книги2 / 261

для человеческих ума и мощи образом и что это сверхъестественное для человека есть чудо (муʻджиза), указывающее на честность пророка. Иначе говоря, необходимо поверить тому посланнику, что утвердил за собой пророческое достоинство и подкрепил свои слова чудом.

Следом нужно поверить ив то, что иприрода (фи╙ра) [пророков], издравость их разумов, иих честность, инадежность в деле возвещения их послания, и непричастность всему тому, что оскверняет человеческие тела ижизнеописания, несравнимо лучше таковых у [обычных людей]. От них не отводят глаз, к ним не испытывают отвращения, их оправдывают от всего, что противоречит этим высоким свой­ствам [души и тела]; их духу дарован такой [отблеск] божественного величия, о каком не в силах помыслить ни одна человеческая душа. В остальном же [пророки] ни в чем не отличаются от других представителей человеческого [рода]: они едят, пьют, спят, забывают и отвлекаются от всего, что не имеет отношения к установлениям [Творца]; они болеют, до них дотягиваются руки тьмы, — ​и иногда их даже убивают.

Что касается чуда, то оно ни в коем случае не является рационально-­ невозможным, коль скоро изменение обыденного порядка вещей есть [возможность], доказательно не опровергнутая. Напротив, [привычный ход событий], бывает, изменяется на наших глазах: возьмем, к примеру, ослабленного болезнью человека, отказавшегося от еды на срок, могущий до смерти [уморить] и здорового; [таковой остается жить] несмотря на то, что его недуг усиливает немощь и помогает голоду подтачивать [изможденный организм]. Могут сказать: «Этот случай, вне всякого сомнения, подчиняется другому естественному закону». Что ж, Изобретатель законов создал все сущее; что мешает ему создать особенные законы для сверхъестественного, просто-­напросто нам не известные? Их-то действие мы и наблюдаем, предстоя перед избранниками Аллаха. К тому же, признав Творца Вселенной всемогущим и свободным, мы легко можем заключить, что Он вправе творить сущее в любой форме и в соответствии с любой причиной, — разу​ - меется, если Его предзнание ее утвердило.

Чудо должно быть сопряжено с вызовом, бросаемым пророком [другим людям; само пророческое достоинство] подтверждается знамениями, творимыми руками [посланника], ибо последний полагается на [чудеса], доказывая божественное происхождение своего послания. Аллах, в свою очередь, не может поддерживать лжецов, ибо, поддержав лжеца, Он Сам стал бы лжецом, что немыслимо. Следовательно, сопровождающее пророка чудо — ​то, чего не в силах сотворить люди, —– есть подтверждение истинности его, пророка, миссии; впрочем, знание об этом может сопровождаться и гордыней отрицания.

(Что до магии и ей подобного, то она, хотя и расходится явственно

с[привычным] действием тел, ни в чем не превосходит действование сил,

ипотому несравнима с чудом.)

Все упомянутые возвышенные свойства­ необходимо присущи пророкам; пади их природа в сравнении с природой их современников, спустись их душа к другим душам, приди их разум хотя бы в частичную негодность —​ и они уже не были бы способны воспринять божественный, превосходящий всякий другой дар, дар откровения, дар раскрытия тайн [Господнего] знания. Если бы их тела не были совершенными, души избегали бы одного их вида, находя в своем недовольстве повод для неверия. Обманув, предав или испортив свою репутацию, они предали бы доверие [учеников] и обернулись не учителями, но [пастырями] заблуждения. Втаком случае их миссия обессмыслилась бы, равно как и в том случае, если бы они забыли об установлениях и верованиях, что должны были принести. Иначе обстоят дела с их личными ошибками, не имеющими отношения к говорению [именем] Аллаха или к Законодательству: некоторые [теологи] признали таковые [за пророками], разошедшись в этом с большинством [мудрецов] 2 .

Известно, кпримеру, что Пророк выступал вначале против [искусственного] опыления пальм, а после одобрил его, отметив его воздействие на плодоношение. Он (мир ему иблагословение [от Всевышнего]!) так поступил единственнодлятого,чтобылюдипоняли:путинахождения[пропитания] иремесла суть забота их человеческих знаний иопытов, которые поощряемы до тех пор, пока не преступают Закон иблагообразие. Что касается греха вкусившего от Древа Āдама, [на который ссылаются иные богословы], то его смысл туманен; все, что мы знаем осмысле запретного вкушения, —это​ то, что благодаря ему земля была заселена потомством Первого человека (мир ему!); последнее, однако, намекает на символичность указания на [божественный] запрет и [самого человеческого] вкушения, могущих представлять две эпохи [в жизнеописании] самого Āдама или два проявления общечеловеческого бытия 3.  Аллах знает лучше!.. Так или иначе, сложно найти рациональное или богословское обоснование вере большинства в [абсолютную непогрешимость пророков].

Итак, мы уже писали ранее отом, что правоверный должен верить впророков; ниже мы, волею Аллаха, порассуждаем о нужде [человека] в посланниках,

2  Фахр ад-дӣн ар-­Рāзӣ, напротив, утверждал, что большинство суннитских теологов Средневековья держались мнения самого ʻАбдо по вопросу о непогрешимости пророков. См.: ар-­Рāзӣ, Фахру ад-­дӣн. ʻИ╕мат ал-анбийāʼ. Каир, 1986. С. 39–40.

3  По мнению М.Ри┌ы, ученика ʻАбдо, вкушение праотцами плода «разожгло вних страсти», невиданное действие которых «смутило их». См.:Ри┌ā, М. Тафсӣр ал-Манāр.

Каир, б. г. Т. 8. С. 350.

ставшей для многих камнем преткновения, поводом для [словесных] баталий

иизмышлений. Мы не станем приводить здесь слова [праведных] предшественников или выкладки современников—​мы всего-­навсего проясним вероучение

иближайший путь [его обоснования], не обращая внимания на согласие единомышленника или противоречие оппонента (разве только тайно, или явственно —в​ строгом соответствии с общим строем мысли).

Рассуждая о [людской] нужде в посланниках, мы можем пойти двумя путями. Первый путь, как уже было отмечено выше, открывается с верой

вбессмертность человеческой души и в жизнь будущего века, несущую либо блаженство, либо нестерпимую муку. Счастье и несчастье вечной жизни связаны с деяниями человека в этой, преходящей жизни, — ​сердечными ли, подобными верованиям, намерениям и волениям, или телесными, вроде ритуалов и обращения [с другими людьми]. Монотеисты и идолопоклонники, религиозные мыслители и философы — все​ они, за редким, незначительным исключением, согласны в том, что душа человека живет после прощания с телом, в том, что она не умирает в абсолютное небытие; [они считают] смерть уходом вглубь, внекую тайну, — опять​ же при всем их разногласии об этой [потаенной] жизни, о состояниях души и средствах обоснования [своих доводов]. Некоторые из них, к примеру, верят в вечное переселение душ из одних животных и человеческих тел в другие, и даже учат о прекращении этих странствий по достижении душою высших степеней совершенства. Другие говорят: «Расставшись с телом, [душа] возвращается к [исходному], независимому от материи состоянию, сохраняя свои скорбь и блаженство». Третьи разглагольствуют о том, что [душа] зависит от эфирных тел, более тонких, чем видимые глазу [материи]… Словом, поразительное разногласие

осущности посмертных блаженства и мук и условиях их достижения поистине нельзя хоть ­сколько-­нибудь исчерпывающе описать.

Однако это общее предчувствие посмертной жизни, разлитое по всем без исключения душам — ​знающим и невежественным, диким и благородным, отшельническим и городским, древним и современным, — ​не может считаться заблуждением разума или прихотью чувств. [Это предчувствие] есть не что иное, как интуиция [человеческого] рода, так же дарованная [Богом], как и знание о неизменной нужде вразуме и мысли, равно необходимых для поддержания человеческого существования в преходящем мире.

[Обратимся к последнему сравнению]. Действительно, существует меньшинство, представители которого не считают разум и мысль достаточными основаниями для вынесения решений отех или иных проблемах; они не допускают, что разум может вчем­ -либо удостовериться, а мысль — ​познать неизведанное. Они говорят, что мир существует только в работе воображения, и заявляют, что сомневаются даже в собственном сомнении. Однако

заблуждение [представителей этого меньшинства] не в силах поколебать общей для всех других людей уверенности втом, что мысль иразум являются столпами жизни иоснованиями конечного бытия. Точно так же разум знает, а душа чувствует, что короткий отпущенный человеку срок не ограничивает его существования; человек всего лишь бросает это тело, подобно тому, как сбрасывает с себя одежду, пребывая живым на другом, пусть и неведомом ему этапе [своей биографии].

Это умозрительное откровение в силах потеснить своею очевидностью даже [воспринимаемую ежедневно] реальность, ибо всякая душа чувствует, что она создана для постижения бесконечных знаний посредством бесконечного числа путей; она изнывает по ничем не ограниченным удовольствиям

ине довольствуется ­какой-либо одной целью. Она готова к совершенству, превышающему всякую меру цели, —и​ вместе стем оставлена болезненным страстям и желаниям, телесным болезням и [внутреннему] противоборству нужд. [Ее жизнь] принципиально неописуема, [ее состояния] положительно неисчислимы. Но откровение подводит ее и к другой [мысли]: Даритель бытия определил способности [твари] через меру ее нужды в существовании. Он не руководствовался в Своих деяниях бессмысленной игрой, блефом или обманом. А значит, [уместно заключить], что [человеческая] способность принимать бесконечное множество знаний и болей, блаженств

исовершенств делает невозможным ограничение [человеческой же] жизни считаными днями или годами.

Некое чувство возбуждает души кпереживанию этого бесконечного существования итого, что она испытает, едва его достигнув. [Она знает] свой путь, несмотря на отсутствие предмета инужду в доказательствах. Одной нужды

виспользовании разума применительно к[делам] этой, непродолжительной жизни недостаточно, чтобы следовать верному руководству, и поэтому мы учимся и перенимаем, проводим время в умственных упражнениях, исправляем помыслы, лечим души и образовываем разумы. При этом мы пребываем в тревоге и гадаем о том, когда же нам суждено сбросить ношу [временной] жизни иизойти к[вневременной] беспечности. Таково наше положение

вмире зримых [вещей]—что​ же вэтом случае иговорить опознании [вещей], сокрытых [от разума]? Что укажет нам на путь от видимого к сокрытому? Содержит ли рассудок нечто, что могло бы ознакомить каждого из нас спредопределенной ему — и​ предвкушаемой им — неминуемой​ участью? Или же [человек] не всилах самостоятельно познать то, что постигнет его после расставания с [жизнью], равно как и образ своего посмертного действования? Есть ли в умозрении средство, уверяющее его в возвышенных делах и верованиях неизведанного, таинственного потустороннего [мира]?.. [Ответ на все эти вопросы однозначен]: нет. Связь между двумя мирами сточки зрения

разума и чувств почти что прервана; они причастны друг другу разве что

втебе самом. Умозрения о видимом недостаточно, чтобы прийти к достоверному знанию о мирах будущего.

[В свете вышеприведенного спросим себя:] разве не мудро было со стороны Искусного и Мудрого — ​Того, Кто основал дело людей на фундаменте водительства и обучения, Того, Кто создал человека и научил его изъясняться 4 иписать, поддерживать разговор ипереписку, — ​уготовать для некоторых избранных человеческих душ такую ступень, на которой они [получают честь нести] Его послание? Он отличает их здоровой природой исовершенством духа, ведущим к получению светов Его знания. Они хранят Его величественные и страшные тайны, которые, будь они открыты другим душам, подвели бы последних кбезумию или смерти. Они, по позволению [Всевышнего], раскрывают сокрытое, знают судьбы людей и,в соответствии со своим высоким положением, ведают пределы видимого ибудущего миров. Они как бы не принадлежат этому миру иявляются посланниками грядущего мира, облаченными водежды чужаков. Получив приказ, они говорят овеличии [Аллаха], отех истинах Его высочайшего присутствия, окоторых Он велел поведать рабам, и об Им же определенном пути ксчастью будущего века. [Пророки] возвещают людям об обязательных кпознанию состояниях будущей жизни, руководствуясь силой умов и разумения [простолюдинов и мудрецов]; они доносят до [народов] общие [божественные] законы, очерчивающие пути преодоления страстей и исправления душ, [способствующие] познанию деяний, приводящих крадости или несчастью вэтом сокрытом от их чувств— ​но известном глубинам их совести—мире​ будущего. [Пророческое послание] включает

всебя установления, касающиеся всех деяний—тайных​ иявных; оно поддержано непосильными человеку знамениями, убеждающими [люд] вего правдивости. [Да,] пророки, посланные [Аллахом] к Его твари, бывают и утешителями, и грозными обличителями.

Нет сомнения в том, что Тот, Кто всовершенстве сотворил всякую вещь, искусно восполнил сущее, щедро одарил живое его нуждами и не отринул ни великое, ни презираемое [творение], нет сомнения в том, что Он снизошел до лучшего из созданных Им видов, одаренного невиданной для других тягой к знанию, и спас его от растерянности, избавил от блужданий [в дебрях] двух важнейших жизней и заблуждения­ в деле [выбора между худшей] и лучшей участью 5. 

4  Аллюзия на Коран, 55: 2–4.

5  На необходимость пришествия пророков со ссылкой на неизведанность посмертной жизни указывали как мутакаллимы, так и арабоязычные перипатетики. См.: Ибн Сӣнā. Ал-ʼИшāрāт ва ат-танбӣхāт. Кум, 1435 г. х. Т. 3. С. 372–373.

Кто-то скажет: «Почему же [Аллах] не вложил в инстинкт необходимое [человеку] знание? Почему [его природа] не несет всебе легкости [правильного] действования, следования пути к целям вечной жизни? Разве является все это чудом водительства и обучения?» Но этот вопрос происходит от невежества и непонимания предмета исследования — человеческого​ вида. Этот вид в самой своей субстанции поддерживается размышляющим духом, в разной степени проявляющимся в различных представителях [людского племени]; иначе говоря, не каждый человек по природе своей готов воспринять [все знание], — ​но [качество] его существования напрямую зависит от исследования и умозрения. Если бы он, подобно животным, изначально был научен всему, он не представлял бы этот вид, но был бы либо другим животным, вроде пчелы или муравья, либо ангелом, а не насельником сей земли.

Однако необходимость прихода посланников может быть объяснена иначе и показана как природная [нужда] самого человека. Так, история —​ древняя ли, современная ли — свидетельствует​ о людях, изымающих себя из общества и избирающих путь отшельничества в лесах и горах; таковые общаются с дикими животными и, словно пустынные зверьки, питаются травами и корнями растений, укрываются в пещерах и гротах, обороняются от [окружающего мира] камнем и деревом, довольствуются одеждами, сшитыми из древесной листвы или шкур погибших хищников. [Как правило,] отшельники живут так до самой своей смерти.

Однако [отшельник поистине] подобен пчеле, отдаляющейся от улья

ипроживающей жизнь, несогласную с жизнью своего вида! Человеческий вид по природе своей есть вид общежитийный, хотя образуемые им общества могут быть положительно бесчисленными. Всякое [человеческое] сообщество занимается делом, незаменимым для существования всех других, а другие — тем​ , без чего индивид не станет развиваться

ижить. В каждого человека общества заложена нужда в других людях —​ членах группы, носящей одно имя. Об этом говорит вся история человеческого существования, и поэтому мы не будем распространяться [об этом общеизвестном факте]; достаточно лишь упомянуть о том, что человек живет в некоем сообществе, равно как и о том, что он, отмеченный даром речи, одной своей готовностью представлять в фразах и выговоренностях некие смыслы, неустанно и непринужденно ищет [возможности] изъясниться с другими. Следовательно, один [человек] не может отстраниться от других.

Несомненно, каждый член общества нуждается вдругих. По мере роста бытовых потребностей индивида растет и нужда в рабочих руках. Как следствие, растет нужда в семье, племени, общине и всем человечестве; связь

между [человеком и обществом] крепнет. Наши дни — ​лучший свидетель тому, что связь, неотделимая от нужды, может возникнуть между всеми представителями вида; эта связь (что особенно характерно для развитых общин) есть референции и отношения, отличающие [одни сообщества от других], необходимость наслаждаться жизненными благами, нужда достигать искомого и отвращаться от нежеланного. [Справедливо даже отметить], что, пойди человек по пути своей природы, [прислушайся он] кдругим, эта его необходимость укрепила бы любовь между членами [его общества]; [вэтом случае] всякая душа почувствовала бы, что ее бытие неразрывно связано сбытием всех. [Всякий человек] как будто является частью сил остальных, сил, направленных на достижение пользы и уклонение от вреда. Что до любви [между представителями человеческого вида, то она] есть столп мира и видимый сердцам посланник покоя: она подвигает любящих содействовать чужой выгоде, поднимает их для совместной борьбы в годину опасности. Любовь хранит порядок общин, она — ​подлинный дух их бытия. [Любовь], покорная закону Вселенной, неразлучима с [человеческой] нуждой, более того —​ она и есть нужда души в возлюбленном, которая, обострившись, превращается во влюбленность и страсть.

Однако правила любви гласят: она возникает и пребывает лишь между теми, кто постоянно нуждается в ее предмете. Такая любовь разгорается в человеке тогда только, когда основой ей служит нечто в душе возлюбленного, некие свой­ства, от него неотделимые; в таком случае [человек] находит удовольствие в самом соединении [с предметом любви], а не

вчем-то его, соединение, сопровождающем. [Голый] обмен и взаимная выгода, когда и если они возникают между двумя, превращают любовь

вжажду выгоды и связывают [самость] с выгодой, а не с дарующим выгоду [объектом]; тогда на место любви заступает либо власть, либо запугивание, либо взаимный обман.

Собака верна своему хозяину, она обожает его и до самой своей смерти его оберегает. Она видит, что [человек] — ​источник благодеяний и удовлетворения ее потребностей; образы насыщения изащищенности неразрывно связаны в ее чувстве с образом их, защищенности и насыщения, причины. [Собака] боится потерять [пищу, воду и защиту] с утратой [хозяина], —​

ипотому ревностно оберегает его жизнь. Доходит до того, что [собака], принятая другими и многие годы прожившая вдали от [первого хозяина],

вмомент опасности всеми силами стремится его спасти; в ее [сознании] вновь возникает картина [давнишнего общения], неподвластная рассуж­ дениям группировок [философов]. Бытийное чувство [собаки] мечется между добродетелью и ее, добродетели, источником, не прибегая к некоей «школьной» идее. [Собачья] нужда в [удовлетворении потребностей]