книги2 / 261

ʻАбд ар-­Рахман ал-­Кавакиби  Природа деспотизма и гибельность порабощения 611

Характерно для деспотизма то, что богачи, которые вмыслях своих являются его врагами, на деле составляют опору деспотизма. Они— домашний скот деспота: он унижает их—они​ стонут, бросает им подачку—склоняют​ - ся перед ним. Вот почему униженность особенно укоренилась среди наций, где много богачей. Бедняков же деспот боится, как овца волка; он добивается их любви некоторыми делами, по виду как бы [вызванными] сочувствием [к ним], чтобы отнять у бедняков их сердце — ​единственное, что у них есть. Бедняки тоже боятся деспота, боятся низко и подло, как пташка — ​орла. Они не осмеливаются и думать, не то что [выражать] порицание, как будто им чудятся шпионы в их собственных головах. Разложение нравственности у бедных достигло такой степени, что уже и на самом деле их радует, когда деспот так или иначе доволен ими.

В похвалу деньгам говорят, что время и деньги лучше всего разрешают все трудности, что только кровь охраняет честь, только деньги дают могущество. В предании находим: «Рука дающего лучше руки берущего», «Признательный богач лучше, чем терпеливый бедняк». Вдревности общественное богатство не имело значения, теперь же войны­ превратились в борьбу [в области] науки и богатства. Общественное богатство приобрело величайшее значение для сохранения независимости. Однако нации, пребывающие

вплену, такого богатства не имеют, и их положение в человеческом обществе [приравнено] к положению скота, переходящего из рук в руки.

Крупное богатство таит в себе бедствия для честной жизни, от которых содрогаются добродетельные и совершенные люди, предпочитающие [довольствоваться] только самым необходимым и сохранить свободу

ичесть — ​роскоши и расточительству. На богатства, превышающие необходимое, они взирают, как на несчастье в кубе. Это несчастье, имея в виду трудности его приобретения, несчастье ввиду беспокойства, связанного сего сохранением, несчастье, потому что оно привязывает владельца к столбу деспотизма. Тот же, кто довольствуется [немногим], живет спокойно, без тревог; он более или менее уверен за свою веру, честь инравы. Моралисты констатировали, что человек не был бы человеком, не имей он полезного занятия, которое обеспечило бы ему пропитание при бережливости, чтобы он не падал низко, и не давало излишка, что могло бы превратить его

впритеснителя. В этом смысл хадисов: «Триумф тех, у кого легкая ноша»

и«Просите Аллаха лишь о хлебе насущном», — т​. е. о самом необходимом пропитании. Говорят так: богат тот, кто богат духовно, тот, чьи потребности невелики, тот, кому нет нужды в других. Некоторые философы замечают: всякий человек по природе беден, ему [всегда] не хватает как раз столько, сколько у него есть. У кого есть 10, тот считает, что ему нужно еще 10, тот, у кого 1000, — считает​ , что ему необходима еще 1000. Таков же смысл

хадиса: «Если бы у человека была золотая долина (в другом хадисе: долина овец), то он непременно пожелал бы другую». Однако моралисты, говоря об умеренности в отношении богатства, не имеют в виду отбивать у людей охоту от его приобретения. Они считают только, что приобретение должно происходить честными, естественными путями. В то же время деспоты заинтересованы в том, чтобы подданные богатели любыми средствами. На Западе деспоты помогают народу приобретать, восточные об этом не думают. Это одно из различий между западным и восточным деспотизмом. Западный деспотизм, в частности, более умен, устойчив, силен и вместе с тем гибок. Восточный деспотизм — ​деспотизм шаткий, скоропреходящий, но беспокойный. Вслед за уничтожением западного деспотизма на смену приходит справедливое правительство, которое остается, пока позволяют условия; а вслед за уничтожением деспотизма восточного приходит еще худший вид деспотизма, ибо не в характере жителей Востока задумываться о ближайшем будущем, потому что больше всего их интересует, что с ними будет после смерти.

Словом, деспотизм — ​это жестокий недуг, более пагубный, чем чума, более ужасный, чем пожар, более разрушительный, чем поток, более унижающий душу, чем попрошайничество. Если этот недуг поразит народ, то человеческая душа услышит голос неба, взывающий: «Судьба! Судьба!»—​ услышит мольбу земли, обращенную кБогу: «Устрани беду!» Как не содрогаться душой и телом от ужасов тирании, когда умные и богатые — ​это самые несчастные люди, невежды инищие — самые​ счастливые, а тот, кого постигает смерть, еще счастливее — ​живые завидуют ему!

известных проповедниц Соединенных Штатов, произнесла проповедь вцеркви города Луро перед большим собранием женщин имужчин, затем вдругой раз увидит, что госпожа Стон читает политическую экономию вуниверситете Чикаго студентам и студенткам, а после этого узнает, что у этой женщи- ны-адвоката есть товарки, работающие вразличных судебных установлениях, аупроповедницы—подруги​ во многих церквях, упрофессора—коллеги​ в большинстве школ, — ​когда он узнает, что эти женщины исполняют свои

обязанности не лучше ине хуже мужчин, —что​ ему остается думать? Он убедится, что слова поэта — ​«Нам суждена война­ и сражение, а красавицам —​ волочить подолы»—нисколько​ не соответствуют истине ина них нам нельзя основывать опровержение. Мы можем извинить поэта, который только очертил то положение женщин, вкаком они находились вего время. Но можем ли мы извинить нас самих за убеждение, будто женщины способны только волочить подолы, хотя один взгляд на те важные дела, которые исполняют женщины на Западе, достаточно убеждает, что жизнь женщины может быть наполнена чем­ -нибудь лучшим, нежели забава, игра и волочение подолов?

Этот поэтический образ, вкотором поэт представил тип женщины, не является типом настоящей женщины уже потому, что он не представляет типа человека и даже животного. Во всем мироздании нет живого существа без возложенной на него обязанности или без определенного дела; среди всех видов животных от самого высшего до самого низшего нет ни одного не подчиняющегося закону борьбы за существование.

Если мы желаем распределить элементы человеческой деятельности сообразно с их важностью, то найдем, что они делятся на три разряда: первый включает действия, которыми человек охраняет жизнь, второй — ​которыми он приносит пользу своей семье, третий— которыми​ он служит социальному строю.

Понятно, что правильное воспитание должно давать человеку возможность исполнить все эти действия и соблюдать этот естественный порядок. Знания, которые обеспечивают сохранность жизни иисполнение всего нужного и необходимого для нее, важнее всего прочего и должны преобладать перед знаниями, относящимися к семейным обязанностям, так как невозможно исполнять какую­ -либо из них прежде исполнения первой категории. В свою очередь, те знания, которые ведут человека к пониманию семейных обязанностей, служат только преддверием к знаниям, знакомящим с социальными обязанностями, потому что сила социального строя основана на хорошем домашнем порядке.

Раз это признано, мы можем сказать, что воспитание, обнимающее все три рода вуказанном порядке, одинаково необходимо для мужчин иженщин без всякого различия.

Оставим, однако, теперь политические преимущества иправа — я​ не требовал и не требую равноправия мужчин иженщин в чем­ -либо подобном. Не потому, что я убежден, будто запрет женщине заниматься общественными обязанностями, запрет общий и вечный, есть обязательный принцип в социальном строе; но явижу, что мы до сих пор еще нуждаемся вмужчинах, хорошо исполняющих свои общественные обязанности, а египетская женщина теперь не подготовлена абсолютно ни к чему. Много лет ей придется посвятить воспитанию ума знанием и опытом, пока она не подготовится к состязанию с мужчинами на поле общественной деятельности.

Поэтому мы оставляем речь о действиях и знаниях, которые связаны с третьим разрядом, и ограничиваем свою речь только имеющими отношение к двумя первым родам.

Какие бы разногласия ни существовали у людей в понимании природы женщины, никто не станет утверждать, что она может обойтись без действий, охраняющих ее жизненные силы и помогающих исполнять все нужное и необходимое для человеческой жизни.

Точно так же, какое разногласие ни существовало бы унас вопределении обязанностей женщины вмире, мы должны признать, что она не может обойтись без действий изнаний, связанных сее семейными обязанностями. Таким образом, всякое обучение, связанное собоими родами действий, будет полезным.Равным образом, всякоевоспитание, делающееженщинуспособной защищать самое себя и улучшать домашнее положение —точно​ так же полезно.

Многие из нас думают, что женщине не надо ни учиться, ни развивать деятельность. Они утверждают, что нежный склад организма, деликатность кожи и слабость сложения затрудняют ей исполнение тяжелой работы иутомительного труда.

Однако эти слова всущности представляют только козни против женщин, хотя по внешности они и вызваны заботой о них.

Наблюдающий условия нашего социального строя видит печальные факты, которые достаточно ясно ему это показывают. Он видит, что мужчина и женщина — враги​ , объединяющиеся только на незначительные мгновения, что они ведут борьбу день иночь напролет. Мужчина хочет воспользоваться слабостью и невежеством женщины, чтобы лишить ее всех владений иодному воспользоваться всеми преимуществами. Женщина по мере возможности старается защищать себя, но не находит для этого средств.

Если бы собрать все судебные случаи, характеризующие взаимоотношение обоих полов, водну книгу— она​ оказалась бы лучшим, что можно написать в защиту прав женщины.

Я не стремлюсь к гиперболам, говоря, что в случае столкновения интересов мужчины синтересами женщины по какой бы то ни было причине—или​

пользования. Он должен познакомиться сположением женщины впрошлом и теми изменениями, которым оно подверглось.

Такое дело — не​ легко; для него надо много знаний и обширный опыт. Когда все это будет у него в наличности, то и тогда не так легко решить вопрос категорически. Он знает, что его мнение основано на априорных посылках ивыводы могут быть только приблизительными. Поэтому он постоянно занят исследованием и не удовлетворяется достигнутыми его старанием результатами, а лишь кладет их в основание для временной работы. Он неустанно исправляет свое мнение сообразно с требованием обстоятельств

и результатов труда.

Иначе обстоит дело у сторонника теоретических измышлений. Он убежден, что его суждение похоже на математическую формулу и не может быть ошибочно. Несмотря на это, оно составлено из общих мест и неопределенных положений, где ум не может остановиться на чем­ -либо определенном — ​вроде слабости женщины и силы мужчины, разделения жизни на внутреннюю и внешнюю. Такие идеи и наполняют его ум. Так как они отвлечены от фактов и опыта, то в сущности представляют слова, при помощи которых нельзя выработать общего правила, пригодного для всякого времени и места.

Он не обращает внимания на живых людей ине считает нужным обращать на них внимание или исследовать их положение. Ему не приходит в голову, что человечество имеет­какой-либо вид, кроме воображаемого образа, который овладел его умом. Поэтому он ине старается увидеть эту же материю вобразе женщины-­пастушки или занимающейся земледелием, или ремеслом, или торговлей; он не хочет узнать, богата она или бедна, живет одна или ссемьей, в городе, в деревне или в пустыне.

Все эти многочисленные и разнообразные представления не проникают в его понятия и не находят там места, потому что все пути закрыты теорией, которая от начала до конца заполонила его ум, так что внем не осталось места для чего­ -либо другого.

Если он пишет или говорит, то пишет и говорит не о живой женщине с плотью, кровью, чувствами и ощущениями, а о той, которая в его уме.

Эта женщина молода, и ей от 20 до 30 лет, она прекрасна и нежна, со страстным темпераментом. Ей стоит сделать одно движение, чтобы достичь желаемого, так как у нее большое состояние или богатый муж, который ничем для нее не поскупится. Характер ее — ​низость души, склонность ко лжи, коварству и любопытство ко всему дурному. Отделяет ее от этого только приказ оставаться дома и закрываться от мужчин.

По нашему мнению, такое представление оженщине утвердилось внаших умах только по наследству от арабов.

Жизнь арабов проходила в войне­ и сражениях; все их средства шли от добычи. Не приходится разъяснять, что внации, жизнь которой основана на сражении, у женщины не может быть большого значения, так как при такой жизни она не может соперничать смужчинами. Поэтому ее положение среди арабов опустилось до того, что ее стали считать домашней утварью и предметом украшения, который можно похитить. Она стала считаться добычей, как и прочее имущество. Отсюда возникло наложничество имногоженство.

Так как женщина не играла роли в арабской нации, вся жизнь которой ограничивалась набегами и защитой племени, точно так же для нее не было дела и в семье: воспитание у них сводилось к питанию тела ребенка молоком и пищей, пока он не становился воинственным человеком, а не знающим или благородным.

Не удивительно после этого, что визречениях арабов, в их поэзии и рассказах, даже в сочинениях их юристов, ученых и философов мы находим указания на презрение к женщине.

Вот источник зарождения такого представления оженщине вумах мусульман. Это образ действительный, если смотреть на прошлое, но он поддельный, если смотреть на настоящее и будущее. Современная египетская женщина не похожа на арабскую ни извне, ни внутри, как она жила тысячи лет тому назад. Она отличается иодеждой, и пищей, и жилищем, и привычками, и правами, и потребностями. Социальная и экономическая среда, в которой она теперь находится, изменилась коренным образом по сравнению с прошедшим. В силу этого появились потребности истремления, которые были неизвестны арабским женщинам.

Арабская женщина довольствовалась впище овсяным хлебом, водежде—​ полотняной рубашкой, для жилища— волосяной​ палаткой. Иприобретение этого, и заведывание не нуждается в обширном уме и особой сообразительности. Арабская женщина жила, не зная про жизненные условия, потому что ее семья и народ не нуждались вней для устройства их семейной исоциальной жизни. Арабская женщина была порабощена, потому что всущности она была утварью, переходившей во власть человека или путем грабежа, или по договору, более приближавшемуся к торговле, чем к браку.

Мы же теперь находимся в периоде, когда люди не подвергаются опасности друг от друга: среди них утвердился порядок, и война­ уже не является основным занятием для всех, нужным для защиты одних от ярости других; для приобретения пропитания люди не нуждаются внабегах. Прошли времена, когда цены на людей повышались ипонижались сообразно с количеством добычи на войне­ и успехом в ней, когда больший храбрец и силач бывал олицетворением власти, а все слабые находились под его покровительством. Теперь война­ является необходимостью только в определенных

случаях, иею заведуют известные люди. Отдельные представители нации—​ мужчины и женщины — стали​ соперничать друг с другом в других делах. Некоторые состязаются известностью внауке, другие стремятся кней богатством, а иные стараются достичь ее уже в ремеслах, торговле, земледелии. Расширилась область для состязания умов. Иженщина стала человеком, как

имужчина. Ее природное украшение — ​дар ума; она может теперь стремиться к тому, что приближает ее к положению мужчины, если не может

сним сравняться. За таким изменением последовало, конечно, увеличение потребностей; всякому ослабевающему в своем стремлении, колеблющемуся в решимости, остающемуся в прежней лени и невежестве грозит смерть

иопасность гибели. Перед людьми открылась новая дорога для приложения энергии. Обитатели любой страны устремляются по путям приобретения и борются друг с другом при помощи труда и ухищрений ума. Со всеми борется чужестранец, которому удобно проникнуть вих среду благодаря легкости путей и полной безопасности. И эта борьба далеко не легка; она нуждается в напряжении сил умственных и физических еще больше, чем это нужно при сражении мечами или перестрелке стрелами.

Время совершило свой круговорот инад женщиной, заставив ее вернуться к естественному состоянию. У нее появились потребности, с которыми нельзя жить, замкнувшись дома: она, помимо своей воли, должна принимать участие в том же, что и мужчины; она должна работать, чтобы приобретать

ижить, подниматься ивозвышаться: в силу этой необходимости она особенно нуждается в знании того, что может ей обеспечить хоть некоторое преимущество в этой великой борьбе.

Стоны женщин, их плач и жалобы на мужей, которые теперь раздаются оттого, что они не могут покрывать их издержки или нарушают их права, те случаи, когда они принуждены броситься впучину гибели, чтобы хоть несколько помочь себе, — ​все это подтверждает сказанное нами и всякому зрителю открывает справедливость изложенного.

Мы спрашиваем наших противников вэтом пункте, могут ли они сказать, что женщина не нуждается взнакомстве со средствами заработка иулучшении ее положения? Могут ли они сказать, что она в этом нуждается, но, к сожалению, ни в ее природе, ни в дарованных Аллахом силах ничто не помогает ей принять участие в этой борьбе?

Этот вопрос нельзя решить несколькими словами ослабости или умственной ограниченности женщины. Ислабый, исильный, иочень умный, иглупый,

иневежда, иученый—все​ они равны перед необходимостью жизни. Помочь

впонимании сущности этого вопроса ив разрешении его прежде всего должно ознакомление с тем, существуют ли женщины, у которых нет родственника, заботящегося об их потребностях или, если и имеется таковой, то его

заработка не хватает на покрытие их нужды. Затем, если имеются такие женщины, то каково их число — велико​ или незначительно.

Для этого мы можем обратиться кпереписи египетского населения, произведенной в1897г., —последней​ переписи за это время. Там встатистических данных указано, что число египетских женщин, занимающихся­каким-либо ремеслом, равно 63 731, т. е. 2% от общего числа египетских женщин теперь занимаются ремеслами. В эти данные не входят женщины прибрежных провинций, занимающиеся земледелием, равно как и иностранки, среди которых число ремесленниц доходит до 20%.

Не надо пояснять, что это те женщины, укоторых нет родственников, так как известно, что мужчины не позволяют своим женам и дочерям снискивать пропитание ремеслами, если они сами не лишены всякого заработка.

Если мы обратимся к непосредственным наблюдениям, то увидим, что число женщин без семейной поддержки превосходит эти данные вдвое, потому что большинство живет из милости уродственников, а есть и такие, которые прибегают для приобретения средств кжизни к таким способам, в которых не признаются. Кэтому разряду надо еще присоединить тех жен, умужей которых заработка не хватает на необходимое для их жизни ижизни детей; они постоянно спорят и ссорятся с мужьями, а затем направляют свои шаги в судебные учреждения, чтобы требовать содержания. Если судья назначит для жены два пиастра ежедневно, то муж кричит, что это много. И число таких женщин не меньше всей предшествующей суммы.

Если даже и предположить, что число египетских женщин, не имеющих семейной поддержки, не превосходит 2% от общего числа, то разве этим женщинам, которых житейская необходимость заставляет бороться ссильными мужчинами за право на жизнь, не следует обеспечить успех теми же самыми средствами, которыми пользуются мужчины, прежде чем они начнут жизненную борьбу? Позволяет ли право и справедливость лишать их того воспитания, которое помогает защищать самих себя? Полезно ли для мужчин и всего социального строя, чтобы эти женщины продолжали жить слабыми, невежественными и бедными?

Мы не спорим, что природа предназначила женщину кзанятию домашними делами и воспитанию детей, что она подвержена таким естественным состояниям, как беременность, рождение и кормление, которые мешают ей делать то, что могут мужчины. Мы открыто заявляем здесь, что самая лучшая служба, которую женщина может оказать социальному строю, — это​ брак, рождение и воспитание детей. Это непосредственное суждение, не нуждающееся в обширном исследовании для своего доказательства. Ошибка лишь в том, что на этом строится предположение, будто женщине и не надо готовиться воспитанием и обучением