно из договора сингулярной сукцессии, указывает только К.Н. Анненков *(300). Большинство ученых по этому поводу вовсе не высказывается. Те из их числа, которые признают сингулярную сукцессию сделкой, основанной на сделке общегражданской (М. Агарков, Е. Годэме, Г. Дернбург, Р. Саватье, Г. Шершеневич и др.), по-видимому, считают обязанность передачи эквивалента элементом соответствующей общегражданской сделки (купли-продажи, мены и т.п.).

Неисполнение цессионарием обязанности предоставления эквивалента делает цессию безосновательной. По этой причине на основании ст. 168 ГК арбитражные суды нередко квалифицируют такой договор в качестве ничтожной сделки (см. об этом Приложение). Думается, однако, что такое решение не является правильным. Ничтожная сделка не порождает никаких прав и обязанностей, в том числе и обязанности по предоставлению встречного удовлетворения за уступленное право. Но если такой обязанности порождено не было, то в чем же, в таком случае, упрекать цессионария? Что он не исполнил, если у него не возникло ни одной обязанности? Никто никогда не признает ничтожным договор купли-продажи, по которому покупатель отказывается уплатить причитающуюся с него покупную цену; напротив, именно в силу наличности и действительности такого договора покупатель присуждается к ее уплате. Нет оснований поступать иначе и с договором возмездной цессии.

2) Определенную (несложную, впрочем) загадку являет собой норма ст. 1106 ГК, согласно которой "лицо, передавшее путем уступки требования или иным образом принадлежащее ему право другому лицу на основании несуществующего или недействительного обязательства, вправе требовать восстановления прежнего положения". О чем в ней говорится? К чему относятся слова "на основании несуществующего или недействительного обязательства"? - к слову "передавшее" или к словами "принадлежащее ему право"? Смысловое наполнение нормы (трактовка ею вопроса о правах цедента - лица, передавшего право), а также ее систематическое расположение позволяют заключить, что речь идет об уступке, совершенной без надлежащего основания; уступке, основание которой либо было изначально недействительным, либо отпало впоследствии. Право уступлено, но ожидаемого (следуемого) за уступленное право эквивалента (встречного удовлетворения) так и не получено, а стало быть, произошло неосновательное обогащение цессионария - вот гипотеза ст. 1106. В соответствии с общими принципами кондикционного права цедент может потребовать от цессионария, а цессионарий обязан возвратить цеденту: (1) уступленное право со всеми его принадлежностями; (2) документы, удостоверяющие переданное право и его принадлежности; (3) заложенную движимость (если она передавалась цедентом цессионарию в качестве предмета обеспечения уступленного требования); (4) выданные цедентом доказательства уступки. Вопрос с возвратом объектов (2) - (4) никаких затруднений не вызывает, чего нельзя сказать по поводу обязанности возврата уступленного права.

Подобно тому, как передача права не имеет особенных внешне видимых проявлений, точно также не имеет их и возврат (обратная передача) права. Но если моментом передачи требования при уступке является момент совершения договора сингулярной сукцессии, то что считать моментом возврата требования - моментом его передачи (перехода) при отмене уступки? По всей видимости, в возмездных договорах сингулярной сукцессии существует единственный момент, за которым можно признать указанное значение - момент истечения срока исполнения обязанности цессионария передать эквивалент за уступленное требование. С этого момента цессионарий обязан исходить из представления о том, что он более не является кредитором и, стало быть, воздерживаться от осуществления требования и распоряжения им под угрозой понуждения его цедентом к возмещению убытков.

Имеет ли возврат требования обратный эффект? Иными словами, в случае отмены уступки по причинам, предусмотренным ст. 1106 ГК, будет ли считаться, что требование никогда от цедента не отрывалось и вовсе цессионарию не уступалось, или же все-таки его судьба будет существенно более сложной, соответствующей действительно происходившим с ним пертурбациям *(301)? Вопрос этот имеет немаловажное практическое значение, ибо за тот период, что требование находилось у цессионария, оно могло "обрасти" как рядом недостатков (например, возражений), так и рядом преимуществ (например, вновь установленных обеспечительных прав); кроме того, за это время на сумму требования могли быть начислены проценты. Какова судьба всех этих элементов в случае возврата требования? За отсутствием прямого законодательного разрешения этого вопроса, исходя из общеправового принципа, согласно которому обратная сила юридически значимых действий не может предполагаться, а также - из основного принципа цессионного права, согласно которому уступка требования не может ухудшать положения должника, мы должны отказаться от признания за возвратом уступленного требования его цеденту обратного эффекта.

Как быть в том случае, если предписание ст. 1106 ГК реализовать невозможно по причине прекращения уступленного требования, например, осуществлением (исполнением корреспондирующей ему обязанности) или зачетом встречного требования должника к цессионарию и (или) по причине уничтожения документов, это право удостоверявших? За отсутствием специальных предписаний, регулирующих именно этот вопрос, а также опять-таки опираясь на постулат, согласно которому уступка требования не может ухудшать положения должника, мы должны констатировать, во-первых, невозможность принудительного восстановления прекратившегося права ни при каких условиях и обстоятельствах, а во-вторых - возможность удовлетворения интереса цедента только посредством применения п. 1 ст. 1105 ГК (о праве потерпевшего в случае невозможности возврата ему полученного от него или сбереженного за его счет имущества требовать возмещения его действительной стоимости, а также убытков, причиненных изменением такой стоимости).

3) Является ошибкой указание в некоторых работах *(302) на обязанность цессионария считаться с объемом переданных ему цедентом прав (этот объем не может быть большим, чем у правопредшественника). Такая обязанность у цессионария действительно существует, но, во-первых, ничуть не в большей степени, чем на всех других лицах (включая, между прочим, и цедента), т.е. она имеет абсолютный характер, а во-вторых, субъектом корреспондирующего ей субъективного права является, безусловно, не цедент, а должник (цессионар). Соответственно, место этой обязанности - при изучении правоотношений с участием последнего.

4) В случаях, предусмотренных п. 1 и 2 ст. 577 ГК, в титулированных безвозмездных цессионных договорах (договорах дарения прав - ст. 572 ГК), содержащих обещание дарения (уступки права) в будущем, за цедентом признается право отказаться от исполнения такого договора. На цессионарии, соответственно, должна лежать обязанность претерпевать последствия реализации этого права, не рассчитывая на возмещение убытков (п. 3 ст. 577 ГК).

Цедент также вправе отменить уже состоявшуюся безвозмездную уступку требования в случаях, установленных п. 1, 3 и 4 ст. 578 ГК *(303), т.е. при наличии любого из следующих оснований отмены дарения:

а) совершение одаряемым (цессионарием) покушения на жизнь дарителя (цедента), жизнь кого-либо из членов его семьи или близких родственников либо умышленное причинение дарителю (цеденту) телесных повреждений. По данному основанию безвозмездная уступка требования отменяется односторонним волеизъявлением цедента, а если цедент был умышленно лишен цессионарием жизни - односторонним волеизъявлением наследников цедента;

б) совершение дарения права индивидуальным предпринимателем или юридическим лицом в нарушение положений закона о несостоятельности (банкротстве) за счет средств, связанных с его предпринимательской деятельностью, в течение шести месяцев, предшествовавших объявлению такого лица несостоятельным (банкротом). По данному основанию дарение отменяется судом по иску заинтересованных лиц;

в) в случае, если даритель переживет одаряемого *(304). Техника отмены уступки (возврата права) в данном случае определяется содержанием условия договора дарения. В случае, если договором предусмотрена автоматическая отмена дарения права, то никакого особенного акта обратной уступки такого права не требуется: оно будет признаваться возвращенным цеденту немедленно в момент смерти одаренного. Если же договором дарения предусмотрено именно право дарителя отменить дарение в случае смерти одаренного, то подаренное право сможет возвратиться к цеденту только при условии одностороннего изъявления им воли об отмене дарения.

Разумеется, все односторонние волеизъявления, направленные на отмену уступки, получат юридическую силу и значение не прежде, чем они будут доведены до сведения заинтересованных лиц - цессионария или его наследников. Уведомление должника о возврате права имеет, очевидно, то же самое значение, что и уведомление должника об уступке, т.е. факультативное значение, предусмотренное п. 3 ст. 382 ГК.

5) ГК не уточняет, принадлежит ли кому-нибудь из сторон договора сингулярной сукцессии (и если да - то при каких условиях, а также в какой технике реализуется) право требования совершения обратной уступки. Подчеркиваем, что данный вопрос не должен смешиваться с рассмотренными выше вопросами о праве цедента считать уступленное требование возвращенным при нарушении цессионарием обязанности предоставления эквивалента, а также по основаниям отмены состоявшегося дарения. В данном случае речь идет о том, что в силу неких обстоятельств (см. ст. 450, 451 ГК) одна из сторон уступки вправе потребовать расторжения договора, возврата (по крайней мере, в части уступки) в первоначальное положение и возмещения убытков.

Представляется, что помимо общих правил ГК, регламентирующих основания и порядок изменения и расторжения договоров (ст. 450-453), которые, несомненно, должны иметь применение к договору цессии так же, как и ко всякому другому договору, цеденту принадлежит право требовать расторжения договора сингулярной сукцессии и возврата в первоначальное положение в случае так называемой фидуциарной цессии. Смысл и назначение фидуциарной цессии состоит в безвозмездной уступке требования на время для целей обеспечения исполнения какого-либо обязательства цедента перед цессионарием. При отпадении цели совершения фидуциарной цессии (исполнении обязательства цедентом) цессионарий обязан совершить обратную уступку требования цеденту. Возможно и иное использование фидуциарной цессии. Уступка в этом случае совершается на возмездной основе (цессионарий передает цеденту эквивалент), но с обязательством обратного выкупа требования цедентом по прошествии определенного времени (аналог фидуциарной продажи, репорта-депорта, сделки по твердому курсу). Наступление оговоренного срока порождает право цессионария потребовать внесения выкупа и "всучить" обратно полученное требование *(305).

За отсутствием специальных нормативных предписаний по вопросу о технике обратного перехода уступленного требования в случае расторжения договора цессии по общегражданским основаниям уступленное требование следует признать возвращенным цеденту по основаниям, установленным законом для расторжения договора и с момента наступления этих оснований. Так, если договор цессии расторгается по соглашению сторон (п. 1 ст. 450 ГК), то требование следует считать возвращенным от цессионария обратно к цеденту, по общему правилу, с момента достижения соглашения о расторжении цессии, если только им самим не будет предусмотрено иное. Если договор цессии расторгается судом по мотиву его существенного нарушения одной из сторон (п. 2 ст. 450) или по причине существенного изменения обстоятельств (ст. 451), то моментом возврата уступленного требования обратно к цеденту следует считать момент вступления в законную силу судебного акта, удовлетворяющего иск о расторжении договора цессии. Наконец, если договор цессии считается расторгнутым в результате реализации одной из его сторон права на односторонний отказ от исполнения возникших из договора обязательств, то моментом обратного перехода требования, очевидно, нужно будет признать момент одностороннего волеизъявления об отказе от исполнения обязательств (точнее - момент его доведения до сведения другой стороны договора).

Во всех рассмотренных случаях уведомление должника о возврате права имеет чисто факультативное значение (п. 3 ст. 382 ГК).

6) Анализируя правоотношения, складывающиеся между цедентом и цессионарием при частичной уступке, мы пришли к выводу о том, что, вопреки противоположному мнению И.Б. Новицкого, и в этом случае обязанность цедента передать цессионарию документы об уступленном праве сохраняется. Основное соображение в пользу данного решения - практическая возможность цедента легитимироваться перед должником в качестве его кредитора даже без документов о праве, в то время как у цессионария такая возможность отсутствует.

В то же время нельзя исключить и ситуации, когда без документов о праве кредиторская легитимация оказывается невозможной даже для цедента. Поскольку и в таком случае документы о частично уступленном праве подлежат передаче цессионарию и находятся у этого последнего, на него логично было бы возложить две обязанности: во-первых, содействовать цеденту в получении исполнения; во-вторых, после получения исполнения самим - возвратить документы о частично уступленном праве цеденту, для того чтобы тот мог осуществить принадлежащую ему часть права *(306).

С содержательной стороны обязанность содействия цеденту в получении исполнения должна быть, видимо, той же, что и идентичная обязанность цедента. Главное назначение этой обязанности - сделать цессионария должником цедента в вопросе о явке к должнику в место, время и с документами, указанными цедентом, а также о явке и представлении указанных цедентом документов в суд по делу между цедентом и должником. Относительно же обязанности возврата документов хотелось бы отметить следующее. Возвращены должны быть все те документы, которые были цессионарием получены от цедента, как о самом частично уступленном требовании, так и о его обеспечении. Исключены из возвращаемых могут быть лишь такие документы, которые, во исполнение своей кредиторской обязанности перед должником, цессионарий вручил последнему как необходимое условие получения исполнения. Такие документы должны быть заменены расписками должника в их принятии (изъятии). Таким образом, следует считать допустимым возвращение документов не в том составе и количестве, в котором они были получены от цедента.

Сказанное о возврате документов относится в полной мере и к возврату заложенной движимости, обеспечивающей исполнение уступленного требования. Если часть этой движимости была реализована для удовлетворения цессионарием своих требований, возврату подлежит, разумеется, только не реализованная часть. В этом случае возвращаемые документы, удостоверяющие долговое требование, непременно должны содержать отметку о получении исполнения в размере суммы, вырученной от продажи отсутствующей части предмета залога.

Кроме того, опять же во исполнение кредиторских обязанностей цессионарий при получении исполнения может оказаться вынужденным выполнить требование должника отметить на долговом документе факт получения частичного исполнения. Возврат документов с подобными отметками цессионария не должен смущать цедента, если, разумеется, сумма полученного цессионарием частичного исполнения не превышает суммы уступленной части требования. Следовательно, считается вполне логичным и допустимым возвращение документов в ином юридическом состоянии, чем то, в котором они были получены от цедента.

Возврату подлежат только документы, удостоверяющие частично уступленное право. Доказательства частичной уступки, которыми цедент снабдил цессионария, не возвращаются. Они необходимы цессионарию для обоснования перед должником и всеми третьими лицами (включая контролирующие государственные органы) правомерности получения от должника материальных ценностей во исполнение соответствующего обязательства.

в) Правоотношения с участием должника

Вторая группа правоотношений складывается между кредиторами и должником. Две подгруппы отношений (должник - цедент и должник - цессионарий) при их изучении принято объединять, исходя из того соображения, что сделка цессии, совершаясь без участия в ней должника, не может ухудшать его правового положения. Цессия не может мешать должнику ни досрочно исполнить обязанность, которая корреспондирует уступленному праву, ни заявить к зачету встречное требование, ни парализовать требование имеющимися возражениями и т.д. На кого именно упадут любые неблагоприятные последствия таких действий - на цедента или цессионария - для должника, по большому счету, все равно, почему в дальнейшем мы будем говорить не столько об обязанностях того или иного кредитора, сколько о правах должника, подразумевая, что цедент и цессионарий являются солидарными носителями корреспондирующих им обязанностей.

Наибольшее значение для понимания сущности трансформации обязательственных правоотношений с цедированным субъективным правом имеют: (1) обязанность считаться с объемом и качеством приобретенного права, т.е. приобретение права в том его виде, в котором оно принадлежало цеденту и (2) обязанность цессионария считать исполнение, произведенное должником цеденту несмотря на совершившуюся уступку, надлежащим, если должник к моменту совершения исполнения не был уведомлен о перемене кредитора.

1) Обязанность считаться с объемом и качеством приобретенного права установлена ст. 384 ГК, согласно которой "Если иное не предусмотрено законом или договором, право первоначального кредитора переходит к новому кредитору в том объеме и на тех условиях, которые существовали к моменту перехода права. В частности, к новому кредитору переходят права, обеспечивающие исполнение обязательства, а также другие связанные с требованием права, в том числе право на неуплаченные проценты". Рассмотрим обе части (оба предложения), составляющие эту норму; начнем со второй части, как с уже рассмотренной.

То, что законодатель обозначил термином "в частности" составляет содержание обязанностей цедента перед цессионарием: уступая требование, цедент должен помнить, что одновременно с ним он уступает все права, связанные с ним, в частности - права, обеспечивающие исполнение, а также право на неуплаченные (точнее - не набежавшие) проценты. Что же касается первой части нормы ст. 384 ГК, то в ней законодатель имел в виду решить "основную проблему цессионного права", которая "заключается в защите прав должника"; или, иными словами, закрепить один из трех основополагающих, никогда не подвергавшихся сомнению ни теорией, ни практикой, принципов сингулярного обязательственного преемства. Уступка требования не должна ухудшать положения должника, т.е. должник не может быть обязан перед цессионарием в большем объеме и на худших условиях, чем он был обязан перед цедентом. Эта норма имеет прямое отношение к рассматриваемой сейчас теме, поэтому остановимся на ней несколько подробнее.

Развитие нормы ст. 384 находим в ст. 386 и 412 ГК. Первая из них устанавливает, что "должник вправе выдвигать против требования нового кредитора возражения, которые он имел против первоначального кредитора к моменту получения уведомления о переходе прав по обязательству к новому кредитору", т.е. закрепляет сохранение за должником общих условий его обязанности и ответственности. Вторая статья закрепляет, что "в случае уступки требования должник вправе зачесть против требования нового кредитора свое встречное требование к первоначальному кредитору", возникшее "...по основанию, существовавшему к моменту получения должником уведомления об уступке требования, и срок требования наступил до его получения либо этот срок не указан или определен моментом востребования". Оплата по выставленным счетам. Это - специальное правило по отношению к общему, сформулированному в ст. 386, так как касается сохранения одного из условий обязанности и ответственности должника.

Показательно, что рассматриваемое правило ст. 384 ГК - "право первоначального кредитора переходит к новому кредитору в том объеме и на тех условиях, которые существовали к моменту перехода права" - сформулировано с оговоркой "если иное не предусмотрено законом или договором". Ее выделение нами курсивом объясняется одной причиной, имеющей два весьма негативных последствия. Причина эта - неправильное толкование данной оговорки. Негативные же последствия таковы: при расширительном ее толковании (особо предпочитаемом цессионариями) на должника пытаются возложить бремя и обязанности, не лежавшие на нем в момент уступки требования, и отнять существовавшие привилегии, предусмотрев все это безобразие договором сингулярной сукцессии; при ограничительном же толковании этой оговорки просто не замечают, что приводит в практике к выводам о недействительности частичной уступки.

Следует признать, что под "иным, предусмотренным договором" законодатель имел в виду именно возможность договориться о передаче не всего, а лишь части существующего объема прав либо некоторых прав из всего комплекса, возникших на основании определенного договора.

В нормах ст. 384 и 386 ГК, на первый взгляд, заключено противоречие. В первой указывается, что и объем и условия уступленного права определяются моментом перехода права. Во второй же статье говорится о том, что состав возражений должника цеденту, которые должник вправе выдвинуть также и против цессионария, определяется моментом получения уведомления о переходе права. То есть, по общему правилу, условия существования и осуществления уступленного требования определяются на момент перехода права, а вот условие о возражениях - на момент получения должником уведомления о переходе права. Противоречия здесь нет, ибо ст. 384 содержит общую норму, которая применяется лишь при отсутствии нормы специальной, коей и является в нашем случае предписание ст. 386. Точно также и ст. 412, трактующая об одном из возражений (возражении о зачете), является, в свою очередь, специальной нормой по отношению к норме ст. 386, которая вполне с ней согласуется и, следовательно, также не противоречит ст. 384.

Итак, цессионарий не может претендовать на осуществление приобретенного права требования, если: (1) не опровергнет всех возражений, выдвинутых должником и возникших у него до момента получения должником уведомления о переходе права, хотя бы они касались отношений с цедентом; (2) должник прекратит уступленное требование зачетом однородного требования к цеденту, которое возникло у должника и срок исполнения которого наступил до момента получения должником уведомления о переходе требования.

Правило о том, что право передается цессионарию в том виде, в котором оно принадлежало преемнику, а следовательно, должник вправе выдвигать против цессионария те же возражения, какие он имел против цедента к моменту получения уведомления, является общепризнанным не только в законодательствах, но и в юридической науке *(307). Однако ряд авторов обставляли применение как самого данного правила, так и отдельных его проявлений некоторыми условиями и оговорками. Кроме того, в науке обсуждалась также возможность заявления должником ряда конкретных возражений и возражений отдельных типов. Выполним краткий обзор этих точек зрения.

а) Как общее, так и все специальные правила о праве должника на возражения не применяются, если должник активно участвовал в уступке (например, выразил согласие на уступку, подписав договор уступки или выдав отдельный акт, признал долг перед цессионарием и т.п.) *(308). Причину этого явления совершенно правильно подметил Г. Дернбург, рассматривая вопрос о юридическом значении признания долга: такое признание дает всему обязательству новое основание *(309), т.е. по сути, создает новое обязательство. Такое же значение имеет и согласие должника на уступку.

б) Правило о том, что должник вправе выдвинуть против цессионария возражение о зачете только требования к цеденту, срок исполнения которого наступил до момента уведомления должника о цессии *(310), также можно считать общепризнанным цивилистической наукой. Противоположная позиция, согласно которой должник не вправе зачитывать против требования цессионария встречное требование к цеденту, *(311) верная с точки зрения теории зачета в условиях, когда законодательное закрепление права должника на зачет требования, не являющегося встречным, отсутствовало, сегодня уже не имеет сторонников.

в) Вслед за законодательным указанием (ст. 201 ГК) ученые воспроизводят и обосновывают правило, в соответствии с которым перемена лиц в обязательстве, происшедшая, в частности, при уступке требования, не влияет на течение исковой давности. "Это и понятно. Поскольку новый кредитор или должник заменяет в обязательстве прежнего в том именно состоянии, в каком на момент замены находилось самое обязательство, он должен принять и все сложившиеся к этому времени условия, включая частичное истечение давностного срока" *(312). Иное решение вопроса в том, например, смысле, что уступка требования прерывает течение исковой давности, привело бы к ухудшению положения должника, недопустимому без его согласия. Отсюда два совершенно правильных вывода, сделанных российскими цивилистами: во-первых, должник вправе выдвинуть против цессионария возражение об истечении исковой давности, исчисленной с учетом времени принадлежности права на иск цеденту и его предшественникам; во-вторых, уступка требования после истечения исковой давности не лишает должника права заявить возражение о ее истечении новому кредитору так же, как он мог бы заявить это возражение цеденту.

2) Должнику принадлежит также право выдвинуть против цессионария возражения, проистекающие из его личных отношений к цессионарию, причем безотносительно к тому, в какое время эти возражения возникли - до или после получения должником уведомления об уступке *(313).

Отсутствие указания об этом праве в законодательстве и практически повсеместное умолчание о нем учеными продиктовано вовсе не сомнительностью, а, напротив, несомненностью и очевидностью вывода о наличии данного права. Цессионарий является таким же кредитором должника, каким он был бы, если бы приобрел требование к нему в ходе его первоначального, а не производного возникновения. Следовательно, цессионарий, как и всякий иной кредитор, должен претерпевать последствия реализации должником своего права на возражения, проистекающие из их личных отношений. Указанию законодательства о том, что должник вправе выдвигать против цессионария те же возражения, которые он имел против цедента, не нужно, следовательно, придавать ограничительный смысл, толкуя его так, что любых иных возражений, в том числе и к самому цессионарию, должник заявлять не может. Как раз наоборот: поскольку законодательством не исключена возможность использования должником личных возражений против цессионария, их использование вполне возможно, причем в силу прямого указания закона - наряду с возражениями, которые должник мог бы противопоставить цеденту.

3) В юридической литературе распространено указание о том, что должник имеет право требовать представления новой стороной - кредитором доказательств перехода к ней прав *(314). Современными российскими учеными это "право" выводится из нормы п. 1 ст. 385 ГК: "Должник вправе не исполнять обязательство новому кредитору до представления ему доказательств перехода требования к этому лицу".

В действительности, это глубоко ошибочная позиция. Законодательство не нужно читать между строк; нужно читать лишь то, что в законодательстве написано. Толкование же законодательства должно осуществляться в соответствии с правилами толкования, а результаты его должны вписываться в систему юридических категорий. Всякое субъективное обязательственное право характеризуется наличием у его обладателя правомочия требования. Может ли должник требовать от нового кредитора *(315) (в т.ч. и в судебном порядке) доказательства перехода к нему прав? Ни в коем случае, ибо сами по себе доказательства для должника никакой ценности не представляют. Может ли должник "наказать" нового кредитора за непредставление этих доказательств (например, потребовать возмещения убытков или уплаты штрафа)? Тоже нет. Кроме того, нужно еще хорошенько поискать основание возникновения у должника подобного "требования". Во всяком случае, им никак не может быть договор сингулярной сукцессии, цель которого вовсе не в том, чтобы снабдить должника некими "доказательствами".

Гораздо более точны те ученые, которые говорят о праве должника задержать исполнение в случае сомнения в личности кредитора впредь до разрешения этих сомнений, в частности, путем представления доказательств уступки *(316). Следовательно, представление доказательств перехода права - это кредиторская обязанность цессионария *(317), или, как выражается закон, обязанность совершения "...действий ...до совершения которых должник не мог исполнить своего обязательства" (п. 1 ст. 406 ГК). Кредитор не обязан представлять доказательства приобретения требования под угрозой санкции, т.е. обязан не в юридическом смысле, а лишь в смысле разумного поведения: не представишь доказательств - не будет тебе и исполнения. Нарушение кредиторской обязанности вовсе не означает возникновение у цессионара права требовать ее исполнения в натуре и применения мер гражданско-правовой ответственности, нет! Оно означает лишь возникновение права задержать исполнение обязательства, причем осуществление этого права должник может отнести на счет кредитора (п. 2 и 3 ст. 406 ГК).

По смыслу законодательства (п. 2 ст. 385, ст. 406, п. 2 ст. 408 и пп. 4 п. 1 ст. 327 ГК) должник вправе задержать исполнение новому кредитору также в следующих случаях: 1) при непредставлении им документа (комплекта документов), удостоверяющего приобретенное право; 2) при отказе поставить на них отметку о получении исполнения; 3) при отказе выдать расписку в получении исполнения; 4) при отказе выдать расписку в невозможности выдачи документа (комплекта документов), удостоверяющего приобретенное право.

Ряд ученых указывает на право должника, сомневающегося в личности кредитора, а также - в случае просрочки кредитора, внести исполнение в депозит нотариуса или суда *(318). Оба этих варианта могут быть использованы в России в современных условиях: первой возможности российское законодательство не запрещает, а о второй прямо постановляет в пп. 3 и 4 п. 1 ст. 327 ГК *(319). Кроме того, должник, не желающий нести расходы по содержанию предмета исполнения, которые возникают у него в связи с неопределенностью личности кредитора, вправе не только произвести исполнение прежнему кредитору, но и на свой страх и риск исполнить кредитору новому (цессионарию). Естественно, в таком случае должнику целесообразно заручиться у цессионария обеспечением на случай возможных будущих претензий цедента *(320).

4) О.С. Иоффе высказано мнение, что у должника существует также и право возложить на счет кредитора дополнительные расходы, которые ему пришлось понести из-за совершенной цессии *(321). Так, например, если должнику пришлось пересылать исполнение новому кредитору из Москвы в Нью-Йорк, в то время как для исполнения прежнему кредитору ничего пересылать бы не требовалось, т.к. он находится в Москве, то разницу между понесенными расходами по доставке исполнения цессионарию и расходами по доставке исполнения цеденту должник вправе отнести на счет любого из кредиторов или предъявить к ним требование о возмещении этих расходов как к солидарным должникам. Вывод почтенного цивилиста о наличии у должника данного права представляет собой конкретизацию общего принципа о недопустимости ухудшения уступкой требования положения должника, а потому заслуживает всяческой поддержки.

5) При рассмотрении вопроса о правоотношениях, возникающих из договора сингулярной сукцессии, мы уже неоднократно сталкивались с понятием уведомления должника об уступке требования. Без такого уведомления должник может никогда не узнать о цессии и, соответственно, о своем новом кредиторе, а значит, будет объективно лишен возможности осуществить надлежащее исполнение обязательства.

Исходя из данного прискорбного обстоятельства и руководствуясь принципом недопустимости ухудшения положения должника в результате уступки, законодательства и наука наделяют уведомление особым юридическим значением. Нормой п. 3 ст. 382 ГК установлено, что "если должник не был письменно уведомлен о состоявшемся переходе прав кредитора к другому лицу, новый кредитор несет риск вызванных этим для него неблагоприятных последствий. В этом случае исполнение обязательства первоначальному кредитору признается исполнением надлежащему кредитору". Под "неблагоприятными последствиями", упомянутыми в данной норме, разумеется, конечно же, главным образом возлагаемое на цессионария бремя невозможности понуждения должника к повторному исполнению и необходимость предъявления регрессного иска к цеденту, получившему исполнение.

Кроме того, именно моментом получения должником уведомления:

(1) отсекаются все возражения должника цеденту, которые можно предъявлять также и цессионарию;

(2) определяются требования должника к цеденту, которые можно предъявить для зачета требования, приобретенного цессионарием.

Толкуя норму п. 3 ст. 382 ГК "от противного" можем сказать, что если должник был надлежащим образом уведомлен о состоявшемся переходе прав кредитора к другому лицу, то исполнение им обязательства первоначальному кредитору не может быть признано надлежащим исполнением. Таким образом, юридическое значение уведомления должника о состоявшейся уступке состоит в том, что с момента получения этого уведомления должником уступка приобретает для него обязательную силу.

Уступка обязательна для должника (и иных заинтересованных (третьих) лиц) только после получения должником (заинтересованным лицом) уведомления о таковой. Исполнение первоначальному кредитору, произведенное им в отсутствие уведомления, считается надлежащим исполнением. Однако отсутствие уведомления на действительность сделки уступки не влияет *(322). В этих трех предложениях в наиболее концентрированной форме выражены традиционные взгляды цивилистов как на юридическое значение уведомления об уступке требования, так и на его соотношение с самим договором уступки *(323).

Выше мы подчеркивали особенное значение активного участия должника в договоре сингулярной сукцессии в виде его подписания, дачи согласия на уступку, признания долга перед цессионарием и т.п. Подобные действия мы расценили как подведение под обязательство нового основания, а значит - и как причину отпадения права должника на заявление цессионарию возражений, которые он имел против цедента, включая возражения о дефектах прав цедента, зачете, исковой давности и др. Уведомление должника о цессии в данном случае уже не имеет своего традиционного юридического значения. Распространяя этот вывод дальше, мы должны констатировать, что при активном участии должника в совершении уступки требования уведомления о таковой не нужно *(324).

Изложенные выше правила об уведомлении должника и его юридическом значении должны быть распространены также на случаи обратной уступки или обратного перехода уступленного права (см. о них выше).

На ком из кредиторов лежит бремя уведомления о состоявшейся уступке? Единственным субъектом, заинтересованным в уведомлении должника о цессии, является новый кредитор (цессионарий). Это суждение однозначно выводится из норм п. 3 ст. 382, ст. 386 и 412 ГК и уже высказывалось в литературе *(325). По этой причине следует признать в качестве общего правило о том, что бремя уведомления должника о совершении уступки лежит на новом кредиторе (цессионарии), должно осуществляться им самостоятельно и за свой счет, если иное не предусмотрено договором сингулярной сукцессии. Таким образом, нужно различать два вопроса: (1) о том, кто из кредиторов имеет право (может) сделать уведомление, рассчитывая на его обязательность для должника, и (2) о том, на ком лежит бремя такого уведомления. Второй вопрос мы только что разобрали; что же касается первого, то ответ на него очевиден - уведомление может быть сделано как новым, так и старым кредитором (первым в силу естественной заинтересованности, а вторым - по договорной обязанности или доброй воле) *(326).

Обязательно ли для должника уведомление о цессии, исходящее ни от какого-либо из кредиторов, а от третьего лица? Г. Дернбург считает, что должник имеет право не принимать во внимание уведомления об уступке, сделанные третьими лицами, "...полагая, что известие о совершившейся цессии будет уже доставлено ему непосредственно участвующими лицами" *(327). Вместе с тем не нужно забывать, что могут сложиться и такие ситуации, когда кредиторы окажутся лишенными возможности сделать уведомление иначе, как через третьих лиц. Так как уведомление об уступке еще не есть заявление самого уступленного требования, было бы недопустимым формализмом требовать, чтобы уведомление исходило бы непременно от лица, которое является или являлось его обладателем. Должнику важно лишь само уведомление, однозначно свидетельствующее о совершении уступки, но не личность уведомляющего. Подобно тому, как нет ничего страшного в том, если цессионарий возложил обязанность уведомления на цедента, точно также должнику должно быть совершенно все равно, если цессионарий сумел расположить к себе какое-то третье лицо и заставить понести его бремя уведомления. Почему так случилось и как цессионарию это удалось - эти вопросы должника не касаются. Руководствуясь вышеизложенным, мы должны скорректировать наш ответ на вопрос о субъекте, который может сделать уведомление об уступке, рассчитывая на его обязательность для должника: таковым может быть любое дееспособное лицо.

Нужно отметить, что цессионарий заинтересован не просто в уведомлении, а в скорейшем уведомлении. Чем дольше тянется время промедления с уведомлением, особенно, если оно простирается сверх срока исполнения обязательства, тем выше вероятность того, что должник, не ведающий об уступке, исполнит обязательство первоначальному кредитору, которому, как нельзя не заметить в этой связи, выгодно, напротив, чтобы должник как можно дольше не знал об уступке. Кроме того, за время промедления у должника могут возникнуть и возражения к цеденту, и встречные требования к нему, которые он сможет противопоставить также и цессионарию. По этим причинам нужно заметить, что наиболее целесообразным для цессионария является самостоятельное осуществление уведомления. Во всяком случае, перелагать его бремя на плечи цедента - лица, наименее в нем заинтересованного, будет явно неразумно.

6) Последним вопросом, подлежащим рассмотрению, мы избрали вопрос о форме уведомления и его содержании.

Обращает на себя внимание категоричное предписание п. 3 ст. 382 ГК о форме уведомления - оно может быть только письменным, вне зависимости от формы самого договора цессии. *(328)

В уведомлении с необходимостью должны содержаться указания о том, (1) какое именно требование было передано, т.е. о предмете договора сингулярной сукцессии и происшедшей уступки (об индивидуализации требования), и о том, (2) кому необходимо произвести исполнение, т.е. о личности цессионария. *(329)

Уведомление должно быть подписано тем, кто его направил. Подпись под уведомлением имеет принципиальное значение, поскольку определяет достаточность его содержания. Если уведомление производит цессионарий или третье лицо, т.е. субъект, который является или может оказаться заинтересованным в ложном сообщении об уступке, должник не только имеет право, но и обязан (для сохранения статуса добросовестного должника) считать достаточным и обязательным для себя уведомлением только такой документ, к которому будут приложены доказательства действительно состоявшегося перехода прав от цедента к цессионарию *(330). Одного лишь голословного письма постороннего лица, возможно, ранее и неизвестного должнику, о том, что теперь, имей, дескать, в виду, что ты должен то-то и то-то не ему, как ты думаешь, а мне, потому что я приобрел право требования у него, явно недостаточно. Подобное голословное уведомление должник вправе оставить без внимания. А вот уведомление цедента может быть и бездоказательным, ибо раз уж уведомление сделано цедентом - лицом, заинтересованным в максимально длительном умолчании об уступке, значит уступка наверняка состоялась. Впрочем, тот факт, что уведомление об уступке, исходящее от цедента, может быть и бездоказательным, не отменяет необходимости представления доказательств приобретения права новым кредитором должнику (п. 1 ст. 385 ГК).

§ 4. Соотношение сингулярной сукцессии со смежными юридическими отношениями (активная делегация, переводной вексель, индоссамент, факторинг, купля-продажа и дарение права, залог права, договор в пользу третьего лица, переадресование исполнения, назначение бенефициара, "передача" и хищение "бездокументарных" ценных бумаг)

а) Соотношение с активной делегацией

Активная делегация представляет собой одностороннюю сделку должника (делегата), состоящую в даче им делегационного обещания по предложению делеганта исполнить в пользу нового кредитора (делегатария) то, что он, должник, должен был исполнить прежнему верителю (делеганту). Поскольку делегация суть сделка, совершаемая пассивным субъектом (должником), нет необходимости применения принципа недопустимости ухудшения его положения перед новым кредитором в сравнении с положением перед кредитором первоначальным. Это обстоятельство практически не позволяет должнику по активной делегации ссылаться на какие-либо возражения из отношений покрытия или валюты - таких возражений, которые могли бы парализовать требования делегатария очень мало. Именно по причине оторванности делегационного обещания от своего основания делегация не почиталась римлянами за основание правопреемства; по мнению римских юристов, делегация прекращала ранее существовавшие отношения порождала новые, с первоначальными никак не связанные.

В отличие от этого сингулярная сукцессия - это договор кредиторов, т.е. двусторонняя сделка, в которой должник не принимает никакого участия. Это обстоятельство является основанием для применения принципа недопустимости ухудшения положения должника перед новым кредитором (цессионарием) по сравнению с тем положением, которое он занимал перед старым кредитором (цедентом). Переход к новому кредитору прав со всеми их пороками, причем не только из отношений покрытия, но и из отношений валюты - вот отличительное качество правового результата, порождаемого договором сингулярной сукцессии. Именно сингулярная сукцессия расценивалась римлянами как способ перемены лиц в обязательстве без прекращения самого обязательства, т.е. как способ правопреемства. Точнее все-таки говорить о том, что правовым результатом договора сингулярной сукцессии является не просто замена одного обязательства другим, но замена такая должна иметь предметом обязательство идентичного содержания.

б) Соотношение с переводным векселем

Переводной вексель, как известно, представляет собой документ, предназначенный для выполнения трех функций: (а) оферты, т.е. предложения векселедателя (трассанта), адресованного плательщику (трассату) заключить договор об уплате определенной суммы третьему лицу (ремитенту); (б) указанного договора между трассантом и трассатом о способе уплаты (доставления денег) и (3) одностороннего обязательства плательщика (акцептанта) уплатить определенную сумму ремитенту или его правопреемнику.

Сингулярная сукцессия является не документом, а сделкой. Документ о совершении сделки цессии (договор в узком смысле слова) хотя и удостоверяет также совершение договора, но договора иного типа. Если акцептованный переводной вексель это договор кредитора и должника об уплате последним в пользу третьего лица, то в договоре сингулярной сукцессии должник, как уже неоднократно отмечалось, не участвует.

в) Соотношение с индоссаментом

Центральное различие индоссамента и цессии, определяющее все иные их качества, их сущность и применение, состоит в различии юридической направленности, юридической цели данных сделок. Индоссамент переносит право (собственности) на (ордерную) ценную бумагу - этот постулат должен помнить каждый практик. В то же время, имея своим непосредственным предметом вещь, сделка индоссамента переносит на добросовестного приобретателя ценной бумаги и те качества, которые в нее заключены, т.е. права из бумаги, причем в их первоначальном, "девственном", не тронутом пороками правопредшественников, виде. В этом смысле индоссамент действительно можно считать основанием уступки требования из ордерной ценной бумаги, как это делает, например, законодатель в п. 3 ст. 389 ГК.

Сингулярная сукцессия представляет собой сделку, предметом которой является перемена лица, занимающего статус кредитора, т.е. - перемена личности активного субъекта обязательственного права требования. Сингулярная сукцессия имеет своим предметом перенесение обязательственных, а не вещных прав, в частности - обязательственных прав из ценной бумаги, но никак не права на ценную бумагу. Здесь вполне работает аксиома "никто не может передать прав больше, чем имеет сам". Коль скоро эти права поражены какими-то недостатками, приобретатель получит эти обязательственные права с этими же недостатками, оформляющимися в руках должника в так называемые возражения *(331).

г) Соотношение с финансированием под уступку денежного требования (факторингом)

Заключение договора сингулярной сукцессии может преследовать достижение различных хозяйственных целей. Обыкновенно он заключается для специфического осуществления субъективного гражданского права требования - реализации этого требования третьему лицу за некоторый эквивалент. Но он может быть заключен также и для обеспечения исполнения обязательств цедента перед цессионарием. Например, если имеется договор, по которому цессионарий является кредитором цедента, то ничто не мешает обеспечить исполнение обязательств по данному договору со стороны цедента уступкой принадлежащих им требований к своим дебиторам цессионарию. Если договор, обязательства из которого являются предметом обеспечения, является кредитным договором или договором о финансировании, то, установив обеспечение их исполнения уступкой требований заемщика к своим дебиторам в пользу кредитора (финансового агента), стороны становятся участниками отношений факторинга.

Именно профессиональное предоставление кредитов, финансирования, а также оказание вспомогательных услуг, связанных со взысканием дебиторской задолженности, и является содержанием деятельности, требующей лицензирования по ст. 825 ГК РФ, а вовсе не "покупка прав требования", как нередко утверждается. А это значит, в частности, что органом, лицензирующим такую деятельность, должен быть Банк России, а вовсе не Министерство финансов РФ, как полагают некоторые *(332). Отличие факторинга от покупки (возмездной уступки) права требования состоит, прежде всего, в том, что суммы, предоставляемые финансовым агентом, предоставляются на целевой, срочной и возвратной основе. Только нарушение обязательств по возврату этих сумм может служить для финансового агента основанием предъявления приобретенных требований должникам от своего имени для осуществления. В отличие от этого возмездная уступка требования предполагает передачу денег взамен на требование без каких бы то ни было условий об основаниях возврата денег или права, кроме случаев, установленных в законодательстве.

Сказанное позволяет понять, что сама по себе уступка требования при факторинге от обычной уступки в порядке сингулярной сукцессии ничем не отличается *(333). Уступка в рамках факторинга - разновидность уступки по сингулярной сукцессии, отличающаяся от нее лишь титулированным характером. Уступка в рамках факторинга подчиняется не только специальным нормам, составляющим главу 43 ГК, но и нормам общим (гл. 24). Сожаление Е.А. Павлодского о том, что ГК "не распространяет прямо" действие норм о цессии на отношения из финансирования под уступку денежного требования, не имеет никаких оснований. Глава 43 называется "финансирование под уступку", в то время как переход требования на основании статей 382-386 ГК РФ и называется его уступкой. Вся разница только в том, что если обычная сингулярная сукцессия - суть сделка самостоятельная, преследующая собственную хозяйственную цель и не связанная с другими (основными или дополнительными) сделками, то сукцессия при факторинге - это сделка, дополнительная к основной - кредитному договору или договору о финансировании, заключаемая с целью обеспечения исполнения обязательств заемщика по возврату кредита или финансирования. Об этом говорит само наименование сделки: перед нами не особая юридическая конструкция уступки, а совершенно иная сделка - финансирование, хотя и сопряженное с обычной общегражданской уступкой, т.е. осуществляемое под обыкновенную, регулируемую главой 24 ГК, уступку. Самостоятельная сингулярная сукцессия никак не зависит от иных сделок, в то время как судьба сукцессии при факторинге всецело определяется судьбой основного договора. Уступка требования по самостоятельной сукцессии по общему правилу безвозвратная, а уступка в рамках обеспечения предполагает регрессный оборот требования, т.е. его возврат к цеденту в случае надлежащего исполнения им обеспеченного обязательства.

В силу этого обстоятельства на практике оба договора (об установлении основных обязательств и уступке требований, их обеспечивающих) нередко объединяются единым документом, традиционно называемым договором факторинга. Акцессорная природа уступки при факторинге в сочетании с указанным своеобразным способом ее оформления приводят к возникновению своеобразной титулированной сингулярной сукцессии со всеми вытекающими отсюда последствиями. Именно учитывая такое своеобразие, законодатель по общему правилу запретил переуступку требований, приобретенных финансовым агентом по факторингу - как быть финансовому агенту, если после переуступки он получит от должника надлежащее исполнение и требование о возврате уступленного права?

Иные отличия обычной сингулярной сукцессии от своего факторингового "тезки" являются, скорее, плодом развития положительного законодательства, чем закономерностью. Так, предметом цессии может быть лишь реально существующее требование, причем не обязательно денежное. Предметом же уступки по договору о факторинге может быть требование как реально существующее, так и то, которое должно возникнуть в будущем *(334), причем оно должно иметь непременно денежный характер и к тому же должно возникнуть "из предоставления клиентом товаров, выполнения им работ или оказания услуг третьему лицу" (п. 1 ст. 824 ГК). Факторинговые операции - это операции по предоставлению кредитов под специфическое обеспечение - уступку или залог, т.е. под обязательство уступки денежных требований *(335), в то время как основание совершения самостоятельной сингулярной сукцессии остается по общему правилу за пределами соглашения о цессии. Нередко упоминаемое в качестве критерия для различия цессии и цессии при факторинге наличие в последнем случае дополнительных финансовых услуг финансового агента, действительно, будучи органическим элементом факторинга в зарубежной и международной торговой практике, по нормам действующего российского ГК необходимым элементом факторинга не является. То же самое следует сказать и о предписании, согласно которому финансовый агент ничего не теряет в случае, если предметом уступки по факторингу стало требование, запрещенное к уступке - эта особенность действующего законодательства абсолютно не объясняется какими-либо теоретическими соображениями и никак не сопрягается с вполне логичным и нормальным положением о запрете переуступки требования финансовым агентом.

Итак, факторинг и сингулярная сукцессия - две разные сделки. Первая сделка - комплексный договор, элементами которого являются, в частности, элементы договора титулированной акцессорной сингулярной сукцессии, в то время как сам договор сингулярной сукцессии имеет, по общему правилу, самостоятельный характер и собственную хозяйственную цель. Можно сказать, что цессия, совершаемая в рамках факторинга - это титулированная цессия, содержанием "титула" (основания) которой обязательно является получение цедентом денег от цессионария на срочной и возвратной основе от организации, обладающей специальной правоспособностью на профессиональное совершение таких сделок (т.е. от кредитной организации).

д) Соотношение со сделками купли-продажи и дарения права

Договоры купли-продажи и мены относятся к числу договоров, опосредующих процесс передачи имущества в собственность или иное вещное право *(336). В самом первом параграфе настоящей работы мы говорили о том, что хотя имущественные права и причислены законодателем к категории "имущество", несмотря на это, они не могут находиться в чьей-либо собственности или принадлежать кому-либо на ином вещном праве. Поэтому сразу следует оговориться, сказав, что термины "купля-продажа права" и "дарение права" носят в известной мере условный характер и обозначают, соответственно, перемену субъекта имущественного права за денежный или иной эквивалент, имеющий иную вещественную оболочку. Соответственно этому и положениям п. 1 ст. 454 ГК, договор купли-продажи права должен быть определен именно как соглашение, в силу которого одна сторона (продавец права) обязуется передать другой стороне (покупателю) имущественное право, а последний обязуется принять данное право и уплатить за него определенную денежную сумму (цену). Аналогично должны определяться договоры мены и дарения права (см. ст. 567 и 572 ГК).

Сходство названных договоров с договором возмездной сингулярной сукцессии только кажущееся, чисто внешнее. Действительно, сходство исчерпывается на том, что и договор цессии, и перечисленные договоры заключаются между двумя правообладателями - прежним и новым. В остальном перед нами совершенно различные договорные типы.

Предметом сингулярной сукцессии может быть только обязательственное право требования. Очевидно, такое ограничение неприменимо в случаях с договорами купли-продажи, мены и дарения - ГК однозначно говорит лишь о том, что их предметом может быть имущественное право. То, что оно должно быть непременно и только правом обязательственным, ГК не уточняет. Следовательно, положения ГК РФ о купле-продаже, мене и дарении применимы не только к обязательственным, но и иным гражданским имущественным правам - вещным, корпоративным и исключительным (собственно, классический договор купли-продажи имеет своим непосредственным предметом именно вещные права - собственности, хозяйственного ведения или оперативного управления), а также, по-видимому, и к правам процессуальным (например, к праву на иск).

В части, касающейся случаев применения норм ГК о купле-продаже, мене и дарении к правам обязательственным, основное различие этих институтов с сингулярной сукцессией суть следующее. Содержание сингулярной сукцессии не зависит от той хозяйственной цели, которую она преследует, в силу чего указание в договоре сингулярной сукцессии на ее основание не является обязательным элементом (существенным условием) договора. В то же время договор не будет договором купли-продажи, если в нем нет указания именно на денежный эквивалент (цену) предоставления права. Договор не может быть признан договором мены, если в нем прямо не указан тот вещный эквивалент, который передается в обмен на предоставленное право *(337). И, наконец, договор не будет договором дарения, если в нем прямо не указано, что речь идет именно о безвозмездном предоставлении имущественного права, именно о передаче его в дар, а не о чем-то ином. Сингулярные сукцессии, совершенные по указанным выше основаниям - за деньги, за вещи и даром - это лишь частные случаи конструкции цессии, да притом цессии титулированной.

Наконец, вопрос о том, как отграничить титулированную сукцессию обязательственных прав, произведенному по одному из указанных выше оснований, от смежного договорного типа, имеет неоднозначное решение. Мы бы предложили руководствоваться презумпцией абстрактного характера сингулярной сукцессии. На фоне каузального (материального) характера трех сходных с ней договоров именно данная презумпция лучше всего оттеняет конструкцию цессии. Иначе говоря, новый кредитор по договору сингулярной сукцессии обязан доказать должнику лишь факт передачи ему цедентом имущественных прав, но не основательность их приобретения. Основательность в этом случае предполагается, если иного не докажет должник. В то время как новый кредитор, купивший (променявший или получивший в дар) имущественное право, обязан, прежде чем реализовывать приобретенное право, доказать должнику (а в случае приобретения абсолютного права - всем заинтересованным третьим лицам) не только факт, но и основательность приобретения имущественного права.

е) Соотношение с залогом права

Указание на возможность залога имущественных прав содержится в ст. 336 ГК. В отличие от норм о купле-продаже, мене и дарении прав данная статья ограничивает возможность залога только одним видом имущественных прав - требованиями или обязательственными правами. Поэтому различить договор залога прав и договор их уступки в порядке цессии по возможному предмету этих договоров не представляется возможным. И предметом залога и предметом сингулярной сукцессии могут быть только обязательственные имущественные права (но не вещные, не исключительные и не корпоративные). Более того, существует и "обратное" совпадение объектов - мы указывали, что перечень требований, законодательно запрещенных к сукцессии, представляет собой и перечень требований, запрещенных также и для залога.

Единственное различие залога и сукцессии обязательственных прав, выводимое на материалах ГК, касается возможности залога требований не только действительных, но и тех, которые залогодатель приобретет в будущем (п. 6 ст. 340). Уступка же несуществующих требований в порядке цессии невозможна.

Законодательные нормы, устанавливающие понятие и правовой режим залога имущественных прав, в настоящее время сосредоточены в Законе РФ от 29 мая 1992 г. "О залоге" *(338) - акте, действующем в части, не противоречащей Гражданскому кодексу РФ. Непосредственно залогу прав посвящены ст. 54-58 Закона, по словам А.Л. Маковского, "неудачных, но пока ничем не замененных" *(339).

Основное теоретическое различие сукцессии и залога требований состоит в том, что сделка залога не переносит имущественного права с залогодателя на залогодержателя, а лишь обременяет его *(340). Цедент, однажды уступивший имущественное право, не может уступить его повторно, в то время как лицо, заложившее имущественное право, может его и уступить, и перезаложить, причем ни последующая уступка этого права, ни его перезалог не являются основаниями для снятия с него обременения первоначальным залогом (см. об этом ст. 342 ГК и ст. 32 Закона о залоге *(341)).

Из приведенного различия вытекает и основное качество, практически различающее сделки залога и сукцессии. Согласно п. 1 ст. 57 Закона о залоге при залоге прав, если иное не предусмотрено договором, залогодержатель вправе независимо от наступления срока исполнения обеспеченного залогом обязательства требовать в суде, арбитражном суде перевода на себя заложенного права, если залогодатель не исполнил обязанности, предусмотренные ст. 56 Закона. В случае же неисполнения обязательства, обеспеченного залогом права, залогодержатель вправе обратить взыскание на предмет залога в общем порядке, т.е. путем продажи его с публичных торгов. Сказанное означает, что договор о залоге права имеет значение лишь своеобразной юридической предпосылки, необходимой для последующего перехода заложенного права к залогодателю, либо - для титулирования (легитимации) последнего в качестве управомоченного на продажу права. Сам переход заложенного права в порядке уступки или продажи составляет следующую стадию развития договорных отношений по залогу имущественных прав.

Наше соображение об отсутствии при залоге права его уступки залогодержателю и сохранении его за залогодателем подтверждается также правилами ст. 58 Закона о залоге - о поступлении в залог (в погашение обеспеченного обязательства) всего, полученного должником (залогодателем) от реализации принадлежащего ему заложенного права.

Вместе с тем нужно заметить, что залогодержатель имущественного требования получает и ряд процессуальных правомочий, которые, вообще говоря, свойственны только правообладателям, т.е. кредиторам, но не третьим лицам. Эти права предусмотрены ст. 57 Закона о залоге и состоят в (а) возможности вступать в качестве третьего лица в дело, в котором рассматривается иск о заложенном праве и (б) в возможности самостоятельно предпринимать меры, необходимые для защиты заложенного права от нарушений со стороны третьих лиц, если таких мер не предпринимает правообладатель (залогодатель).

ж) Соотношение с конструкцией договора в пользу третьего лица

Договор, в котором оговаривается, что исполнение должно производиться хотя и в интересах кредитора, но в пользу лица, не совпадающего с ним (договор в пользу третьего лица - ст. 430 ГК), отличается от договора уступки требования в порядке цессии, главным образом, тем, что не имеет своим результатом выпадение из обязательства "старого" кредитора. Строго говоря, здесь вообще нельзя говорить о "старом" и "новом" кредиторах, поскольку лицо, являющееся кредитором, и лицо, имеющее право потребовать исполнения, не сменяют друг друга в обязательстве, не предшествуют и не преемствуют друг другу, а существуют одновременно, причем правом требования производства исполнения в договоре в пользу третьего лица обладают как кредитор, заключивший данный договор, так и само это третье лицо. Вся разница только в том, что третье лицо будет требовать исполнения в свою собственную пользу, а кредитор - в пользу этого третьего лица. Можно сказать, что в обязательстве, возникшем из договора в пользу третьего лица, статус кредитора (кредиторское состояние или положение) оказывается распределенным между двумя различными лицами - собственно кредитором и третьим лицом. При этом каждый из них является кредитором в одинаковой степени с другим участником обязательства, равно как и не является таковым.

з) Соотношение с конструкцией переадресования исполнения

Переадресование исполнения вообще не создает нового лица со статусом кредитора. Сущность данного института состоит в том, что кредитор требует от должника производства исполнения не на его, кредитора, адрес, а на адрес третьего лица. Почему это происходит - должник не знает и знать, строго говоря, не имеет права. Может быть, кредитору впоследствии будет гораздо удобнее забирать исполнение именно от этого третьего лица, может быть, он оставит полученное исполнение в распоряжении третьего лица, а может быть, он уже передал права на это исполнение третьему лицу - должнику, это неизвестно и значения для него не имеет. Для него важно соблюсти условие об адресе, назначенном для исполнения, предоставив исполнение именно по этому адресу. Что будет с этим исполнением дальше, должника волновать не должно, ибо, произведя исполнение по назначенному кредитором адресу, он считается предоставившим надлежащее исполнение самому кредитору.

В случае нарушения обязательства с условием о переадресовании исполнения судиться с нарушителем сможет только кредитор, но не адресат - получатель исполнения. Последний, возможно, при наличии на то правовых оснований, предъявит требования к кредитору так же, как если бы исполнение не было бы предоставлено самим кредитором.

и) Соотношение с конструкциями "передачи" и "хищения" "бездокументарных" ценных бумаг

Бездокументарные ценные бумаги представляют собой специфический объект гражданских прав, совпадающий с классическими ценными бумагами только по наименованию. Если ценные бумаги представляют собой обособленные документы, являющиеся объектами гражданских прав, в том числе права собственности, а также являются носителями свойств (признаков), легитимирующих своих держателей (например, путем простого предъявления документа), то бездокументарные ценные бумаги - это специфическим образом закрепленные корпоративные и обязательственные права (требования), традиционно находящие выражение в ценных бумагах. Соответственно, передача таких "бумаг" означает не перенесение права собственности на них, а лишь уступку этих прав. Составляет ли эта уступка договор сингулярной сукцессии или нет?

Имея в виду то, что отнесение бездокументарных ценных бумаг к числу ценных бумаг в собственном смысле этого слова является по существу неправильным, мы не можем считать положительный ответ на данный обоснованным ссылкой на норму п. 2 ст. 146 ГК - о том, что права из именных ценных бумаг передаются в порядке цессии. Данная норма касается только ценных бумаг, но ничего не говорит о бездокументарных ценных бумагах. Применительно же к последним п. 2 ст. 149 ГК устанавливает, что "операции с бездокументарными ценными бумагами могут совершаться только при обращении к лицу, которое официально совершает записи прав. Передача, предоставление и ограничение прав должны официально фиксироваться этим лицом, которое несет ответственность за сохранность официальных записей, обеспечение их конфиденциальности, представление правильных данных о таких записях, совершение официальных записей о проведенных операциях". Можно спорить о возможных вариантах толкования этой нормы, но с практической точки зрения актуальным может быть назван лишь один из них: без пресловутой "фиксации" операций с правами, составляющими бездокументарные ценные бумаги, к коим (напомним это) относятся их передача, предоставление и ограничение, попросту нет; такие операции не считаются совершенными. Видно, что центр тяжести операций с бездокументарными ценными бумагами лежит в сфере влияния третьего (по отношению к участникам операций) лица - специализированной организации (депозитария или регистратора), либо самого должника по бездокументарным ценным бумагам. То, что обладатель "пакета" бездокументарных акций заключил договор их купли-продажи, еще не превращает его в бывшего акционера, как и не делает покупателя новым акционером. Смена личности акционера состоится не ранее, чем соответствующие изменения будут внесены в реестр акционеров, либо в записи по счетам депо.

Норму п. 2 ст. 149 ГК вполне адекватно развивает ст. 29 Закона о рынке ценных бумаг. Согласно части 2 указанной статьи право на именную бездокументарную ценную бумагу *(342) переходит к приобретателю: (а) в случае учета прав на ценные бумаги у лица, осуществляющего депозитарную деятельность, - с момента внесения приходной записи по счету депо приобретателя; (б) в случае учета прав на ценные бумаги в системе ведения реестра - с момента внесения приходной записи по лицевому счету приобретателя. Таким образом, момент уступки прав, составляющих бездокументарную ценную бумагу, связывается Законом с моментом производства записи о состоявшейся уступке лицом, которое (по терминологии ГК) "официально совершает записи прав". Таким лицом может быть депозитарий - лицо, ведущее счета депо на основании договоров с кредиторами по бездокументарным ценным бумагам, или регистратор - лицо, осуществляющее записи прав, составляющих бездокументарные ценные бумаги, по договору с их должником. Регистратором, в установленных законом случаях, может быть и сам должник. Документом, служащим основанием для внесения изменений в записи на счете депо в депозитарии или лицевом счете в реестре, является односторонний приказ, исходящий от отчуждателя (старого кредитора) и называющийся, соответственно, поручением по счету депо или передаточным распоряжением.

Ничего похожего в случае с сингулярной сукцессией мы не наблюдаем. Сингулярная цессия действительна с того момента, когда стороны достигли соглашения по всем существенным условиям данного типа договора безотносительно к обращению их за содействием к какому бы то ни было третьему лицу, будь то должник или кто-то другой. Значит, речь действительно идет о каком-то ином способе уступки требований, составляющих содержание бездокументарных ценных бумаг, способе, отличном от цессии. Что же это за способ?

Отличительная особенность сделки по уступке прав требования, признанных бездокументарными ценными бумагами, - ее односторонний и условный характер. Сделка эта совершается новым кредитором и представляет собой приказ кредитора третьему лицу осуществить "официальную запись" прав, составляющих бездокументарные ценные бумаги, за новым приобретателем за его, старого кредитора, счет (т.е. с одновременным внесением записи о прекращении данных прав у старого кредитора). Условность данной сделки выражается в том, что сама по себе дача такого приказа не влечет перехода прав, составляющих бездокументарные ценные бумаги, до тех пор, пока на ее основании не будут внесены изменения в "официальные записи прав". Данная сделка может быть признана приказом о совершении пассивной делегации, но только тогда, когда она имеет своим предметом исключительно обязательственные права (требования) и адресована непосредственно должнику либо его представителю (регистратору). Соответственно, изменение должником или регистратором "официальных записей" в части сложения с себя обязанности исполнять делеганту и возложения обязанности исполнять делегатарию можно расценивать как совершение титулированной пассивной делегации. Но такая квалификация не может быть принята в общем случае, ибо предметом уступки данным способом могут быть не только требования, но и корпоративные права, а также приказ может быть адресован депозитарию или регистратору, не имеющему к должнику никакого отношения. В последнем случае кредитор своим распоряжением приказывает депозитарию (регистратору) дать должнику свой собственный приказ о делегационном обещании. Именно из такой конструкции мы и должны исходить при квалификации данной сделки; выпадение из нее депозитария в тех или иных конкретных случаях должно расцениваться нами как исключение из правила. Описанный способ передачи прав (в т.ч. уступки требований) не является новым. Он был известен и русскому дореволюционному гражданскому праву, и цивилистике периода НЭПа и назывался трансфертом *(343).

В заключение следует обозначить еще одну проблему, которую условно можно было бы назвать проблемой защиты интересов лица, у которого бездокументарные ценные бумаги похищены. Возможно, это звучит нестандартно, но сюрпризы, преподносимые практикой, доказывают, что бездокументарные ценные бумаги (имущественные права!) вполне возможно похитить, точнее, изъять у кредитора помимо его воли. Лицу, желающему похитить бездокументарные ценные бумаги, необходимо добиться "списания" таковых с лицевого счета (счета депо) кредитора и "зачисления" на свой лицевой счет (счет депо). Это достигается очень просто с помощью подложных (поддельных) документов о трансферте. Правильная юридическая квалификация трансферта, совершенного регистратором (депозитарием) на основании подложного или поддельного передаточного распоряжения, будет долгожданной предпосылкой к решению проблемы о правовом способе защиты интересов лица, утратившего бездокументарные ценные бумаги из-за такого трансферта *(344).