Какой модерн. Том 1 (Научное издание)-2010

( Н е ) в о з в р а щ е н и е к М о д е р н у

рое с известной долей условности можно было бы назвать философской школой Александра Мамалуя.14

Дискуссия «Какой модерн?» первоначально была задумана как сугубо академический, внутрикафедральный проект. В «круге первом» она охватила нескольких коллег философского факультета и к концу 2008 года, казалось бы, утихла. Но, как оказалось, ненадолго. Тема задела живой нерв неуловимого Zeitgeist*: разговор был только начат. В 2009 году, к 70-летию Александра Мамалуя, по инициативе преподавателей кафедры теоретической и практической философии был объявлен конкурс эссе и научно-исследо- вательских работ на тему «Какой модерн?», благодаря чему дискуссия с неожиданной легкостью «выплеснулась» из стен университета и «в круге втором» приобрела характер межвузовского, а вскоре и всеукраинского полилога, посвященного опыту философских рефлексий над ситуацией пост/недо/after-post/пост-пост… модернизма.

Тексты участников полилога – очных и заочных, реальных и виртуальных – все прибывали и множились, пока объем гипотетического собрания не вырос до двух томов. Поскольку разговор о модерне «незавершен и в принципе незавершим», возможно, публикацией первого тома лишь открывается серия предстоящих изданий, которым, хотелось бы надеяться, суждено нелинейно разрастаться, взаимно сцепливаться смыслами и, связываясь перекрестными ссылками, превращаться в своеобразный гипертекст: бесконечную книгу, или открытое произведение. Впрочем, не будем загадывать.

«Пролиферация идей» в процессе дискуссии внезапно реактуализировала тексты, которые были написаны участниками ранее, и невольно поставила авторов перед необходимостью обозначить рефлексивно-критическую позицию в отношении к своим прежним взглядам. Может,

14 Среди учеников Александра Мамалуя – не только студенты и аспиранты, но и давно «остепенившиеся» кандидаты и доктора философских наук. См.: С. 185-186 наст. изд.

18

П р е д и с л о в и е

поэтому содержание первого тома, который предлагается вниманию читателя, хронологически слоисто: наряду с вновь написанными текстами книга пронизана голосами 1990-х и начала 2000-х годов, словно бы взывающими из своего (не)за-бытия к нынешним – тем же самым и уже не тем же самым – авторам с неизбежным требованием согласиться или отбросить свои тогдашние утверждения.

Так, из интервью с Александром Мамалуем 2009 года недвусмысленно явствует, что концепция пост(недо)модерна подверглась значительному теоретическому (пере)осмыслению со стороны самого же автора и в первое десятилетие нынешнего века окончательно растворилась в нео- (пост)марксистских студиях; а из предисловия к некогда культовой статье Виктора Малахова «Почему я не постмодернист?» читатель узнает, что взгляды автора по прошествии времени остались по сути неизменными, и именно это обстоятельство вызвало к жизни особый тип размышления – автореференцию. Или автокоммуникацию. Иными словами, диалог с самим собой сквозь толщу времени: дистанцию ни более, ни менее как в тринадцать лет.

Комментарии на полях своего (ставшего чужим) текста – удивительный жанр. И здесь, наверное, уместно вспомнить сообщение №14 из «Эскиза к первому манифесту аффирмационизма» Алена Бадью: «Мы должны быть своими собственными беспощадными критиками»15. Своего рода

15 Бадью А. Инэстетический долг // Альманах кафедры этики и эстетики СПбГУ. № 1. СПб: Роза мира, Санкт-Петербургское философское общество, 2006. С. 313. Сам Бадью неоднократно подтверждал этот тезис в своих сочинениях. К примеру, в том же эссе философ не устает подчеркивать: «Четыре года назад я опубликовал…», «В 1998-м я писал так…», «Сегодня я нахожу менее ясным то, что некогда представлялось мне таковым» (См.: Там же. С. 311), а в предисловии к английскому изданию «Этики», написанном в 2000 году, т.е. семь лет спустя после написания книги, А. Бадью, соглашаясь с самим собой «с точки зрения идеологической полемики», в то же время возражает себе «точки зрения теоретических построений», признавая тот факт, что «теоретический базис» книги за минувшее время «претерпел определенное развитие». См.: Бадью А. Этика: Очерк о сознании Зла. СПб: Machina, 2006. С. 8-9.

19

( Н е ) в о з в р а щ е н и е к М о д е р н у

темпоральное углубление в размышлениях на тему «неизвестного модерна» – шурф в археологии само-со-знания, который задает точки отсчета изменчивому «эпистемологическому рельефу», очерчивает динамический сценарий переоценки ценностей и в какой-то мере позволяет избежать того, что Гастон Башляр некогда именовал «иммобилизмом»16 мышления.

Необычность этой книги, включающей тексты 1993-2010 годов, в том, что она делает зримым сам поток почти двухдесятилетнего становления идей от ревностной апологетики постмодерна до скептического ренессанса modernity и vice versa*, выявляя «беспощадно критическое» отношение участников дискуссии и к чужим, и к собственным текстам как симптом неустанного движения живой, пульсирующей мысли. И это неизбежное следствие попыток писать о том, что ускользает: о вечном (воз)вращении смыслов, стремящихся приблизиться к границам «неизвестного модерна», внутри которого эти смыслы и порождаются, – где «другое отождествляется с тем же, чтобы стать его нетождественностью»…

ІІІ

Ключевой проблемой первого тома стал поиск корреляций между (пост)модерном и (пост)марксизмом. Т.е. марксизмом после Л. Альтюссера, после Франкфуртской школы, после Э. Балибара, А. Негри, Ф. Джеймисона, А. Бадью, С. Жижека, Э. Лаклау и Ш. Муфф; марксизмом подвергшимся искушениям (или прошедшим испытания?) неклассического мышления и, похоже, (так и не) устоявшим перед постмодернистскими соблазнами игр в цитаты и бриколажи, апроприацию, китч и кэмп, «смерть автора», иронию и т.д. и т.п.; марксизмом иногда причудливо перетекающим в психо- и шизо-анализ; марксизмом достойно пережившим серию инициаций – ревизионизма, оппортунизма и целого ряда попыток более или менее удачных модернизаций; марксиз-

16 Башляр Г. Новый рационализм. М.: Прогресс, 1987. С. 12, 13.

20

П р е д и с л о в и е

мом слоящимся и ветвящимся (ибо «возвращения к истоку» после различного рода разрывов, непониманий, отходов, отказов, отступлений, забвений или даже опровержений» составляют «часть самой ткани дискурсивных полей, способ существования дискурсивности, беспрестанного ее видоизменения и преобразования»17); марксизмом все более рафинированно отстаивающим свои позиции и – в силу какого-то неизбывного «теоретического упрямства» – все более остро оттачивающим свою риторику.

Втонкой интеллектуальной полемике между (пост)марксизмом и (пост)модерном, – в которой, разумеется, нет и не может быть ни победителей, ни побежденных, – и обозначился дуалистический сценарий структуры первого тома. В первую часть вошли интервью и «марксологические» статьи Александра Мамалуя, а во вторую включены материалы дискуссии авторов «круга Мамалуя» об атрибутах модерна (с приставками и без оных), а также статьи тех философов, которые приняли участие в дискуссии заочно. Примиряющим итогом для обеих частей служат фрагменты книги Фредрика Джеймисона «Сингулярный модерн», перевод которых выполнен специально для настоящего издания и публикуется впервые.

Вотношении к поставленной проблеме позиция Джеймисона – известного постмарксиста и постмодерниста

водном лице – весьма показательна. На рубеже веков автор

«Постмодернизма, или Культурной логики позднего капитализма»

осуществляет пересмотр прежних взглядов: отныне теоретические конструкции философа отмечены скольжением в сторону реабилитации если не самого понятия modernity, то, по крайней мере, базисных онтологических и метафизических проблем, связанных с возвратом к концептуальным основаниям дискурса о модерне. Осуществление проекта модерна – не возврат к бывшему, а его реактуализация в настоящем. Не случайно свою книгу Джеймисон заключает

17 Мамалуй А. Авторство (транс)дискурсивности. См.: С. 162 наст. изд.

21

( Н е ) в о з в р а щ е н и е к М о д е р н у

афористичной сентенцией: «Онтологии настоящего требуют археологий будущего, а не предсказаний прошлого»18.

Было бы непростительным упрощением трактовать соотношение между (пост)модерном и (пост)марксизмом как антиномию или диалектическую игру оппозиций pro et contra*, связывая их через категорию «снятия». Скорее, перед нами «легитимация через паралогию»19: химеры некоего «парадоксального», или, если хотите, параллаксного видения, за которым просвечивает все тот же вопрос: «Какой модерн?».

Искрящуюся россыпь ответов находим в интервью с Александром Мамалуем (модерн «потенцировано-рефлек- сивный», «озабоченный самим собой», «подвергаемый переоценке ценности», «сам себя тотальным образом ставящий под вопрос», «обнаруживающий не только свою незавершенность, но и, более того, некую незавершимость в игре исчерпания и обновления собственных границ-горизонтов»); а также – в бесчисленных нюансах и интонациях, репликах и вариациях – в текстах коллег и учеников Александра Мамалуя (модерн «проективный», «второй», «альтернативный», «поздний», «высокий», или даже так: «?-модерн», модерн «отходящий», «смещенный», «смущенный», «сниженный», «преданный», «(раз)ряженный», «разреженный», «разобранный», «поставленный на дыбы/поднятый на дыбу», «не снятый, не избытый, но рассмешенный» et cetera*).

«Какой модерн? Да и модерн ли»? Если все же модерн, то, должно быть, умудренный и ухищренный, избегающий догм и докс, безутешно раскладывающий пасьянсы префиксов, ни на одном из них не фиксируя блуждающего взгляда: после-, пост-, послепост-, постпосле-, послепосле-, постпост-... или так: не-, анти-, контр-, нео-, до-, недо-, по- стнедо-, анти-, ино-, квази-, сверх-, ультра-, гипер-, супер-, транс-, мета-, альтер-...

18Jameson F. A Singular Modernity. Essay on the ontology of the present. New York, London: Verso, 2002. P. 215. См.: С. 355 наст. изд.

19Лиотар Ж.-Ф. Состояние постмодерна. М.: Институт экспериментальной социологии; СПб: Алетейя, 1998. С. 145.

22

П р е д и с л о в и е

«Какой модерн?» Пожалуй, только один назойливо кружащий вокруг этой темы вопрос, который все еще не утратил смысла, это вопрос о том, почему вопрос «Какой модерн?» только теперь – после игривой исторической флуктуации постмодерна отзеркаливаясь в линзах фундаменталистского «ностальгического возврата к сомнительности истока» под лозунгами вроде «Вперед к Марксу!» – приобретает особо интригующий смысл. Может, это тот самый «смысл, образующий смысл там, где проходит его граница»20, брошенный перед собой, расположенный «целиком на границе, на внешнем пределе, самом последнем, так и пребывающем открытым»21?

Что ж, остается, вслед за концептуалистами в который раз произнеся формулу известного: «Нам точно известно, что нам неизвестно, известно ли нам Неизвестное или неизвестно»22, – отправиться в сознаньевые поиски оснований теперь уже (или все еще) не известного модерна, к которому столь же страстно устремлены взоры тех, кто грезит о возможности возвращения, сколь и безнадежно прикованы взоры тех, кто утешается иллюзией (не)возвращения.

20Нанси Ж.-Л. Corpus. М.: Ad marginem, 1999. С. 36.

21Там же. С. 34.

22Формула П. Пепперштейна. См.: Словарь терминов московской концептуальной школы. М.: Ad Marginem, 1999. С. 188.

23

Какой модерн? Но ведь это именно тот вопрос, обращенность к которому или даже «зацикленность» на котором всецело отличает, специфицирует постмодерн как бы его ни/не воспринимали, ни/не понимали, ни/не именовали.

Александр Мамалуй1

1Философствование inter vias: Интервью с Александром Мамалуем. См.: С. 26 наст. изд.

24

К а к о й м о д е р н ?

Часть первая

ПОСТ(НЕДО)МОДЕРН И МАРКСИЗМ:

Избранные статьи Александра Мамалуя

25

ФИЛОСОФСТВОВАНИЕ INTER VIAS*: Интервью с Александром Мамалуем1

Мы находимся еще в пути, inter vias*, между различными путями. Об одном необходимом и потому, возможно, единственном пути еще не решено.

М. Хайдеггер

Вадим Гусаченко. Известна Ваша концепция «пост- (недо)модерна». Александр Александрович, так все же, какой модерн?

Александр Мамалуй. Какой модерн? Но ведь это именно тот вопрос, обращенность к которому или даже «зацикленность» на котором всецело отличает, специфицирует постмодерн как бы его ни/не воспринимали, ни/не понимали, ни/не именовали. Это

© Мамалуй А.А., Гусаченко В.В., Стародубцева Л.В., 2009

1 Интервью взято специально для данного издания в июне 2009 года. Вопрошают (или, скорее, до-прашивают) Александра Мамалуя двое его коллег по кафедре теоретической и практической философии – Вадим Гусаченко и Лидия Стародубцева. Интервью приводится с незначительными коррекциями, обусловленными спецификой стилистической трансформации устной беседы в письменный текст. (Прим. ред.).

26

Ф и л о с о ф с т в о в а н и е i n t e r v i a s

модерн, озабоченный самим собой, тем, каков он есть или каким он получился – таков ли, каким он был задуман и спроектирован?, состоялся ли он или так и остается незавершенным проектом? – модерн, подвергаемый переоценке ценности в свете того, что с ним произошло, происходит и будет происходить, т.е. модерн, сам себя тотальным образом ставящий под вопрос и тем самым обнаруживающий не только свою незавершенность, но и, более того, некую незавершимость в игре исчерпания и обновления собственных границ-горизонтов. Пожалуй, мало сказать, что это – рефлексивный модерн, потому что Модерн рефлексивен изначальным и конститутивным образом, будучи обществом, обращенным на самого себя, впервые вполне сознательно самого себя утверждающим в соответствии со своим рационально обоснованным проектом (и не обязательно «спущенным или навязанным сверху») в качестве истинного прообраза единой общечеловеческой цивилизации. Строго говоря, это – потенцировано-рефлексивный модерн (от нем. potenzierung – потенцирование, возведение в степень), модерн рефлексивный не в первой, а во второй и так далее степени, рефлексивный не только и даже не столько «с/в/верху», но и «с/в/низу». В этом смысле в нынешнем отношении к модерну определение «рефлексивный» по сравнению с «пост», по-моему, более предпочтительно. По крайней мере, оно предполагает привлечение богатейшего арсенала рефлексивистской методологии, в том числе и Гегеля-Маркса. Скажем, действительно ценные, но все же чересчур абстрактные – вследствие явно недостаточной рецепции по части критики политической экономии – суждения о рефлексивной природе современных отношений от У. Бека и Э. Гидденса до Дж. Сороса следовало бы основательно переосмыслить с учетом как гегелевской методологии полагающей, внешней и определяющей рефлексии, так и марксовой теории формального и реального подчинения труда капиталу, дополненной и обновленной положением о но-

27