опыт трансформации старопромышленных городов / !Полный текст

роль в жизни города в этот период начинает играть мэр и его окружение, представляющие собой не столько вершину пирамиды, сколько центр круга.

Особое внимание следует уделить работам, которые стремятся максимально дистанцироваться от идеологических и методологических проблем. Их целью становится описание и объяснение формирования властных структур в городских сообществах. В первую очередь это так называемые теории «машин роста» и «городских режимов». Оба подхода, с одной стороны, признают ограниченность классовых направлений (политика не имеет значение), с другой – показывают структурные ограничения, накладываемые на политических акторов.

Теория «машин роста», предложенная Джорджем Логаном и Харви Молотчем в монографии 1987 г. «Судьбы города», претендовала на объяснение ведущей роли бизнеса без элементов детерминизма и структурализма. Авторы считали, что целью городской политики является рост территориального образования, так как только это обстоятельство даёт существенное преимущество политическим и экономическим акторам. Теория городских режимов выступает как наиболее популярная в США концепция власти в городских сообществах. В основе её лежит исследование Кларенса Стоуна, изложенное в его книге «Режимная политика: правление в Атланте, 1946–1988 гг.». Главным теоретически нововведением Стоуна стало выделение четырёх типов власти, а именно – наряду с традиционным пониманием власти как социального контроля («власти над») и социального производства («властью для») – он выделил системную власть (институциональное преимущество крупного бизнеса) и коалиционную власть (умение договариваться и создавать прочные коалиции). Основной вопрос исследования формулируется следующим образом: «Каким образом осуществляется управление в сложных городских системах?». Ответом на этот вопрос выступает создание политического режима – коалиции акторов, обладающих доступом к институциональным ресурсам и осуществляющих управление сообществом. Эта кооперация не является данностью, а скорее представляет собой проблему. Объединение усилий возможно только ценой значительных очевидных и неочевидных индивидуальных издержек. Каждый режим состоит из ограниченного круга акторов с их ресурсами и стратегиями и комплексом формальных и неформальных норм и санкций, обусловливающих реализацию «повестки дня» («agenda»), ко-

81

торая символизирует согласие между членами коалиции относительно фундаментальных ценностей. Устойчивый режим достигается адекватностью заявленных ресурсов целям и программам эффективного соединения потенциалов различных групп, особенно субъектов из разных общественных секторов.

В рассмотренной перспективе концепта «политических режимов» особый интерес представляют исследования Б. Ферман в Чикаго и Питсбурге 1996 г. В центре её внимания находилась проблема, сформулированная следующим образом: «Почему некоторые городские политические системы более восприимчивы к прогрессивным инициативам, чем другие?». Оба города близки по своим параметрам и могут в полной мере характеризоваться как индустриальные, режимы обоих городов можно отнести к режиму развития, однако по характеру взаимоотношений с соседскими организациями (так В. Ледяев перевёл термин «neighborhood») наблюдались существенные различия. В обоих городах присутствовала тенденция снижения численности населения, оба переживали сокращение индустриального сектора экономики и доминирование в их политической жизни организаций, способных обеспечить электоральную поддержку (так называемых «политических машин»). Различия между городами по этим же параметрам заключались в том, что в Чикаго был сильнее выражен расовый конфликт (в силу интенсивного роста цветного населения, которое после снятия территориальных ограничений стремительно расселялось в «белых» районах города). В то же время в Питтсбурге расовая проблема была менее выражена, но на нём сильнее отразился экономический кризис середины 1980-х гг. Кризис сказался гораздо сильнее в силу менее дифференцированной экономики Питтсбурга, основой которой выступала металлургия. Однако, тем не менее, в политическом плане эти события имели для Питтсбурга меньшие последствия, так как производство было вынесено за границы города, районы проживания сокращаемого на предприятиях населения были географически и социально обособлены, а система экспорта рабочей силы заметно снизила уровень безработицы. В исследовании были выделены три аналитических блока: «арена», «институты» и «политические культуры», именно они позволяют проследить истоки и основания различий между режимами Чикаго и Питсбурга.

82

Политическая машина Чикаго стремилась в максимальной степени контролировать избирательный процесс и не идти на уступки. В Питтсбурге ключевые политические организации пошли на конструктивное взаимодействие с некоторыми акторами и в конечном итоге сформировали гражданскую арену, способную к организации модели «социального производства». Б. Ферман делает вывод о том, что в Питтсбурге сложившаяся в ходе изменений структура власти стимулировала формирование отношений сотрудничества между различными субъектами городской политики, а элиты продемонстрировали готовность адаптироваться к изменяющимся условиям. В этом случае в выигрыше оказались организации, ориентированные на интересы людей, компактно проживающих на территориях, которые исследователь обозначает как соседские.

В Чикаго сопротивление элиты новым тенденциям поставило соседские организации в число главных проигравших. Таким образом, Б. Ферман делает вывод, что благоприятным для формирования прогрессивной политики является вариант, при котором соседства становятся элементом корпоративной системы. В этом случае баланс власти смещается в сторону экономических элит, выставляющих прагматичные экономические цели, принимающих коллективное решение по целевому распределению ресурсов и формирующих широкое вовлечение граждан в процесс выработки и принятия решений на локальном уровне. Оборотной стороной процесса выступает то, что соседства, получая дополнительные ресурсы от корпораций, вынуждены подчиняться бизнес-логике, отвергающей существование нерентабельных сообществ. Формула «экономическая выгода

вобмен на политическую лояльность» снижает потенциал политической мобилизации вокруг других важных социальных и экономических проблем и делает зависимыми соседские организации от доброй воли корпоративных акторов.

Вкачестве рабочей гипотезы мы предположили, что в условиях кризиса 1990-х гг. в Новокузнецке был сформирован локальный политический режим, ориентированный на местную проекцию интересов бизнеса, что

вцелом давало возможность отнести его к описанному Стоуном «режиму

роста». Однако в процессе интеграции градообразующих предприятий в систему крупных международных корпораций (с конца 1990-х гг.) произошло усиление их влияния и перенесение акцента взаимодействия

83

на федеральные и региональные экономические и политические структуры. Это вполне укладывается в логику мир-системного анализа Иммануила Валлерстайна. Сложилась ситуация, при которой у крупного бизнеса нет стимулов для развития городского сообщества, а у среднего и мелкого – достаточных ресурсов.

К этому внешнему по отношению к городу экономическому фактору добавился внутренний, политический, связанный с тем, что в посткризисное время на первом этапе формирования режима сложились устойчивые авторитарные практики, которые со временем, в соответствии с принципами ментальной динамики и институционального самоподрыва (Н. С. Розов), запустили комплекс механизмов стагнации. В итоге в Новокузнецке сформированная и действующая коалиция сменилась структурой власти, которую можно обозначить как «полиархия назначенцев», что отражает наличие нескольких центров принятия решений, не нуждающихся в активной поддержке со стороны населения. На этой основе сформирован имидж городской власти как руководителей, в целом не связывающих своё личное будущее с развитием города и городского сообщества.

Выводы, сделанные нами, не носят окончательного характера, хотя

ималовероятно, что после дополнительного сбора информации существенно изменятся. В фокусе внимания находились оценки тех лиц, которых можно обозначить как «компетентных очевидцев», то есть лиц того круга, который в силу тех или иных обстоятельств принимал участие в разработке или реализации решений, определяющих жизнь городского сообщества. Полученные сведения проверялись через другие источники, активно привлекались газетные материалы и официальная статистика.

По полученным нами данным, структура городской власти, которую можно обозначить как политический режим развития, была сформирована

иразвивалась с начала 1990-х гг. до 2010 г. Ядро коалиции составили представители административно-управленческого аппарата, сложившегося ещё в советское время, и экономических структур, ориентированных прежде всего на местные интересы. Такое сочетание было обусловлено ресурсным обеспечением. Исходя из тезиса Майкла Манна о доминирующих типах сетевого взаимодействия, можно утверждать что конфигурация структуры была задана не столько силой политико-административой сети

иблизких к ней экономических субъектов, сколько слабостью сетей дру-

84

гих типов. Крупный бизнес в начале 1990-х гг. переживал структурные проблемы, связанные с внешнеэкономическим положением и вопросами приватизации. Силовые сети в условиях финансового кризиса не имели существенных ресурсов и были сосредоточены на локализации предельно криминальных проявлений, идеологические сети были погружены в череду конфликтных полемик. В этих условиях союз людей, обладающих опытом административного управления, и экономических групп, ориентированных на блага, получаемые в ходе приватизации, был закономерен. Позитивное влияние на формирование политической коалиции оказала идеология развития, направленная на реализацию интересов бизнеса с «городской пропиской», включение бизнесменов в систему принятия решений. Историческая мифология подчёркивала исключительный статус города как «Городасада». Особую роль в формировании режима сыграло наличие неформальной структуры – лиц, связанных общим жизненным опытом, образованием, которые в условиях приватизации смогли выдвинуть из своей среды лидера, ставшего мэром и главой коалиции, и реализовать собственные экономические интересы. Была выдвинута повестка дня, основой которой стали приоритеты самостоятельного городского развития и относительной независимости от региональной власти.

Общая экономическая структура города в рассматриваемый период не претерпела изменений, и в целом все исследуемые властные группы можно отнести к режимам, ориентированным на интересы бизнесструктур. Однако заметим, что в настоящий момент происходит некоторое смещение арены, а именно в центр внимания ставятся вопросы не столько хозяйственного развития города, сколько расширения масштабов существующих в его границах производств.

Общей чертой структуры власти в индустриальных центрах выступает то, что ядро властной коалиции составляют ключевые фигуры в администрации города и руководители крупных металлургических и угольных предприятий. Однако отношения между промышленниками и администрацией складываются в различных формах. Например, в поздний советский период доминировала формула «Город – социальный цех предприятия», в 1990-е и «нулевые» годы – «Город – перспективное место для инвестиций». Сейчас нет точной артикуляции, но вероятнее всего город рассматривается промышленниками как вариант «бытовки при промзоне».

85

В целом рассмотренный нами случай совпадет с результатами исследований в крупных американских городах. Механизмы доминирования вполне соответствуют выводам Дж. Гэвенты, К. Стоуна и Б. Фридман. Крупный экономический субъект, не связанный с территорией, на разных этапах проявляет определённую степень властной активности: от принуждения и блокировок невыгодных для себя решений до полного невмешательства

вгородские дела с формированием притягательного имиджа.

Внастоящий момент логика формирования режима («полиархии назначенцев») определяется институтами более высокого уровня, чем городские структуры, и вопросы городского развития решаются в соответствии с признанием их актуальности в региональных или общефедеральных органах власти. Уровень властного влияния политико-административных структур региона значительно превышал и превышает уровень городских властей, авторитарные методы управления привели к исключению и неучастию демократически ориентированного электората и элиты в местных политических процессах. Отсутствие равноправной конкуренции, выборочное карьерное продвижение на основе принципов лояльности, создание подконтрольных экономических структур снижают качество принимаемых коалицией управленческих решений.

Всложившихся условиях необходимо формирование институтов

и практик, обеспечивающих социальную ответственность бизнеса не столько перед властями, сколько перед населением. Однако в настоящий момент нет субъекта, способного предложить и реализовать программу усиления контроля над бизнес-структурами. В США, как показано в работах Р. Даля, электоральный ресурс стал ресурсом власти в условиях роста численности населения, вызванного иммиграцией, и развития демократических процедур. В рассматриваемом нами городе население сокращается, и для обслуживания производства требуется всё меньше и меньше рабочей силы, так как ряд предприятий модернизируется, а ряд закрывается. Карьерный способ угледобычи превращает территорию вокруг города в «лунный пейзаж», и если пару десятков лет назад дачные посёлки и дома

и менее доступен. Приход к власти политического лидера, ориентированного на активные прогрессивные инициативы (повышение экологической

86

безопасности, серьёзные вложения в доступную медицинскую помощь и образование), маловероятен, так как для его победы необходимо электоральное большинство, чего сложно добиться, учитывая корпоративную подконтрольность работников. Кроме этого, вновь создаваемая коалиция должна предоставить адекватную программу решения городских проблем, увязать её с индивидуальными интересами участников, что означает неизбежный конфликт с уже сложившимися структурами, на разрешение которого вновь потребуются дополнительные ресурсы.

В этих условиях привычная стратегия индивидуального поведения – бегство. Это, собственно говоря, и наблюдается во всех формах – от отправки детей на учебу до вывоза активов и покупки недвижимости в других регионах – и среди всех слоёв населения. Вероятно, один из позитивных выходов из сложившейся ситуации – это решение проблем на национальном уровне принятием соответствующего законодательства, закрепляющего социальную ответственность крупного промышленного бизнеса перед населением в форме индивидуально-ориентированных договорных обязательств.

Список литературы

1.Гельман, В. Я. Локальные режимы, городское управление и «вертикаль власти» [Текст] / В. Я. Гельман, С. И. Рыженков // Политическая экспертиза. – 2010. –

№ 4. – С. 132–133.

2.Ледяев, В. Г. Социология власти: теория и опыт эмпирического исследования власти в городских сообществах [Текст] / В. Г. Ледяев. – Москва : ИД НИУ ВШЭ, 2012. – 472 с.

К. Нендза-Щикониовска (K. Nędza-Sikoniowska)

Ягеллонский университет, г. Краков (Польша)

ТУРИСТИЧЕСКОЕ ПОТРЕБЛЕНИЕ ПРОСТРАНСТВА ПОСТСОЦИАЛИСТИЧЕСКОГО ГОРОДА

87

Статья посвящена проблемам присутствия туристической индустрии в городах с социалистическим прошлым, которые во второй половине ХХ в. были типично индустриальными поселениями. Анализируется кейс района Нова Хута в Кракове (Польша).

Одним из городов-аналогов Сталинска – Новокузнецка можно считать основаный в 1949 г. польский город Нова Хута (название встречается также в транскрипции «Новая Гута», польск. Nowa Huta), изначально обладавший выраженным индустриальным и идеологическим значением. Несмотря на то, что уже в 1951 г. Нова Хута была включёна в пределы города Кракова и с тех пор существует как его район, всё-таки имеет смысл рассматривать её как пространство целостное и самодовлеющее.

Пространство района Нова Хута выделяется из краковского ландшафта на всех уровнях – урбанистическом, архитектурном, социальном, экономическом, а также символическом. После смены социальнополитического строя в 1989 г. Краков и Нова Хута столкнулись с весьма разными проблемами. Если проблемы Кракова иллюстрируют судьбу среднеевропейского исторического города, являющегося прежде всего культурным и интеллектуальным центром, то Нова Хута представляет типичные проблемы постиндустриального монопрофильного города. И если Краков сразу же после поднятия железного занавеса стал притягивать туристический поток со всего мира, причём эта ветвь экономики стала органичной для города, то туризм в Новой Хуте всё ещё сталкивается с сопротивлением разных групп и имеет конфликтный характер.

Рисунок 1 – Индустриальные доминанты ланшдафта Новой Хуты (фото автора)

88

Ревитализация городских пространств (излюбленный термин в современных заявках на получение европейской финансовой поддержки) не исчерпывается реновацией зданий. Это прежде всего поддержка местного населения, соединённая со сменой вида его активности, а также изменение основных функций пространства. Новая функция пространства Новой Хуты сегодня широко обсудается: речь идёт о сосредоточении в нём современных художественных мероприятий и использовании его туристического потенциала. Так, например, на территории бывшего металлургического завода ежегодно проводятся концерты крупного фестиваля «Sacrum Profanum», использующего индустриальные помещения как фон для современных музыкальных спектаклей [3].

Рисунок 2 – Главное административное здание металлургического комбината

ВНовой Хуте (фото автора)

Вотличие от активно посещаемого туристами Кракова (в 2012 г.

внём побывали почти 9 млн чел.), Нова Хута долгое время оставалась вне такого интереса и сохраняла характер тихого, отдалённого от суеты района – типичного «спального». Однако уже несколько лет наблюдается рост туристического интереса к этой отдалённой части Кракова. Деятельность городских активистов, выражающаяся в художественных инициативах, способствует потоку туристов в Нову Хуту – как польских, так и зару-

89

бежных (среди краковских достопримечательностей Нова Хута заняла

в2012 г. 10-е место) [8]. Поляки, прошедшие в 1990-е гг. этап отрицания всего социалистического, сегодня приезжают туда не ради патриотических или католических маршрутов, а ищут именно ностальгических картин из своей молодости или рассказов родителей. Они интересуются повседневностью, а не великими политическими событиями, и воспринимают её не только ностальгически, но и сугубо автоиронически, «с прищуренными глазами», особенно молодое поколение. Это явление вписывается в широкий процесс «моды на ПНР»: старые фильмы, машины, предметы домашнего обихода, тематические тишотки... По всей стране открываются бары

в«социалистическом» стиле, ностальгическая страничка «Pewex» имеет на Фэйсбуке уже свыше 390 000 любителей.

Польские туристы, выросшие ещё в Польской народной республике, хорошо знакомы с её семиотическим кодом и могут правильно истолковывать знаковые отсылки к социалистическому «означаемому». Они свободно перемещаются в лабиринте цитат и намёков. Совершенно другой подход у иностранных (западных) туристов, которые не обладают такими компетенциями и ищут здесь совсем других ощущений – экзотики. Не чувствуя разницы между реалиями ПНР и СССР, они представляют внеисторическую, «универсальную» картину жизни коммунистической Восточной Европы. В этом духе организовываны «коммунистические маршруты» по Новой Хуте уже широко известной тургруппой «Crazy Guides» [4]. Сотрудники фирмы забирают своих гостей прямо от дверей гостиницы и на настоящем ярко раскрашенном «Трабанте» возят по социалистическому району, рассказывая его историю в наиболее лёгкой и привлекательной форме. Далее туристы обедают в старом кафе, сохранившем социалистический облик, или в самой дешёвой столовой; им предлагается посетить «обычную» квартиру, где всё – «от старой мебели до запаха» – напоминает коммунистическое прошлое. Туристы пьют водку, смотрят пропагандистские фильмы и могут купить на память бюстик Ленина. Долгое время с тургруппой работал «пан Веслав», местный житель, который

врабочем костюме принимал гостей в этой необычной квартире-музее. Характерно, что и туристы-иностранцы, и поляки не ищут в таких маршрутах настоящего облика Новой Хуты – им нужно подтверждение свормировавшегося стереотипа о социалистическом.

90