Ryabkov_V_M_Antologia_form_KDD_Drevny_mir_D

110

оставшейся целой, или же, наоборот, вся верхняя часть тела сжигалась, а

оставались лишь кости ног. Таким образом, существование двойного спо-

соба погребения — сожжения и закапывания в землю — применявшегося к одному и тому же трупу, является достоверным фактом, и как он ни стра-

нен — это один из погребальных обрядов древности.

Предметы, клавшиеся в гробницы

У греков был обычай помещать в гробницы предметы, необходимые умершим, так как они полагали, что мертвый продолжает жить в могиле.

Все эти предметы можно разделить на четыре вида.

1) Предметы, принадлежавшие и служившие человеку при жизни для повседневных потребностей. В богатых гробницах находят тела, погребен-

ные с некоторыми украшениями, например с золотой повязкой, укрепляв-

шейся на лбу шнуром, пропущенным через два отверстия на концах. Неко-

торые из этих предметов — и среди них венки из тонких металлических листьев — имели чисто похоронное значение, что подтверждается непроч-

ностью и хрупкостью этих украшений. В некрополе Мирины не было най-

дено ни одной драгоценности, за исключением одного золотого перстня,

украшенного огромным камнем из стекла, по цвету схожим с изумрудом, и

еще нескольких колец и браслетов из бронзы, брошек, амулетов и отдель-

ных жемчужин.

2) Предметы, предназначавшиеся для принятия умершим пищи и пи-

тья: чашки и подставки, глиняные и бронзовые блюда и пр. Иногда все эти вещи — только подобие настоящих предметов, вроде маленьких глиняных бутылок, не имеющих даже внутренней полости. Питье занимало особенно важное место, так как нет почти ни одной могилы, где не находилось бы одной или нескольких глиняных бутылок: в некоторых могилах их нахо-

дили до пятидесяти или шестидесяти штук. Глиняные светильники также очень часто попадаются в некоторых некрополях, но в Миринском они встречаются редко.

111

3) Монеты находят в довольно большом количестве, но не во всех гробницах. Это обол Харона. Их находят обычно около головы, но их на-

стоящее место — междузубами умершего. В некоторых могилах находят

предметов, назначение которых еще до сих пор неясно. Трудно не заме-

тить некоторого соотношения между глиняными фигурками, найденными в могилах, и полом или возрастом мертвого. В женских могилах встре-

чаются только женские статуэтки и из божеств — Афродита, Эрос, Демет-

ра, Ника и др. В мужских могилах находят

почти одинаковое количество как мужских, так и женских фигурок. Ино-

гда же статуэтки и мелкие вещицы встречаются еще и в уменьшенном раз-

мере, как бы в соответствии с ростом юного мертвеца: игрушки, попадаю-

щиеся в таких могилах, ясно показывают, что погребальные вещи приспосабливались к вкусу и привычкам детей.

Культ могил по изображениям на памятниках

Как и при выносе тела умершего, велика роль женщин в жертвенных церемониях на могилах. Хотя присутствие мужчин и не было редким явле-

нием, но все же большую часть присутствовавших составляли женщины… Жесты фигур, изображенных на сосудах, в общем, более умеренные и спо-

койные, чем при церемонии выноса. Однако некоторые люди изображают-

ся с поднятой к голове рукой, чтобы рвать на себе волосы; но обычное по-

ложение — это спокойная фигура стоящего в печальной задумчивости че-

ловека, держащего в руках приношения, предназначенные мертвому. На других изображениях человек приближается к надгробной колонне с ру-

кой, поднятой к лицу, или стоит на коленях, как бы беседуя с могилой. Во

112

всех этих изображениях преобладающим выражением является не горе и страдание, а скорее нечто вроде религиозной печали и похоронной грусти.

Один из жестов на изображениях, по-видимому, имеет более специ-

альный характер и выражает нечто иное, чем просто сожаление и грусть.

На многих изображениях представлены люди, простирающие руки к моги-

ле или поднимающие их к лицу, причем они соединяют большой и ука-

зательный пальцы. Этим жестом выражалось поклонение.

Во всех этих изображениях гиматионы часто окрашены в яркие цвета

— голубой или красный. Такие изображения, действительно, не представ-

ляют уже погребальной церемонии в собственном смысле слова. Похорон-

ные обряды требовали, чтобы родственники покойного посещали могилу на третий, девятый и тридцатый день после смерти; при этом мертвому приносили еду и совершали возлияния, как и в первый день. Этот месяч-

ный срок составлял в Афинах обычную продолжительность траура. После этого темные одежды снимали. Вот чем объясняются яркие цвета гиматио-

нов на изображениях. В день годовщины смерти или, по мнению других, в

день годовщины рождения покойного родственники снова собирались на могиле. Но ничто не мешало и в любое другое время приходить на могилу,

посидеть на могильной плите, побеседовать с покойным, поменять цветы и венки и совершить новые жертвоприношения. Само местоположение нек-

рополей у городских ворот располагало к этим благочестивым посещени-

ям, коренящимся в нравах и привычках почти всех народов.

Предметы, изображенные в руках людей, стоящих у подножия или вокруг надмогильной колонны, а также и на всем поле вазы, бывают очень разнообразными. Они не состоят из одних приношений. Некоторые из них являются принадлежностями, необходимыми при совершении по-

гребальных обрядов, например корзинка, ящичек, вазы для возлияний;

другие — повязка, венки, вазы с благовониями — специально предназна-

чены для украшения надмогильной колонки; и, наконец, третьи — предме-

113

ты туалета, оружие, птицы, пироги и плоды, вино для возлияний — все это жертвоприношения, радующие умершего.

Интересно отметить на рисунках V и IV веков простоту и скром-

ность этих приношений. В них нет никаких следов и указаний на умерщв-

ление и сожжение животных на могилах, на что часто указывают древние авторы. Это не может быть делом простого случая — в этом истинный ха-

рактер обрядов этой эпохи. Во времена Гомера кровь людей и животных была самой приятной пищей, какую только можно было предложить мерт-

вецу. Ахилл, на могиле Патрокла, умерщвляет двенадцать молодых троян-

цев, четырех лошадей, двух собак и целое стадо быков и овец. Улисс вы-

зывает тени мертвых, принося в жертву овец на краю могилы, и тени, со-

бравшись вокруг, как стая мух, с жадностью упиваются этой кровавой жертвой. Умерщвление людей на могилах встречается в течение всей го-

меровской эпохи. Впоследствии поэты воспользуются этим фактом как драматическим моментом для возбуждения в душе зрителей чувств ужаса и сострадания. Но эти варварские обычаи уже не существовали в то время,

когда началась истинная история. Даже в VII веке обычай приносить в жертву больших животных считается разорительным обрядом, пригодным лишь для жертвоприношений богам. Закон Солона запрещает убивать бы-

ков при совершении погребальных церемоний. В VI веке закон Иулиса разрешает еще умерщвлять жертвы по древнему обычаю, но в V веке жертвоприношение, по-видимому, стало привилегией богов и умерших ге-

роев. Таким образом, ежегодно чтилась память героя Пелопса. Воины,

павшие в битве при Платеях, во время ежегодной религиозной церемонии получали в жертву быка. Но такие почести являются исключениями в V

веке. Такое отношение становится еще определеннее у писателей конца V

и начала VI веков. Платон вспоминает, как о варварском обычае, о прино-

шении в жертву людей и указывает также, как на обычай уже оставленный,

на обряд приношения в жертву животных перед церемонией перенесения

114

умершего к месту погребения. Жертвоприношение никогда не изображает-

ся ни на одной разрисованной вазе этого времени...

Два обычая показывают нам интимный и дружеский характер почес-

тей, воздававшихся умершим. Один из этих обычаев — беседа присутст-

вующих с ним. Стоя или склонившись на колени перед надмогильной ко-

лонной, они простирают руки к могиле с движением, показывающим, что они обращаются со словами к умершему. Рисунки олицетворяют эти дру-

жеские речи, содержание которых сохранилось в тех многочисленных надмогильных надписях, содержащих в себе формулу прощанья и пред-

ставлявших короткий разговор между покойником и посетителем его мо-

гилы. На вазах это изображение имеет еще более интимный характер сви-

дания умершего с его родными.

Второй обычай — исполнение музыки у могилы с целью повеселить покойника в его уединении. Музыкальным инструментом для этого слу-

жила лира. На вазах это изображается в виде стоящего или сидящего юно-

ши с лирой, окруженного слушающими его людьми. Разные авторы на-

мекают на исполнение музыки при похоронных церемониях; в частности,

флейта звучала при выставлении и перенесении тела умершего. Мы видим также тимпан68 в руках женщины на древней греческой вазе, хранящейся в Лувре. Лира по преимуществу была инструментом похоронной музыки.

Здесь мы соприкасаемся с одной из самых утонченных идей в греческом культе мертвых: материальных приношений, пищи и питья недостаточно для покойника, и любящие его близкие должны позаботиться о его духов-

ном развлечении; из недр своей могилы он еще слышит звук голосов тех,

кого он любил, их слова нежного утешения, а сладкие звуки лиры услаж-

дают его в вечном сне.

Поминальный фонд

Иногда человек еще до смерти сам назначал те церемонии, которые должны были совершаться на его могиле, и оставлял для этой цели опре-

115

деленную сумму. Так, например, поступила некая Эпиктета из Феры69. «Я

буду пользоваться и распоряжаться моим имуществом сама, пока я здоро-

ва, но на случай того, что свойственно всем людям, я хочу сделать распо-

ряжение сообразно воле моего мужа Феникса. Он построил храм, посвя-

щенный музам, в память о нашем покойном сыне Кратесилохе и поместил в этом мусейоне собственное изображение и статую Кратесилоха, а также надгробные памятники, и поручил мне закончить обустройство этого му-

сейона и поставить в него муз, статуи и памятники. Через два года скон-

чался оставшийся у меня сын Андрагор и поручил мне, в свою очередь,

исполнить во всей полноте волю его отца Феникса, поставить в его память статую и памятник, как он это сделал в честь отца и брата, основать общи-

ну родственников, дать ей три тысячи драхм, доход с которых пойдет на содержание собраний общины. И вот, исполнив и устроив все согласно за-

вещаниям Феникса и Андрегора и основав также общину родственников с местом их собрания в мусейоне, я даю этой общине три тысячи драхм... Я

оставляю мусейон и участок с могильными памятниками моей дочери Эпителии, с тем, чтобы она, получив все наше имущество, ежегодно вы-

плачивала двести десять драхм основанной мной общине. Никто не имеет право продавать мусейон или участок с памятниками. Ни одна из статуй,

находящихся в мусейоне и на участке, не может быть ни отдана в залог, ни обменена, ни отчуждена каким бы то ни было образом и ни под каким предлогом; на участке нельзя возводить никаких других строений кроме портика. Мусейон не может быть предоставлен в чье-либо распоряжение,

за исключением брачных церемоний кого-либо из потомков Эпителии.

Никто не имеет права уносить из мусейона находящиеся в нем предметы...

Жреческие обязанности по отношению к музам и героям будут исполнять-

ся сыном моей дочери, Андрагором, а после его смерти следующим по возрасту из потомков Эпителии. Община должна собираться в мусейоне ежегодно в месяце Дельфиний и будет получать от моих наследников по

117

ко перенесли его на свою сцену. Это та же фигура раба — враля, вора, об-

жоры и краснобая. На греческой сцене его представляли в двух видах и,

без сомнения, под двумя различными масками: одна маска изображала ме-

стного повара, другая — повара, выходца из Сицилии или другого места.

Костюм его должен был состоять из короткой туники, такой, какую носили слуги и рабы, с поясом вокруг талии.

Роскошь стола не была одинакова во всех греческих городах. В то время как в Афинах, в Беотии, на Сицилии и в городах Великой Греции,

как, например, в Сибарисе, она достигла большого развития, Спарта дол-

гое время оберегала себя от нашествия всякой изысканности в еде. Там терпели только таких поваров, которые готовили самые простые мясные кушанья, а Элиан утверждает, что из города изгоняли всех поваров, пы-

тавшихся ввести что-либо новое.

«Когда были унесены столы, совершены возлияния, пропет пеан и начали пить вино, явился сиракузянин, который привел искусную флейти-

стку-танцовщицу, известную своими фокусами, и очень красивого мальчи-

ка, хорошего игрока на кифаре и плясуна. Когда флейтистка стала играть на флейте, а мальчик на кифаре, то гости еще больше повеселели. Сократ сказал: "Клянусь Зевсом, Каллий, твое угощение великолепно. Ты не толь-

ко накормил нас безукоризненным обедом, но еще услаждаешь наше зре-

ние и слух". "А если так,— отвечал Каллий,— то отчего же нам не принес-

ти мазей, чтобы натереть себя благовониями?" Но Сократ отверг это пред-

ложение. В это время флейта заиграла, а какой-то человек, стоявший около танцовщицы, подал ей двенадцать обручей. Взяв их, она начала танец, во время которого подбрасывала их вверх, раскачивая и бросая их таким об-

разом, чтобы в такт танца схватывать их... Затем внесли обруч, весь уты-

канный мечами острием вверх. Танцовщица прыгала через эти мечи в ту и другую сторону, так что зрители пришли в ужас, а она делала все это сме-

ло и без малейшего вреда для себя.

118

После нее танцевал мальчик. "Посмотрите,— сказал Сократ,— как этот красивый мальчик в своих телодвижениях кажется еще красивее; во время танцев ни одна часть его тела не остается без движения: шея, коле-

ни, руки — все одновременно движется, как это должно быть у человека,

желающего иметь хорошо развитое тело. Я и сам охотно выучился бы у тебя, сиракузянин, этим телодвижениям". "Зачем же это тебе?" — спросил тот. "Буду танцевать, клянусь Зевсом", — отвечал Сократ. "Сократ,- сказал Каллий,— когда ты будешь учиться танцевать, пригласи меня. Я буду тан-

цевать напротив тебя и вместе с тобой учиться". "А вот пусть она и мне поиграет,— вступил в разговор шут Филипп,— я тоже буду танцевать..."

Он встал и начал танцевать, подражая танцам мальчика и девушки. И так как мальчика хвалили за то, что он во время танцев казался красивее, то и Филипп, двигаясь всем телом, старался быть еще смешнее, чем на самом деле. Девушка выгибалась назад, изображая колесо, а он выгибался вперед и тоже подражал колесу; так как мальчика хвалили за то, что у него во время танцев все тело было в движении, то он, приказав флейтистам уско-

рить темп, начал размахивать руками и ногами и вертеть головой. Наконец он устал, сел на постель и сказал: "Вот вам, господа, доказательство, что и мои танцы служат хорошим упражнением: я, по крайней мере, хочу пить.

Пусть же мальчик нальет мне большую чашу". "И нам тоже,- сказал Кал-

лий,— потому что и нам захотелось пить от смеха..."

Между тем мальчик настроил кифару под флейту и вместе с флейти-

сткой начал играть и петь. Все хвалили их. "Да,- сказал Сократ,- они дей-

ствительно могут доставить нам наслаждение, но ведь мы считаем себя выше их, и нам было бы стыдно, если бы мы не подумали о том, как из на-

шего общества извлечь не только одно наслаждение, но и пользу". На это многие заметили: "Так ты, Сократ, укажи нам, с чего начать, чтобы сделать это".

119

После этого между ними завязался полушутливый, полусерьезный разговор.

Когда сиракузянин заметил, что за подобными разговорами собе-

седники не обращают внимания на его искусство и находят наслаждение во взаимной беседе, он, досадуя на Сократа, спросил его: "Сократ, это не ты ли известный мудрец?" "А разве было бы лучше для меня, если бы я был известный дурак?" — ответил Сократ. "Хорошо было бы, если бы ты вовсе не рассуждал об этих высоких предметах". — "А ты знаешь, что-

либо выше богов?" — спросил Сократ. "Нет, но говорят, что ты не о них думаешь, а о том, что, так сказать, полезно только сверху". — "Значит, ду-

маю и о них, потому что они сверху посылают нам полезное, сверху пода-

ют свет. А если я говорю тебе глупости, то ты сам виноват, потому что у тебя все пустяки". "Это мы оставим,— сказал сиракузянин,— но ты скажи мне, как велико расстояние между мной и блохой; говорят, ты занимался подобными измерениями". Но его прервал Антисфен. "Филипп,— сказал он,— ты мастер сравнивать. Не кажется ли тебе, что этот сиракузянин вы-

глядит так, как будто хочет колоть".

Поднялся шум и Сократ сказал: "Так как все мы хотим говорить вместе, то я предлагаю всем нам петь", — и сам начал песню. По оконча-

нии пения танцовщице подан был гончарный круг, на котором она должна была показывать фокусы. Тогда Сократ обратился к сиракузянину с таки-

ми словами: "Сиракузянин, я думаю о том, что нужно сделать, чтобы у твоего мальчика и твоей девушки все лучше получалось, и в то же время мы получили бы наибольшее удовольствие, когда будем смотреть на них,

— чего, как я уверен, и ты желаешь. Но прыжки через мечи сопряжены с опасностями и не подходят к пиру. Писать и читать на катящемся колесе тоже своего рода фокус, но я не нахожу в этом удовольствия. А вот если они под флейту исполнят танцы Харит, Гор и Нимф, тогда, я думаю, и они покажут свое искусство, и наш пир будет гораздо благороднее". "Клянусь