§ 9. Теоретические основы института перевода прав и долгов

Институт перевода, подобно институтам делегации и уступки (цессии), может служить средством перемены как активного, так и пассивного субъекта обязательственного правоотношения. Интересно, что институт уступки современным законодательством и практикой связывается почти исключительно с процедурой смены личности кредитора, сводится к уступке прав; о возможности же уступки (цедирования) долгов осведомлены далеко не все. Столь же односторонне в сегодняшнем законодательстве и практике рассматривается и институт перевода - он ассоциируется, прежде всего, с институтом, обслуживающим перемену пассивных субъектов в обязательстве (должников), т.е. с переводом долга, в то время как о существовании института перевода прав знает еще меньшее число ученых и практиков.

Настоящий параграф посвящен вопросу юридической природы как активного, так пассивного перевода (т.е. как переводу прав, так и переводу долгов) и теоретическим проблемам данного института.

Фактором, который объединяет процедуры перевода прав и долгов в единый институт - институт перевода - является то, что обе эти процедуры представляют собой фактический состав, слагающийся из двух юридических фактов - договора и односторонней сделки.

Непременным участником всякого договора перевода непременно является должник по существующему обязательству; собственно, как правило, именно по его инициативе - инициативе должника - и совершается всякий перевод. Другой вопрос - вопрос о его роли в данном договоре. Если речь идет о переводе долга, то инициировавший такой перевод должник с осуществлением этого перевода должником быть перестает и из обязательства выбывает. Если же речь идет о переводе прав, то должник, по инициативе которого происходит перевод, выбывает из обязательства перед прежним кредитором.

Вторым участником всякого договора перевода будет лицо, не участвовавшее в прежнем обязательстве. С осуществлением планируемого перевода оно изменяет свое отношение к обязательству, превращаясь из постороннего прежнему обязательству субъекта в непосредственного участника вновь возникшего обязательства. Либо это будет новый кредитор (если совершается перевод права), либо новый должник (если речь идет о переводе долга).

Лицом, совершающим одностороннюю сделку, дополняющую фактический состав, необходимый для перевода долгов и прав, во всяком случае будет кредитор по существующему обязательству. Опять-таки его роль и предмет его односторонней сделки будут различными. В случае перевода долга односторонняя сделка кредитора сводится к согласию на замену должника; при переводе прав - к согласию на то, чтобы выбыть из обязательства.

а) Перевод прав

Перевод прав представляет собой сложный фактический состав, включающий в себя, во-первых, договор между должником (цессионаром, делегатом) и новым кредитором (цессионарием, делегатарием), в силу которого должник обязуется перед новым кредитором к тому, к чему он был обязан кредитору прежнему, и при том освобождается от прежде существовавшей обязанности (выбывает из первоначального обязательства, каковое с осуществлением перевода прекращается). Подобно тому, как делегат в активной делегации обещает исполнить новому кредитору то, что должен был исполнить старому, точно также и должник в соглашении о переводе прав обязуется перед новым кредитором исполнить то, что должен был исполнить кредитору прежнему.

Естественно, что лишить одним лишь таким договором статуса кредитора третье лицо (не являющееся участником данного договора), невозможно. А это означает, что положения договора о переводе прав будут обязательны только для его участников, по крайней мере, до тех пор, пока не наступит второй юридический факт, необходимо входящий в фактический состав, требующийся для перевода прав, а именно - до тех пор, пока от прежнего кредитора не будет получено согласие на его замену в обязательстве новым кредитором (на прекращение обязательства с его участием в результате его новации в иное обязательство идентичного содержания, но с иным участником).

История не знает случаев сколько-нибудь широкого применения института перевода прав. Законодательной регламентации такой сделки нет и никогда не было. Очевидно, что ответ на вопрос "почему?" коренится в практической несообразности самого института перевода прав. Кому он нужен и выгоден? Кто должен (не в смысле юридической обязанности, а в смысле разумного поведения) добиваться согласия прежнего кредитора на выбытие из обязательства - должник или новый кредитор? Кто мог бы инициировать перевод прав? Без преувеличения этот вопрос можно назвать основным вопросом института перевода прав; только ответив на него, мы сможем разрешить все иные вопросы. Ясно, что заинтересован в этом может быть, в первую очередь, потенциальный новый кредитор *(203). В руках у кредитора действительного есть иной, более естественный, простой и понятный инструмент собственного выбытия из обязательства (уступка требования); должнику же, как это само собою понятно, по общему правилу все равно, перед кем быть обязанным. В итоге договор перевода прав оказывается сделкой, направленной на распоряжение чужим для его участников обязательственным правом. Им не обладает ни новый кредитор (иначе ему было бы бессмысленно участвовать в сделке, по которой он эти права только приобретет), ни, тем более, должник (он несет корреспондирующие правам обязанности). В одностороннем порядке отказаться от их исполнения прежнему (существующему) кредитору должник никак не может - не имеет права. Иными словами, должник не обладает полномочием на одностороннее изменение обязательственного правоотношения *(204). Сколько бы он не заключал с третьими лицами договоров, в которых он обязывался бы к изменению этих правоотношений, ни один из подобных договоров не станет обязательным для прежнего кредитора и не перенесет его статуса на третье лицо. Естественно также, что об этом знает (не может не знать) третье лицо.

Из изложенного напрашивается следующий вывод: с практической точки зрения нет никаких причин заключать договор перевода прав без предварительного согласия прежнего кредитора на такой перевод или, во всяком случае, без веских оснований предполагать высокую вероятность получения от него подобного согласия. Без того или другого договор перевода прав оказывается институтом, противоестественным ключевым принципам гражданского права - автономии воли, недопустимости произвольного вмешательства в чужие частные дела и неприкосновенности гражданских субъективных прав. Кредитору, желающему выбыть из обязательства, гораздо проще уступить принадлежащее ему требование новому кредитору, а не санкционировать договора должника с третьим лицом. Единственным исключением из этого правила могло бы стать стремление выбывающего из обязательства кредитора освободить себя от рисков, связанных с неполучением или недействительностью встречного предоставления по договору уступки.

Сказанное позволяет достаточно быстро разобраться с интересами участников операции активного перевода.

Интерес должника состоит в том, чтобы в результате перевода права он перестал бы быть должным прежнему кредитору потому, что он становится должником кредитора нового. Вопрос о том, "какая муха" "укусила" должника, т.е. какая причина заставила его принять на себя обязательство перед новым кредитором, ставить, по сути, бессмысленно: он согласился обязаться перед новым кредитором потому, что старый кредитор, в силу каких-то, возможно, и непонятных для должника причин *(205), уполномочил должника прекратить существующие обязательственные правоотношения.

Кредитор расстается со своим "кредиторским" статусом (принадлежащим ему и переводимым с него на другое лицо требованием) не просто так, а в силу какого-то основания. Скорее всего, его непосредственное предоставление произойдет от третьего лица и будет соответствовать характеру и размеру причитающегося ему по обязательству исполнения. Руководствуясь ст. 313 и 403 ГК, кредитор вправе полагать, что он получает исполнение от собственного должника и за его счет, а руководствуясь ст. 408 ГК, считать данное обязательство прекращенным. Интерес кредитора состоит, соответственно, в получении исполнения по обязательству. Возможно, впрочем, что кредитор расстается со своим правом потому, что пожелает облагодетельствовать нового кредитора либо рассчитаться с ним по собственному долгу.

Наконец, новый кредитор заинтересован в том, чтобы, во-первых, то требование, которое он приобрел по отношению к должнику, оказалось действительным; во-вторых, чтобы прежний кредитор был надлежащим образом вознагражден за утрату этого требования.

Обращает на себя внимание следующее обстоятельство: ни в одном из случаев операция перевода прав не предусматривает не только предоставления эквивалента между участниками договора перевода прав, но и вообще не предполагает никакого движения между ними ни реальных ценностей, ни субъективных прав, ни юридических обязанностей.

Отношения, складывающиеся между участниками операции перевода прав, будут именоваться так же, как и в случае с делегацией. Отношения между должником и прежним кредитором будут носить название отношений покрытия; между старым и новым кредитором (процессуально оформляемые так же, как отношения должника со старым кредитором по предоставлению должником "выкупа" за право прекращения обязательства) - будут называться отношениями валюты. Рассмотрим, как дефектность отношений покрытия и валюты влияет на действительность договора перевода прав. Сначала сделаем "раскладку" интересов участников этих отношений.

Интерес выбывшего кредитора может быть различным. Если тот "выкуп", который был ему обещан или предоставлен третьим лицом, вполне вознаградил его; если переданное им в дар новому кредитору требование оказалось действительным, то ему, по большому счету безразлично, как сложатся отношения между новым кредитором и должником. Он лично будет заинтересован в том, чтобы перевод права сохранил силу.

Но в определенных случаях выбывший кредитор может требовать и аннулирования своего согласия на заключение договора перевода прав, а соответственно - и признания данного договора незаключенным. Такие случаи имеют место, например, тогда, когда обещанное вознаграждение так и не было предоставлено, либо предоставленное вознаграждение оказалось некачественным и т.п. Может случиться и так, что переведенное право окажется недействительным, а значит, не оправдается стремление старого кредитора облагодетельствовать третье лицо.

Интерес добросовестного должника состоит, очевидно, в том, чтобы при любых условиях договор перевода прав сохранил бы силу, ибо в противном случае он вновь станет обязанным перед прежним кредитором. Недобросовестный должник заинтересован в признании данного договора незаключенным по причине отсутствия его предмета, т.е. по причине недействительности переведенных прав.

Также и интерес нового добросовестного кредитора состоит, как правило, в том, чтобы сохранить договор перевода права в силе, независимо ни от дефектов самого переведенного права (иначе он утратит полученное право), ни от дефектов отношений валюты.

Сказанным вполне определяется и значение для действительности договора интерцессии отношений покрытия и валюты.

Выбывший кредитор, ожидания которого на получение вознаграждения за переведенное право, не оправдались, несомненно, вправе ссылаться на данное обстоятельство и требовать на его основании аннулирования собственного согласия на договор перевода права. Он вправе предполагать, что об обязанности предоставить такое вознаграждение осведомлены оба участника договора; оба они, соответственно, должны приложить все усилия, чтобы такое вознаграждение предоставить; в противном случае, согласие на перевод прав нельзя считать данным. Выбывший кредитор, таким образом вправе ссылаться на дефектность отношений валюты в уничтожение своего согласия на перевод прав (а значит - и самого договора перевода прав).

Точно также кредитору, выбывшему из обязательства в результате перевода прав, должно быть предоставлено право требовать признания договора перевода права недействительным со ссылкой на дефектность также и отношений покрытия. Соображение здесь очень простое: о сути данных отношений осведомлены все участники операции перевода прав. Как уже говорилось, выбывший кредитор заинтересован в использовании ссылок на дефекты отношений покрытия в случае, когда право было переведено ради того, чтобы подарить его новому кредитору.

При рассмотрении интересов выше специально подчеркивалось, что добросовестные должник и новый кредитор не могут быть заинтересованы в недействительности договора перевода прав. Интересы же недобросовестных лиц предпочитать интересам добросовестным не стоит. Следовательно, должнику и новому кредитору вообще нельзя оперировать какими-либо возражениями, проистекающими из дефектов отношений покрытия и валюты с целью признания заключенного ими договора перевода прав недействительным.

Сказанное выше определяет договор перевода прав как уникальную сделку - сделку, которая не может быть признана недействительной по иску ее участников, но может быть признана недействительной только по иску третьего лица (кредитора, санкционировавшего ее совершение).

б) Перевод долга

Перевод долга - сложный фактический состав, включающий в себя, во-первых, договор, заключаемый старым и новым должниками (делегантом и делегатом), в силу которого новый должник становится обязанным перед кредитором прежнего должника к тому, к чему был обязан этот последний (прежний должник), и во-вторых - одностороннюю сделку кредитора, выражающую его согласие освободить от долга должника прежнего и приобрести идентичное требование к новому, заменяющему его должнику. "Я исполню кредитору то, что должен был исполнить ему ты (прежний должник); ты же, в свою очередь, из обязательства выбываешь" - вот каково содержание соглашения о переводе долга. "Да, будь обязан и исполняй ты - новый должник! Да, пусть прежний должник покинет обязательство, ничего мне не предоставив!", - так выражает свое согласие на операцию перевода долга кредитор.

Подобно договору перевода прав одно лишь только соглашение о переводе долга, заключенное между должниками - старым и новым, отобрать у третьего лица (кредитора) право к существующему должнику не может. Любой договор перевода - как права, так и обязанности - лишает статуса кредитора (требования) по отношению к конкретному должнику. При переводе права лицо вовсе перестает быть кредитором по обязательству идентичного содержания, довольствуясь вознаграждением в виде вещи, денег, работ, услуг, права, составляющего содержание иного обязательства, и т.д. А при переводе долга лицо перестает быть кредитором одного должника за то, что ему предоставлена возможность стать кредитором по обязательству идентичного содержания, но с иным должником. Использовать ли эту возможность или воздержаться от этого, поблагодарив за ее любезное предоставление, и сохранить за собой право к прежнему должнику - это, в силу принципа диспозитивности в распоряжении гражданскими правами, личное дело кредитора. Следовательно, как и в случае с договором перевода прав, положения договора перевода долга будут обязательны только для его участников, по крайней мере, до тех пор, пока не наступит второй факт, необходимо входящий в данный юридический состав - пока от кредитора не будет получено согласие на замену прежнего должника в обязательстве новым должником по новому обязательству идентичного содержания.

Судьба института перевода долга прямо противоположна судьбе конструкции перевода прав. Если практики широкого применения института перевода прав, а также его законодательной регламентации нет и никогда не было, то институт перевода, напротив, оказался весьма приспособленным для обслуживания отношений по замене должников. Не привилась пассивная делегация, не проросла интерцессия, но взошел, пышным цветом расцвел и продолжает цвести институт перевода долга.

Ответ на вопрос о причине данного явления коренится в практическом и юридическом удобстве данной процедуры. Вспомним пассивную делегацию - кредитор по обязательству, возникшему из пассивного делегационного обещания, оказывался в лучшем положении, чем до момента получения такого обещания, ибо основание этого обещания (отношения покрытия) оставалось за рамками делегационного обещания, а если даже и входило в него, то ссылаться на дефекты данных отношений можно было только при недобросовестности кредитора (делегатария). Заинтересован ли в таком положении новый должник? Конечно же, нет. Новому должнику было бы выгодно связать кредитора таким делегационным обещанием, воспользоваться которым кредитор не мог бы, не вникнув в суть отношений покрытия и не осведомившись об их действительности и основательности. Как этого добиться? Только придав иное юридическое значение отношениям покрытия; значение, отсутствующее при пассивной делегации - привязать к наличности и действительности отношений покрытия самый факт дачи делегационного обещания, или, иначе, привязать наличность и действительность делегационного обещания к наличности и действительности отношений покрытия.

Возможно, все было бы так и сделано, но при одном только условии - сохранении делегационным обещанием своей работоспособности в данных условиях. А работоспособность эта утрачивалась, ибо односторонняя сделка, адресованная делегатом делегатарию в принципе не могла касаться сферы отношений, в которых участвует еще одно лицо - прежний должник или делегант. Дача делегационного обещания, зависящего от отношений покрытия одним из их участников, должна была бы в этом случае иметь прямое санкционирование второго участника этих отношений, т.е. делегационное обещание следовало превратить в договор. Это и произошло - прежний должник (в литературе нередко именуемый делегантом) и новый должник (делегат) стали не вызывать и давать делегационное обещание, а заключать договор, по которому делегат обязывался перед делегантом заменить его в обязательстве перед кредитором с одобрения (согласия) последнего. Естественно, делегант должен был каким-то образом заинтересовать в этом делегата, т.е. вознаградить его, подвести под данный договор коммерческую почву, ибо имеющаяся фидуциарная почва, всегда щедро сдобренная скромностью и благородством делегата, - почва весьма ненадежная для сооружения правовых конструкций в пользу делегатария - третьего лица, которое совсем не обязательно захочет входить в оценку нравственной стороны отношений посторонних ему лиц.

В отличие от перевода прав - сделки, заключаемой лицами, которым предмет сделки (переводимые обязательственные права) не принадлежит - договор перевода долга имеет своим предметом бремя, лежащее на одном из его участников (должнике). С этой точки зрения он может распорядиться "своим" долгом как угодно, в том числе и возложить обязанность его уплаты на третье лицо, лишь бы только это распоряжение не умалило прав кредитора. Эта точка зрения находит отражение в большинстве законодательств в виде нормы, согласно которой кредитор не может отказаться принять надлежащее исполнение обязательства по одной лишь той причине, что оно предложено не должником, а третьим лицом. Есть такая норма и в российском ГК (п. 1 ст. 313 ГК). Иными словами, законодатель считает, что факт предложения кредитору надлежащего исполнения обязательства сам по себе свидетельствует о том, что каких-либо его прав не нарушено. Если вдруг потом выяснится, что нечто в предоставленном исполнении было "не так", сам лишь факт получения кредитором исполнения не от должника, а от третьего лица не отнимает у кредитора права привлечь к ответственности за действия третьих лиц самого должника (ст. 403 ГК). Но все изменяется тогда, когда кредитору предлагают не само надлежащее исполнение обязательства, а только обещание такого исполнения со стороны иного, чем должник, субъекта, т.е. замену существующего обязательства таким же по содержанию, но с другим обязанным субъектом. С этой точки зрения сам должник без санкции кредитора никак не может распорядиться "своим" долгом. Отсюда и вытекает необходимость одностороннего согласия кредитора на совершение договора перевода долга.

Основное отличие от договора перевода прав в вопросе о согласии кредитора состоит в том, что данное согласие не обязательно должно быть предварительным (не только с юридической, но и чисто житейской точки зрения). Оно может быть и последующим, ибо распоряжение должника своим долгом (возложение его исполнения на третье лицо) - акт законный и обоснованный, и по одной только причине отсутствия кредиторского согласия сей акт быть признан недействительным не может. Распоряжение же должника чужими правами - акт, нуждающийся в предварительном санкционировании; без него перевод прав будет незаконным и бессмысленным.

Раскладка интересов участников операции перевода долга суть следующая.

Интерес кредитора может требовать как сохранения в силе договора перевода долга, так и, напротив, его уничтожения. Первая ситуация может рассматриваться как общее правило, ибо должно предполагать, что, соглашаясь на перевод долга, кредитор действовал добросовестно и разумно, а это значит, что он не станет отзывать своего согласия без достаточно веских для того оснований. Вторая ситуация чаще всего имеет место тогда, когда кредитор согласился на перевод долга, будучи введенным в заблуждение относительно кредитоспособности должника: дал согласие, полагая, что новый должник платежеспособен и добросовестен, а впоследствии выяснилось, что это не так.

Прежнему должнику никогда и никто - ни кредитор, ни, тем более, новый должник - не позволит расстаться со своим статусом "просто так". Для того чтобы освободиться от обязательства, прежний должник, скорее всего, должен будет вознаградить нового, а, быть может, даже и "умаслить" кредитора. Естественно, если добросовестный прежний должник аккуратно проделал все необходимое и, главное, расстался с какими-то своими благами, он ни в коем случае не будет заинтересован в том, чтобы оспаривать состоявшийся перевод долга. Такое оспаривание не создаст для него ничего, кроме проблем - он снова окажется обязанным лицом, а кроме того, будет озабочен обратным истребованием переданного новому должнику вознаграждения.

Может случиться и так, что должник перевел (сложил с себя) несуществующий долг. Каковы интересы в этом случае прежнего должника? Если такой перевод был возмездным, то интерес прежнего должника состоит в том, чтобы отобрать у нового должника переданное ему вознаграждение. Заслуживает ли такой интерес защиты, и если заслуживает, то против кого - только ли против нового должника или даже и против кредитора, принявшего исполнение по несуществующему обязательству? Некую специфическую окраску приобретает описанная ситуация тогда, когда перевод долга был безвозмездным, т.е. когда новый должник принял на себя чужой долг из расчета оказать дарение прежнему должнику. "Я, дескать, и так, без всякого перевода, мог бы ничего не отдавать кредитору", - так будет рассуждать прежний должник. "Зачем тогда мне нужен перевод? Кто меня облагодетельствовал, приняв на себя мой долг, который и без того не существовал? Не нужен перевод; никакого благодеяния мне не оказали". Кажется, логично предоставить прежнему должнику право оспаривать перевод долга и в данном случае, но это впечатление ошибочно. Ведь речь идет о попытке нового должника одарить прежнего, т.е. в результате перевода долга прежний должник не передавал новому вознаграждения за принятие долга, не нес никаких затрат. Следовательно, неудача в дарении посредством освобождения от долга должна влиять на права иного лица. Какого? У нас осталось единственное лицо - новый должник.

Новый должник, кажется, всегда будет заинтересован в уничтожении договора перевода долга, ибо в результате такого уничтожения он перестанет быть обязанным, сложит с себя переведенный долг. Но это утверждение нуждается в существенных оговорках. Оно применимо только в тех случаях, когда из-за дефектности самого переведенного долга (корреспондирующего ему права) оказывается не оправдавшимся ожидание нового должника оказать благодеяние прежнему, т.е. при безвозмездном переводе долга. "Я хотел освободить от долга - реально существующего бремени - а освободил непонятно от чего, от чего мог бы и не освобождать", - вот рассуждения нового должника. При возмездном же переводе оно применимо только в случаях, когда новый должник, уже обязавшись перед прежним должником или, тем более, кредитором, тем не менее, еще не получил за это следуемого ему (в частности - по договору перевода долга) вознаграждения. Если же эквивалент им уже получен, то необходимость его возврата, скорее всего, гораздо больнее ударит по новому должнику, нежели необходимость исполнять принятый на себя долг (иначе он не менял бы долг на вознаграждение).

Специальных наименований участников операции перевода долга не существует. Как правило, для их обозначения применяется делегационная терминология. Прежний должник (выбывающий) называется делегантом, новый - делегатом, кредитор - делегатарием. Отношения, долг из которых составляет предмет перевода, т.е. отношения между делегатарием и делегантом, именуются отношениями валюты, а отношения между должникам - отношениями покрытия. Отношения между новым должником и кредитором являются последствием успешной процедуры перевода долга, но в саму процедуру не входят.

Рассмотрим, как дефектность отношений покрытия и валюты влияет на действительность договора перевода долга.

Интерес кредитора может требовать как сохранения в силе договора перевода долга (по общему правилу), так и, напротив, его уничтожения (если он дал согласие на замену должника, будучи введенным в заблуждение относительно его кредитоспособности и добросовестности). Требовать признания сделки, совершенной под влиянием заблуждения, вправе сторона, действовавшая под таким влиянием, причем право это не связано ничем иным, кроме как доказанностью факта заблуждения (ст. 178 ГК). Как видим, кредитору просто нет необходимости оперировать в своих требованиях дефектами отношений покрытия и валюты; напротив, можно утверждать, что, несмотря на дефекты этих отношений, он заинтересован сохранить перевод долга действительным. Обязаны ли другие участники операции перевода долга уважать это стремление кредитора любой ценой сохранить в силе перевод, либо вправе ломать таковой, со ссылкой на дефекты отношений покрытия и валюты?

Прежнему должнику (делеганту) интересно оспаривать состоявшийся перевод долга только в том случае, если переведенный за плату долг оказался недействительным или отпал впоследствии. Дефекты данного долгового отношения суть дефекты отношения валюты. О содержании их новый должник осведомлен или, по крайней мере, должен быть осведомлен. Кредитор же прямо участвует в этих отношениях. С другой стороны, и сам прежний должник также является участником отношений валюты, а потому не может ссылаться на такой их дефект, который сам же и просмотрел.

Следовательно, необходимо различить следующие ситуации.

а) Отношения валюты с самого начала были недействительными, как основанные на ничтожной сделке. Очевидно, и сделка перевода ничтожного долга будет ничтожной, ибо о ничтожности сделки все ее участники и осведомленные о ней лица знают или должны знать, в силу чего должны отказаться от какого-либо исполнения этой сделки и, уж тем более, от распоряжения ее юридическими последствиями. Не сделав этого, они повели себя недобросовестно, а значит, интересы любого из них не могут считаться заслуживающими уважения.

б) Отношения валюты были действительными, но затем отпали (в силу, например, того, что были основаны на оспоримой сделке, которая была признана недействительной). Перевод долга по недействительной сделке невозможен, ибо недействительная сделка не создает долгов иных, кроме тех, которые связаны с ее недействительностью. Но если сделка была признана недействительной уже после того, как перевод долга состоялся, ссылаться на это обстоятельство для признания недействительным договора перевода долга прежний должник не вправе, ибо новый должник возложил на себя долг в то время, когда он был действительным. Прежнему должнику здесь можно только посочувствовать, ибо "разбираться" ему придется с бывшим собственным кредитором как контрагентом по сделке, признанной недействительной.

в) Отношения валюты действительны, но долг все равно нельзя считать возникшим (например, из-за попадания кредитора в состояние просрочки, нарушения им встречных обязательств, неисполнения кредиторских обязанностей и т.п.). Поскольку новый должник получил вознаграждение от прежнего должника в тот момент, когда указанных обстоятельств налицо не было, прежний должник не имеет права требовать от нового должника уничтожения перевода долга и возврата вознаграждения, ссылаясь на эти обстоятельства. Как и в предыдущей ситуации, прежнему должнику остается предъявлять к кредитору иск из неосновательного обогащения за его, прежнего должника, счет.

Ситуаций, в которых прежний должник был бы заинтересован в признании недействительным договора перевода долга из-за дефектов отношений покрытия, вероятно, не существует. Новый должник не несет перед старым должником каких-либо обязанностей, кроме одной - надлежащим образом исполнить принятый на себя долг. Но за нарушение этой обязанности прежний должник не несет никакой ответственности перед кредитором, если только по иску последнего его согласие на перевод долга не будет отозвано (см. выше). Отзыв же согласия на перевод долга означает разрушение отношения покрытия и неосновательное обогащение нового должника за счет прежнего, вынужденного кредитором к исполнению. Неосновательное обогащение - вот что может стать основанием иска прежнего должника к новому, а вовсе не дефектность отношений покрытия.

Наконец, новый должник (делегат), находящийся в ситуации, в которой он заинтересован в уничтожении договора перевода долга, несомненно, может для этого:

а) Во-первых, выдвигать против кредитора все возражения, основанные на дефектности отношений валюты, ибо и кредитор, и новый должник являются участниками правоотношений, идентичных по содержанию отношениям валюты.

б) Во-вторых, выдвигать против кредитора все личные возражения, буде таковые окажутся, т.е. возражения из непосредственных отношений к кредитору, не совпадающих ни с отношениями покрытия, ни с отношениями валюты.

Вправе ли новый должник выдвигать против кредитора возражения, основанные на дефектности отношений покрытия (например, в случае, когда следуемое ему вознаграждение прежний должник не предоставил)? Имея в виду, что кредитор в отношениях покрытия не участвует, общий ответ следует дать отрицательный - нет, не вправе.

Резюмируя вышеизложенное, можем отметить, что судьба как договора перевода долга, так и односторонней сделки кредитора по согласию на перевод долга всецело зависит от отношений валюты и личных отношений кредитора с новым должником, но не зависит (по общему правилу) от отношений покрытия.

Глава 3. Сингулярное правопреемство в обязательствах по современному российскому гражданскому праву

§ 1. Основания сингулярной перемены лиц в обязательстве в системе сделок по современному российскому гражданскому праву

Делегация (активная и пассивная), цессия (также активная и пассивная) и, наконец, перевод долгов и прав - вот те шесть сделок, которые могут служить основаниями сингулярной перемены лиц в обязательстве. Определить их место в системе сделок по современному российскому гражданскому праву, значит не только отнести их к той или иной категории, к тому или иному роду сделок, но и показать, как те или иные характеристики института в целом преломляются в необходимые и случайные свойства каждой из конкретных сделок.

Как следует из всего предшествующего изложения, делегация (точнее - делегационные обещания) обоих видов - как активной, так и пассивной делегации - относится к числу сделок односторонних, т.е. сделок, совершаемых выражением воли одного лица, требующих для их действительности не принятия, а лишь восприятия третьим лицом-адресатом. О возможности и условиях практического применения делегационных обещаний см. выше, конец § 5 главы 2.

В отличие от сделок делегации, сделки цессии - и активной (сукцессии), и пассивной (интерцессии), а также сделки перевода долгов и прав следует причислять к числу договоров, т.е. сделок, совершаемых посредством выражения воли со стороны, как минимум, двух лиц *(206). Однако юридический эффект договоров цессии (уступки) и перевода различен. Если договоры цессии - активной или пассивной (безразлично) достигают своих целей без посредства иных юридических фактов, то договоры перевода (опять же неважно, долгов или прав) подобной результативностью похвастаться не могут, по крайней мере, до тех пор, пока не соединятся с другими юридическими фактами.

Сторонами договора сингулярной сукцессии являются два кредитора - первоначальный и новый. Должник ни в самом этом договоре не участвует, ни вообще никак не в состоянии на него повлиять (санкционировать, запретить, обусловить и т.д.), ибо заключение такого договора никак не затрагивает его имущественного положения.

Сторонами договора интерцессии выступают кредитор и новый должник. Прежний должник также в этом договоре не участвует, равно как и не имеет к нему никакого вообще отношения, ибо его заключение влияет на имущественное положение должника исключительно благоприятным образом (освобождает от бремени долга).

Договор о переводе долга заключается между двумя должниками - (первоначальным и новым), однако не может произвести своего главного последствия (замены должника - прекращения обязательства с одним должником и производного возникновения на его месте обязательства нового с другим должником) без согласия кредитора (п. 1 ст. 391 ГК) *(207). ГК в данном случае не отличает согласия (предварительного акта) от одобрения (последующего акта), из чего можно сделать вывод, что кредиторское согласие на замену должника может как предшествовать заключению договора перевода долга (быть согласием в собственном смысле слова), так и иметь форму одобрения уже фактически заключенного договора о замене должника.

Договор о переводе прав - договор, заключаемый должником с новым кредитором. В соответствии с таким договором должник принимает на себя долг перед новым кредитором, который идентичен прежнему долгу, прекращаемому этим фактом, долгу перед первоначальным кредитором. Разумеется, подобная операция ухудшает имущественное положение прежнего кредитора, а значит может производиться исключительно с его согласия или одобрения *(208).

Из сказанного ясно, что с практической точки зрения имеет смысл уделить наибольшее внимание исследованию институтов активной цессии - уступки прав и перевода долгов. По этой причине, в дальнейшем говоря об уступке, мы будем иметь в виду, как правило, уступку прав, но не долгов, а говоря о переводе - наоборот, перевод долгов, но не прав.

Всякие ли обязательственные права могли бы стать предметом уступки? Всякие ли юридические обязанности могли бы возникнуть производным способом на основании договора перевода долга?

Российское гражданское законодательство не содержит ни исчерпывающего перечня прав, в отношении которых допускается их уступка, ни исчерпывающего перечня обязанностей, которые могли бы стать предметом перевода. Что это значит? Имея в виду, что одним из элементов правоспособности всех субъектов российского гражданского права является правомочие распоряжения принадлежащими им субъективными правами и юридическими обязанностями, следует заключить, что по общему правилу должна считаться допустимой сингулярная перемена всякого лица во всяком обязательстве, по крайней мере, по основанию цессии или перевода. Упомянутое нами правомочие распоряжения субъективными правами и обязанностями было ранее выведено нами теоретическим путем; закреплено оно и в действующем российском ГК: для физических лиц - в ст. 18 ГК под именем возможности "совершать любые не противоречащие закону сделки и участвовать в обязательствах", для лиц юридических - в п. 1 ст. 48 в виде указания на возможность от своего имени приобретать и осуществлять субъективные имущественные права, а также, создавать и нести обязанности. Терминологическое различие делает формулировку п. 1 ст. 48 более универсальной и предпочтительной, поскольку сделки являются хотя и основной, но все же отнюдь не единственной правовой формой юридических (распорядительных) действий (реализации правомочия распоряжения - элемента правоспособности) *(209). Кроме сделок существуют еще и три формы юридических актов (корпоративные, административные и судебные), а также юридические поступки; притом каждое из перечисленных действий может быть не только правомерным, но и противоправным. Как юридическим, так и физическим лицам доступно не только совершение сделок, но и участие в выработке и исполнении положений корпоративных актов, инициирование принятия актов административных и судебных, а также подчинение их предписаниям и, наконец, совершение юридических поступков, в частности таких, которые становятся основаниями для cessio legis. Само собой понятно, однако, что применение п. 1 ст. 48 ГК должно осуществляться с учетом другого положения п. 1 ст. 49, определяющего целевой характер правоспособности юридических лиц. Несколько сложнее с публично-правовыми (государственными и муниципальными) образованиями. Но и для них возможность совершения юридических (распорядительных) действий, в т.ч. уступки (цессии) обязательственных прав и перевода обязательственных обязанностей (долгов), может быть усмотрена в виде положений п. 1 и 2 ст. 124 ГК о том, что указанные субъекты участвуют в гражданском обороте на равных началах с физическими и юридическими лицами с учетом особенностей, установленных для юридических лиц (очевидно - некоммерческих организаций).

Вывод о том, что дозволенность перемены лиц во всяком обязательстве должна считаться общим правилом, а запрет - исключением, "...которое должно находить себе оправдание в законе", был сделан еще Д.И. Мейером *(210). В последующем его практически никто не подвергал сомнению *(211). В советский период данный вопрос практически не поднимался. Так, например, в комментарии к статьям 211-216 ГК РСФСР 1964 г. упоминаются лишь практически встречающиеся случаи этих сделок, а также формулируются следующие правила о недопустимости: (1) уступки, нарушающей принципы планирования; (2) уступки, прямо запрещенной законодательством; (3) уступки и перевода по обязательству, связанному с личностью должника *(212). Вывод о допустимости уступки требований и перевода долгов по всем обязательствам, кроме тех, в отношении которых эти сделки прямо запрещены, в советское время было возможно сделать только методом исключения: если имеется исчерпывающий перечень запрещенного, то все остальное должно предполагаться разрешенным. В принципе такой же способ рассуждения возможен и сегодня *(213), только надо помнить, что он касается лишь активной цессии и пассивного перевода, в то время как вопрос о возможности сингулярной перемены участников обязательства по иным основаниям (делегации обоих видов, пассивной цессии и переводу прав) остается в этом случае открытым.

Гораздо весомым и универсальным является рассуждение, предложенное в свое время дореволюционными цивилистами. Помимо обоснования возможности передачи всяких прав и долгов "через правоспособность" их носителей, та же возможность обосновывалась ими и через свойства прав и долгов как объектов гражданских прав. Как имущественные права, так и корреспондирующие им имущественные обязанности, следует причислять к категории движимых имуществ. Движимое же имущество всегда признается свободным в обороте, если иного не установлено законом. Значит, и права требования, и долги как имущество движимое являются оборотоспособными, если иное не установлено законом *(214). В настоящее время с точки зрения современного российского ГК, а также с обоснованных выше теоретических позиций такое рассуждение не может быть оправдано (ГК, хотя и знает категорию движимых вещей, но не причисляет к ним права и долги *(215), а мы не признаем имущественные права объектами гражданских правоотношений). Тем не менее, оно несомненно сохраняет теоретический интерес, по крайней мере, для сторонников концепции правопреемства - передачи прав и сторонников признания прав объектами гражданских правоотношений (В.В. Байбак, В.А. Лапач, Д.В. Мурзин, В.В. Почуйкин, А.С. Яковлев и др.). Увы, несмотря на возможность достаточно недвусмысленного выведения из законодательства общего правила о допустимости сингулярной перемены лиц во всяком обязательстве, "современная российская правоприменительная практика, - по замечанию Л.А. Новоселовой, - в подходе к возможности изменения лиц в обязательстве ориентируется больше на древние образцы, чем на потребности современного оборота" *(216). Автору настоящей работы известны случаи, когда возможность совершения уступки требования в порядке цессии отвергалась лишь потому, что о такой возможности нигде не упомянуто в законодательстве.

Нередко можно встретить и мнение, приурочивающее возможность совершения цессии (приобретения требования по цессии) только к определенным субъектам. Так, в течение длительного времени претендовал на статус господствующего взгляд, согласно которому для приобретения права требования в порядке цессии необходимо было иметь лицензию на деятельность финансового агента, т.е. специальную правоспособность субъекта, занимающегося финансированием под уступку денежных требований - факторингом (ст. 825 ГК; см., однако, о ее действии и применении ст. 10 Вводного закона к части второй Кодекса). Действительно, договор факторинга "по сути близок к договору возмездной уступки требования" *(217), но будучи оставленным без комментариев данное положение на практике легко огрубляется в заведомо неверный вывод типа "всякая цессия денежного требования за деньги - это факторинг". Увы, почти что в таком (чуть более тонком) виде (цессия денежного требования, возникшего из предоставления кредитором товаров, выполнения им работ или оказания услуг, производящаяся за деньги (финансирование), представляет собой факторинг) этот вывод делается и другим весьма авторитетным в своей области специалистом *(218). Это мнение не имеет абсолютно ничего общего с действительностью и будет подвергнуто нами критическому разбору в параграфе о соотношении современной цессии со смежными правоотношениями.

О том, насколько пресловутые "древние образцы" довлеют над современной деловой и судебной практикой в вопросе о допустимости уступки требований, можно судить хотя бы по одному тому факту, что этому вопросу уделяют самое пристальное внимание все без исключения специалисты, разрабатывающие цессию. Наиболее объемные разделы своих монографий посвящают этому вопросу Л.А. Новоселова *(219) и В.В. Почуйкин *(220); не составляем исключения в этом плане и мы *(221). Минимально систематизировав возникающие в этой связи проблемы, мы получим возможность выделить несколько их основных групп, существование которых обусловлено одним из следующих заблуждений:

1) Возможность перемены лиц в обязательстве якобы может быть ограничена определенными временными рамками. В частности, еще совсем недавно (вплоть до его прямого нормативного разрешения *(222)) существовал вопрос о допустимости перемены лиц в обязательстве на стадии исполнительного производства, и до сих пор периодически дает знать о себе вопрос о допустимости перемены лиц в так называемых длящихся обязательствах (см. об этом ниже, в Приложении). В действительности, перемена лиц в обязательстве допускается на любом этапе, на любой стадии существования обязательств и, уж конечно, безотносительно к тому, продолжает ли обязательство в момент своей уступки эволюционировать (изменяться), "обрастая" новыми элементами - правами и обязанностями (это и есть обязательства, в практике обычно называемые длящимися), или оно уже находится в полностью сформировавшемся, "застывшем" и неизменном состоянии. В обоих случаях вопрос может касаться лишь предмета уступки *(223), *(224); во втором - также условий существования и осуществления уступленных требований. Но ни в том, ни в другом случае для разрешения возникающих проблем нет никакой надобности в запрещении или ограничении самой возможности уступки требований.

2) Возможность перемены лиц в обязательстве якобы ограничивается заранее предустановленным объемом (размером) требования. Из этого заблуждения вырастает практический вопрос о недопустимости частичной уступки требования (уступки части требования, уступки некоторых, но не всех требований, составляющих содержание так называемых сложных обязательств). В действительности, следует признать, что перемена лица может производиться, по общему правилу, как в отношении всего объема обязательства, так и в отношении его части, если иное не установлено законом *(225). Единственным естественным ограничителем свободы волеизъявления в этом вопросе является делимость предмета обязательства. В случае делимости предмета обязательства можно сказать, что составляющие его право и обязанность также являются делимыми.

3) Возможность перемены лиц в обязательстве якобы исключается двусторонне обязывающим характером договора, из которого возникло уступаемое требование (переводимый долг). Досадно, что вослед этому заблуждению арбитражной практики отправилась и наука. Так, например, в одном из комментариев к российскому ГК отмечается, что перемена кредитора в обязательстве из договора купли-продажи или поставки "...будет одновременно означать и перевод долга, который требует согласия другой стороны в обязательстве. По этим причинам сделка о переуступке требования может быть признана судом недействительной" *(226).

Подобная позиция, с которой, конечно же, никак невозможно согласиться, являет собой заблуждение, основанное на недопустимом смешении понятий об обязательстве и договоре и неизбежно вытекающей отсюда путанице понятий о перемене лиц в обязательстве с переменой стороны в договоре. Договор, как правило, является основанием возникновения не одного, а целого ряда обязательств, притом, как правило, не односторонней, а именно встречной направленности. Ничто, однако, (ни характер обязательств - (основной или акцессорный), ни их направленность) не препятствует уступке прав (переводу долгов) как по всем обязательствам, возникшим из договора, так и только по некоторым, в том числе и одному из них. Уступка одного из требований при наличии других, хотя бы и встречных, означает только замену кредитора по уступленному требованию и ничего более; выводить из такой уступки необходимость еще и одновременного перевода на нового кредитора (цессионария) также и всех долгов по встречным требованиям нет никаких оснований. Да, так можно поступить - и в этом случае состоится перемена лица во всех договорных обязательствах, или замена стороны в договоре - но никакой необходимости в подобном поведении нет. Кроме того для того, чтобы так поступить, очевидно, мало заключить только договор уступки требований - необходим еще и договор перевода долгов по встречным требованиям, который, ясное дело, не произведет своего главного следствия (замены должника) без санкции кредитора - второго контрагента по договору.

Уступка требования - перемена активного субъекта обязательства - ни при каких обстоятельствах не может автоматически влечь и еще и перевода долга - перемену обязанного субъекта. Перевод долга не может ни предполагаться, ни даже "вытекать" из каких-либо положений договора или, тем паче, из его "существа". О переводе долга обязательно должно быть прямо указано в договоре. Договор уступки требования в таком случае приобретет характер смешанного договора - договора, сочетающего в себе элементы двух различных сделок - цессии и делегации. Уступив право требования, вытекающее, скажем, из статуса поставщика (например, право получения покупной цены поставленных товаров), лицо вовсе не перекладывает на плечи нового кредитора своих обязанностей поставщика - они остаются на нем самом, на лице, ранее бывшем кредитором, на цеденте. Получится, что обязанности по договору лежат на одном лице (исполняются одним лицом), а права по нему принадлежат другому лицу и, стало быть, осуществляются этим самым другим лицом, только и всего.

Да, ситуация, при которой статус, скажем, покупателя, окажется разделен между двумя различными лицами (обязанность уплаты покупной цены останется лежать на одноименном участнике договора купли-продажи, в то время как право требования передачи вещи в результате его уступки окажется принадлежащим постороннему договору лицу - цессионарию), вероятно, будет выглядеть несколько необычно. С чисто практической точки зрения будет непросто добиться согласованности действий от двух различных субъектов - осуществления права одним при надлежащем исполнении обязанностей другим. Но "необычно" не означает "невозможно". Да и откуда берется эта самая "необычность"? Уж не от арбитражной ли практики, юридически неадекватной, но зато так к сегодняшнему моменту устоявшейся, что ничего другого уже и помыслить никто не в состоянии?! *(227)

Еще одним примером следования "древним образцам", причем не только в практике, но и в теории, является проблема квалификации сделок, влекущих перемену лиц в обязательстве с точки зрения зависимости их правового результата основания их совершения, т.е. вопрос об отнесении этих сделок к числу абстрактных или каузальных.

Существование в римском праве сделок, в которых причина их совершения играла различную юридическую роль, было замечено, по-видимому, еще в средние века. Но плотным научным исследованием данного различия занялись лишь немецкие юристы XIX века - Brinz, Bekker, Regelsberger, Dernburg. Развитие их взглядов следует относить к заслугам Stampe и Oertman`а. Примечательно, что дореволюционная русская юридическая литература по проблеме абстрактных и материальных сделок (обязательств, договоров), состоявшая в основном из соответствующих разделов (глав, параграфов) учебников и курсов римского и гражданского права, основана, главным образом, на взглядах первой группы немецких ученых. Работы Stampe были странным образом оставлены современниками без внимания, а публикация Oertman`а, появившаяся в 1921 г., не могла быть учтена по чисто естественным причинам.

В результате русская дореволюционная учебная литература стала носительницей таких взглядов на проблему абстрактных и материальных сделок, которые, как выяснилось позднее, оказались недостаточно проработанными. Так, например, В.М. Хвостов, проводя различие между каузальными и абстрактными сделками, пишет, что если для действительности каузальной сделки необходимы наличность и осуществление той цели, во имя достижения которой она совершается, то абстрактные сделки "...сохраняют силу и производят свое действие даже в том случае, если цель, для которой они заключены, не будет достигнута" *(228) (выделено автором. - В.Б.). Также и Г.Ф. Шершеневич полагает, что "практическое значение различия между обоснованными и абстрактными договорами сводится к тому, что отсутствие обстоятельства, составляющего основание обоснованного договора, поражает силу последнего, тогда как при абстрактном договоре неосуществление ожидаемого обстоятельства, которое имелось в виду той или другой стороной при установлении обязательства, не имеет никакого влияния на силу договора" *(229). Правда, В.М. Хвостов признавал допустимым применение возражений о дефекте основания даже в обязательствах абстрактных, но не для того, чтобы предотвратить наступление правового результата абстрактного обязательства, а лишь для того, чтобы парализовать, уничтожить уже фактически наступивший правовой результат *(230). Г.Ф. Шершеневич не говорит ни слова даже о таких возражениях, из чего можно заключить, что, по его мнению, наступивший правовой эффект абстрактной сделки абсолютен и юридически неопровержим. Утрированное воспроизведение такого рода взглядов приводило к тому, что различие между абстрактными и каузальными сделками (обязательствами и договорами) начинали видеть в простом отсутствии-наличии основания их совершения: для каузальной сделки основание нужно, а в абстрактной сделке его может и не быть, абстрактную сделку можно совершить "просто так", ради самой сделки.

Против подобных взглядов самым решительным образом выступил уже неоднократно восхваленный нами А.С. Кривцов. Безосновательных, в прямом смысле этого слова, действий не бывает. Всякое действие имеет причину. Значит, не может быть и безосновательных сделок. Никто не обязывается только затем, чтобы обязываться *(231). Никто не выдает ценной бумаги просто из стремления выдать бумагу; никто не заключает договор ради самого договора; никто не дает делегационного обещания ради самого обещания. Ценная бумага выдается ради, например, получения кредита; договор заключается для того, чтобы приобрести, например, вещь; делегационное обещание дается, допустим, в расчете на ликвидацию долга делегата перед делегантом. Причина сделки, ее ближайший мотив - хозяйственный или правовой - всегда существуют. Но юридические функции основания сделок могут быть различными как в материально-правовом, так и в процессуальном аспекте.

Различие между абстрактными и каузальными сделками основано, прежде всего, на том факте, который право предполагает действительным. Если законодатель предполагает, что основание (causa) сделки наличествует, действительно и не отпало ...тогда перед нами сделка абстрактная; если же в роли предмета предположения выступает факт отсутствия основания - сделка каузальная *(232). Как на следствие вышеназванного материально-правового различия нужно указать и на различие процессуально-правового характера, а именно - на различное распределение бремени доказывания наличности основания обязательств, в зависимости от того, возникли ли они в силу абстрактной, или в силу каузальной сделки. Если кредитор желает реализовать права, приобретенные им по каузальной сделке, то он должен доказать, что должник, принимая на себя корреспондирующие его правам обязанности, имел на это соответствующее правовое основание *(233). Причем даже доказав это обстоятельство, кредитор может столкнуться с возражениями должника, касающимися того обстоятельства, что данное основание оказалось недействительным или отпало впоследствии. Но если кредитор требует реализации своих прав, вытекающих из абстрактной сделки, то он не обязан доказывать существование и действительность правового основания возникновения своих прав - таковое предполагается существующим и действительным. "При абстрактных договорах обязательство реализуется помимо доказывания его правооснования, и это делает его способным легко переходить от одного лица к другому" *(234), - пишет И.Б. Новицкий в одной из своих ранних работ советского времени.

Свойство абстрактности - каузальности сделок можно выразить и "через должника". Должник по обязательству из каузальной сделки может не производить исполнения и вообще ничего не делать и не говорить до тех пор, пока кредитор не докажет наличие и действительность основания возникновения своих прав. Должник же по обязательству, возникшему из абстрактной сделки, желающий снять с себя бремя исполнения такого обязательства, сам должен доказать, что права кредитора безосновательны, а потому не подлежат осуществлению и защите. Если он будет отказываться от исполнения и при этом никак не обоснует своего отказа, такое его поведение будет расцениваться как неправомерное, а сам должник будет принужден к исполнению через суд.

Исследований советских ученых-юристов в области абстрактных и каузальных сделок не существует. Само разделение сделок на абстрактные и каузальные было объявлено "в советских условиях" незначимым и схоластическим *(235). "Советское право вообще относится отрицательно к абстрактным сделкам, - писал И.Б. Новицкий в другой свой работе. - Советскому праву нет надобности в таком чрезмерном укреплении права кредитора, чтобы не давать должнику возможности даже ссылаться на неосуществление того основания, из которого возникает право кредитора. Советскому праву чужд формальный подход; оно обращает главное внимание на материальную сущность отношения. ...Поэтому абстрактные сделки допускаются у нас только в совершенно исключительных случаях (например, расчеты по сальдо). Относительно абстрактности уступки права требования никаких указаний в законе нет, а потому нет оснований признавать ее абстрактной" *(236) (выделено мной. - В.Б.). Тот же самый вывод и на том же самом основании сделан И.Б. Новицким и в отношении перевода долга *(237).

Позднее вопрос об абстрактных и каузальных сделках лишь упоминался в рамках учебной литературы, причем об абстрактных сделках говорилось именно как о сделках, действительность которых не зависит от наличности и действительности их основания *(238). В теорию никто не углублялся, да и никого это не интересовало, что было естественно, ведь "количество абстрактных сделок, известных советскому гражданскому праву, исчисляется единицами" *(239). По изложению учебников создавалось впечатление, что не просто "единицами", а "единицей", ибо единственным примером абстрактной сделки, известным советским учебникам гражданского права, был вексель. Такое положение вещей сохраняется в литературе до сих пор. В последних учебниках гражданского права вспомнили тезис И.Б. Новицкого о том, что "для действительности абстрактных сделок обязательно указание на их абстрактный характер в законе" *(240) (выделено мной. - В.Б.); "действительность абстрактных сделок, недопустимость оспаривания их основания возможны лишь при обязательном отражении их абстрактного характера и установлении соответствующего запрета в законе" *(241) (выделено мной. - В.Б.). Как будто авторы подобных "предложений" не знают, что подобных "указаний" и "запретов" нет и никогда не было ни в одной гражданской кодификации мира!

"С сожалением приходится отмечать, что теории абстрактных сделок в современной российской цивилистике уделяется очень мало внимания, и совершенно естественно, что отсутствие таких разработок приводит к весьма своеобразной трактовке этого понятия в правоприменительной практике в приложении к конкретным видам сделок" *(242), - пишет Л.А. Новоселова. Мы полностью разделяем эти сетования. Приведенные выше высказывания относительно необходимости указания на абстрактный характер сделок в законе в современных условиях никак не могут быть признаны правильными. То, что безусловно соответствовало действительности во времена написания своих работ И.Б. Новицким и вывод о чем делал честь ученому, сегодня не имеет никакого отношения ни к действительности, ни к чести "авторов" приведенных тезисов. Сделка абстрактна не потому, что ее так "обозвал" закон! С этой точки зрения даже вексель не есть абстрактная сделка, потому что ни один нормативный акт не характеризует ни сам вексель как абстрактную ценную бумагу, ни сделку по выдаче (передаче, акцепту, авалированию) векселя как абстрактную сделку. Применительно к советским и даже современным российским законам разделение сделок на каузальные и абстрактные является действительно схоластическим, ибо сам закон на терминологическом уровне подобной классификации не проводит. Но если принять во внимание не чисто словесную, а смысловую сторону гражданского закона, то станет очевидным, что для того чтобы констатировать наличие абстрактных и каузальных сделок нет, никакой надобности выискивать соответствующие слова в тексте закона. Подобное разделение обнаруживается не из слов и выражений Кодекса, а из его содержания, хотя бы и переданного другими словами.

Сделка абстрактна не потому, что ее так назвал или того пожелал закон, а потому, что из самого содержания сделки вытекает, что ее совершивший желал бы облегчить режим осуществления прав, возникших из этой сделки. Внешне абстрактность сделки уступки требования выражается в том, что в ее содержании отсутствует условие об эквиваленте за предоставленные (уступленные) права. Так, если в заключенном договоре идет речь о том, что одно лицо обязуется передать другому определенную вещь, но нет ни слова об основании передачи (то ли за эту вещь оно получит деньги, то ли иную вещь, то ли рассчитывает на дарение, то ли на арендную плату, то ли еще на что-то - непонятно) - перед нами абстрактный договор (абстрактная сделка), если угодно - договор о передаче вещи или договор о традиции. Но если перед нами договор о передаче вещи, в котором хотя прямо сказано, что он "абстрактный", однако при этом указывается, что вещь передается за предоставленные деньги, нет никаких оснований квалифицировать данную сделку как абстрактную. Еще раз подчеркиваем: дело не в том, чтобы назвать сделку абстрактной, а в том, чтобы она по сути своей была таковой; в том, чтобы наличность и действительность производимых ею юридических последствий не зависели от основания совершения этой сделки. Абстрактная сделка - одно из средств укрепления стабильности гражданского оборота и вместе с тем одно из средств упрочения абсолютно-правовых результатов сделок - результатов, на которые при нормальном ходе оборота полагается неопределенный круг лиц. Поэтому весьма логично признавать абстрактный характер в первую голову за сделками, производящими абсолютно-правовые последствия - распорядительными сделками.

В законодательстве возможность заключения той или иной сделки как абстрактной может выражаться двумя способами: (1) прямым указанием на абстрактность сделки или (2) умолчанием об эквиваленте (каузе, основании, причине) совершения сделки. Первый способ, как уже отмечалось, относится к числу, скорее фантастических, чем практических; во всяком случае, ни одной законодательной нормы, в которой та или иная сделка объявлялась бы абстрактной, мы припомнить не можем *(243), а значит, в действительности остается только второй. Несмотря на всю кажущуюся его замысловатость, практическое его применение в действительности совсем несложно благодаря тому, что подавляющее большинство сделок рассматривается законодательством именно как каузальные. Больше того, основание их совершения входит в число признаков, определяющих понятие каждой такой сделки. Так, например, не может быть "абстрактной купли-продажи" или "абстрактной аренды", что называется, по определению: сами наименования сделок уже говорят о наличии эквивалента и его характере (качестве). "По договору купли-продажи одна сторона (продавец) обязуется передать вещь (товар) в собственность другой стороне (покупателю), а покупатель обязуется принять этот товар и уплатить за него определенную денежную сумму (цену)" (п. 1 ст. 454 ГК). На каком основании продавец становится обязанным к передаче вещи? На основании принятия на себя покупателем встречного обязательства по уплате ее покупной цены. А по какой причине принимает на себя подобное обязательство покупатель? На что он рассчитывает? Очевидно, либо на уже состоявшуюся передачу ему продавцом права собственности на вещь, либо на будущую подобную передачу. В самом определении договора как договора купли-продажи уже заложены указания на основания возникающих из него обязательств. То же и с договорами аренды, ссуды, ренты, займа, кредита и даже дарения.

Могут ли быть и являются ли абстрактными (с точки зрения современного гражданского законодательства) сделки, влекущие перемену лиц в обязательстве? - договоры цессии требования и перевода долга? Ознакомление с нормами гл. 24 ГК позволяет установить, что законодатель не говорит ни слова об основании совершения данного рода сделок, о той причине, по которой лицо "расстается" с принадлежащими ему правами или принимает на себя чужое долговое бремя. О чем свидетельствует подобное законодательное молчание? Только о том, что обе рассматриваемые сделки - договор уступки требования и договор перевода долга - могут быть совершены по самым различным основаниям. Раз гражданское законодательство не содержит указания на обязательность для них какого-то строго определенного основания (цели) совершения, то значит, что подобные сделки могут быть совершены по любому, не противоречащему закону основанию. Можно уступить право требования в качестве отступного, погасив, тем самым, существующий долг; можно "продать" право требования, т.е. уступить его, получив за это денежную сумму; можно принять на себя чужой долг как за вознаграждение со стороны прежнего должника, причем во всякой возможной форме - денежной, вещевой, в виде уступаемого требования или лицензии на использование исключительного права, так и вовсе без какого бы то ни было вознаграждения, т.е. облагодетельствовать должника и т.д. Основание совершения уступки требования и перевода долга не влияет ни на юридическую природу данных сделок, ни на содержание возникших из этих сделок правоотношений *(244). Цессия всегда остается цессией, вне зависимости от того, почему она совершена, так же, впрочем, как и перевод долга - переводом долга, независимо от причины, по которой он состоялся.

Влияет ли на абстрактную природу конкретной уступки требования и перевода долга прямое указание на основание совершения соответствующего договора? Практика свидетельствует, что именно в таком виде заключается подавляющее большинство соглашений о цессии; как правило, сторонами устанавливается обязанность уплаты денежного эквивалента (цены) уступаемого права. Несколько реже сейчас встречаются прежде широко распространенные многосторонние соглашения о зачете взаимных требований, элементами которых являлись, как правило, многочисленные встречные уступки требований. Договоры о переводе долгов в практике встречаются существенно реже, поэтому говорить о какой-то общей тенденции здесь возможным не представляется, но и среди этого небольшого числа также встречаются договоры, в которых прямо указывается, по какой причине одно лицо становится должником за другого. Чаще всего - это стремление нового должника "покрыть" собственный долг перед прежним должником. Каковы последствия наличия в договорах подобных условий?

На наш взгляд, будет ли в соглашении о цессии либо договоре перевода долга прямо сказано, что за основание его породило, или не будет - это неважно. На его абстрактную природу это обстоятельство никак не влияет и в каузальный соответствующий договор не превращает. Вместе с тем было бы неправильным и совершенное игнорирование воли сторон, выразившейся, в числе прочего, и в условии, которое касается основания совершения соответствующего договора. Достижение договоренности по этому вопросу означает, что для сторон является важным, принципиальным моментом то, чтобы соответствующее основание в действительности существовало. При нормальном течение хода дел оно предполагается существующим и действительным; иное необходимо доказывать. Абстрактный по своей природе договор с подобным условием приобретает характер договора титулированного, становится, по выражению Л.А. Новоселовой "...чем-то средним между абстрактной и каузальной сделкой, но все же больше тяготеющим к сделке абстрактной" *(245). Пресловутое "тяготение" проявляет себя в ограниченном (относительном или одностороннем) действии титула: его наличность и действительность оказывает влияние только и исключительно на отношения участников договора (старого и нового кредиторов, либо прежнего и нового должников), но не влияет на их отношения с третьим лицом, в договоре не участвующим (должником при цессии требований и кредитором при переводе долгов). Так, цедент не вправе, ссылаясь на то, что следуемое ему от цессионария по договору уступки встречное предоставление не было им получено, получено несвоевременно, является недействительным или отпало впоследствии, требовать возврата уступленного права и, уж тем более, - принуждать должника, уже исполнившего обязательство цессионарию, к повторному исполнению. Точно также не вправе поступить подобным образом и новый должник, не получивший ожидаемого эквивалента от первоначального должника, обязанность которого он принял на себя по титулированному договору перевода долга. Однако дефектами основания титулированной цессии или титулированного перевода вправе, а в некоторых случаях - и обязаны пользоваться должники и кредиторы, хотя бы и не участвующие в соответствующих договорах, но заинтересованные в охранении собственных интересов (см. выше, концы § 7-9 главы 2).

Итак, цессия прав и перевод долгов по современному российскому гражданскому законодательству должны пониматься как сделки, которые хотя и могут быть заключены как с указанием их основания, но, несмотря на это, должны рассматриваться как сделки абстрактные. Что же касается сделок делегации, интерцессии и перевода прав, то, имея в виду отсутствие специальных указаний закона на сей счет, мы не имеем никаких оснований признавать эти сделки каузальными. Напротив, ориентируясь на исторический материал и выполненные в предшествующей главе общие теоретические рассуждения, мы, кажется, вправе заключить, что всякая делегация, цессия и перевод развивались по преимуществу именно как сделки абстрактные, притом - в их чистой форме; их заключение в титулированной форме, т.е. с ограниченным материальным эффектом, является, скорее, исключением.

Последний общий вопрос, который следует обсудить перед дальнейшим изложением, касается следующего. Являются ли сделки, имеющие своим следствием перемену лиц в обязательстве, реальными или консенсуальными? Ответ на него кажется достаточно очевидным: такие сделки попросту не могут быть реальными хотя бы потому, что их предмет не относится к числу вещей. Действительно, само наименование сделок реальными происходит от латинского res, т.е. "вещь", и, по общему правилу, означает сделки, считающиеся совершенными в момент передачи вещи. Это узкое или собственное понимание категории "реальные сделки". Но вот какой вопрос в таком случае небесполезно обсудить: какова причина выделения реальных сделок и их противопоставления консенсуальным? Ответить на него можно, только имея в виду то юридическое значение, которое связывается с передачей вещей. Общеизвестно, что именно передача вещи (владения движимой вещью) признается моментом перехода права собственности на эту вещь (п. 1 ст. 223 ГК). А что есть момент перехода (прекращения прежнего и возникновения нового) права собственности? Одно из возможных абсолютно-правовых, т.е. распорядительных, последствий сделок. Реальные сделки, стало быть, выделены из общей массы сделок не столько по моменту их заключения, сколько по наличию у них распорядительного (абсолютно-правового) эффекта *(246). Ясно, что абсолютно-правовые последствия могут наступать не только в отношении одних лишь вещей: так, пресловутая перемена лиц в обязательстве, сводящаяся к прекращению субъективного обязательственного права (требования) в одном лице и к производному возникновению на его базе другого требования, тоже представляет собой не что иное, как абсолютно-правовое (распорядительное) последствие.

С этой точки зрения как делегационные обещания, так и договоры уступки и перевода должны быть отнесены к числу распорядительных сделок. Да, в них не фигурирует никаких вещей, которые могли бы быть предметом передачи, и они не могут, следовательно, влечь за собой абсолютно-правового результата в сфере вещных прав. Но, вместе с тем такие сделки направляются распоряжение существующими обязательственными субъективными правами и юридическими обязанностями, т.е. на достижение результатов, лежащих в сфере гражданской правоспособности и носящих, стало быть, абсолютно-правовой характер. Договоры уступки требований и долгов вступают в силу (считаются заключенными) с момента достижения соглашения по всем их существенным условиям и с этой точки зрения должны были бы быть признаны консенсуальными; но каков гражданско-правовой эффект такого консенсуса? Возникновение обязательства - относительно-правовой связи между определенными лицами? Ничуть не бывало! - прекращение существующего обязательственного правоотношения, сопровожденное возникновением на его месте нового, с участием лица (кредитора или должника), в установлении прежнего обязательства не участвовавшего.

На обыденном языке этот результат описывается гораздо проще и понятнее: обязательство, будучи облеченным доверием к нему не только со стороны его участников, но и посторонних лиц, вступило на путь циркуляции, стало объектом гражданского оборота, приобрело характер самостоятельной имущественной ценности. Если до совершения цессионного договора обязательство не имело иного действия, кроме относительного, то после его совершения к обязательству оказались прикосновенны не только его участники, но и, по крайней мере, одно, прежде постороннее ему лицо; с каждой последующей цессией количество лиц, прикосновенных к подобной "имущественной ценности", увеличивается. Теоретически в оборот одного обязательства может быть вовлечен сколь угодно широкий (неопределенный) круг лиц; их интересы, связанные с охранением элементов их динамической правоспособности, и призвано защитить гражданское право.

В свете сказанного хотелось бы сказать несколько слов о другом распространенном ныне недоразумении, которое заключается в трактовке сделок, направленных на перемену лиц в обязательствах как сделок исключительно безусловных. То обстоятельство, что законодательство обходит молчанием вопрос о возможности совершения условной цессии или условного перевода долга, не должно расцениваться как основание для вывода о недопустимости осложнения данных сделок условиями. Законодательство вообще не устанавливает каких-либо ограничений на возможность совершения условных сделок (в том числе и по перемене лиц в обязательстве). Нигде в законодательстве не встретить указания на возможность совершения, скажем, договора купли-продажи или договора хранения под условием. Но это вовсе не означает, что такие договоры заключить невозможно, а говорит всего лишь о том, что нет необходимости устанавливать специальное разрешение всякий раз применительно к конкретным сделкам. Статья 157 ГК однозначно установила, что как под отменительным, так и под отлагательным условием может быть совершена всякая сделка, лишь бы осложняющее условие соответствовало сути той или другой конкретной сделки. Отменительное условие прекращает (отменяет) возникшие правовые последствия на будущее время, отлагательное "отлагает", т.е. откладывает или отсрочивает наступление правовых последствий совершения сделки впредь до своего наступления. Сказанное, будучи преломленным к конкретным сделкам по перемене лиц в обязательстве, означает, что умолчание законодательства по данному вопросу свидетельствует о дозволенности осложнения данных сделок - как делегационных, так и цессионных, так и переводных - условиями любых типов - отменительными или отлагательными. В прямом законодательном санкционировании нуждается, таким образом, не возможность, а, наоборот, запрет осложнения той или иной конкретной сделки условием всякого или строго определенного типа. Наиболее известны в этом отношении запреты вексельного законодательства на осложнения условиями обязательств акцептанта, векселедателя простого векселя, индоссантов и авалистов (см. ст. 26, 75, 12, 32 Положения о переводном и простом векселе), а также запрет на осложнение условием вексельного предложения уплатить (ст. 1 Положения). Ясно, что некоторая неточность в терминологии (речь должна идти, конечно, не об обязательствах, а именно о сделках) не должна служить препятствием ни к уяснению сути сказанного, ни к адекватным ей выводам.

Осложнение сделки условием приводит к возникновению своеобразных юридических последствий в виде секундарных прав и корреспондирующего им состояния юридической связанности. Уступка права требования, совершенная под отлагательным условием (например, под условием совершения какой-либо сделки третьим лицом - контрагентом цедента), не влечет прекращения этого права требования у цедента и возникновения его у цессионария иначе, как с момента наступления этого условия. До наступления этого условия цедент оказывается связанным перед цессионарием бременем сохранения условно переданного права в надлежащем состоянии - он уже не может его уступить (иначе, как под отменительным условием), не может его осуществить, не может изменять его содержание соглашением с должником и не может совершать действий, направленных на прекращение или изменение этого права. Цессионарий же оказывается связанным в своем поведении необходимостью обеспечения предоставления эквивалента за уступленное право в соответствии с условиями сделки. Отменительное условие, напротив, связывает цедента бременем сохранения полученного от цессионария эквивалента в течение определенного срока, на протяжении которого может наступить значимое условие; цессионария - бременем сохранения приобретенного права или, во всяком случае, всего того, что будет получено им от его осуществления.

То же самое можно сказать и о ситуации перевода долга под условием.

Любопытно, что, даже будучи совершенными под условиями, договоры уступки требования и перевода долга не изменяют своего распорядительного характера, поскольку с наступлением условия отлагательного стороны связывают наступление абсолютно-правовых последствий, а с отменительным - их отмену. Кроме того, осложнение сделки условием приводит к созданию дополнительных (вспомогательных) юридических последствий абсолютно-правового характера - прав ожидания или секундарных прав, составляющих элементы так называемой динамической правоспособности.

Таким образом, определяя место сделок по перемене лиц в обязательствах в системе сделок современного российского гражданского права, следует иметь в виду, что: (1) все они могут иметь своим предметом любое обязательство, за исключениями, прямо установленными законом или вытекающими из его общих предписаний, причем как в полном объеме обязательства, так и во всякой его части, при условии делимости предмета обязательства; (2) все эти сделки являются абстрактными, хотя действие их абстрактности может быть ограничено - сведено к относительному материальному эффекту посредством титулирования сделок; (3) все они могут совершаться и как условные и как безусловные сделки, но при этом (4) сделки делегационные относятся к числу односторонних, в то время как цессионные и переводные - к числу договоров; (5) сделки делегации являются сделками реальными, в то время как сделки цессионные и переводные - консенсуальными с точки зрения момента своего заключения, но вместе с тем распорядительными (реальными) с точки зрения создаваемых ими гражданско-правовых последствий.

Далее рассмотрим специфические черты каждой сделки, служащей основанием перемены лиц в обязательстве, по нормам современного российского гражданского законодательства.