Курылев С.В. - Избранные труды по ГПП

содержание­ закона является не стабильным (пока не отменен или не изменен закон), а динамическим, изменяемым в практике применения в соответствии с жизненными потребностями1.

Этот взгляд до сих пор находит известное отражение и в практике. Так, в соответствии со ст. 21 и 30 постановления ЦИК и СНК

СССР от 27 июня 1936 г. размер алиментов, взыскиваемых с родителей на содержание несовершеннолетних детей, должен определяться в долевом отношении к заработку (1/4, 1/3, 1/2). Это правило указанным постановлением отнесено и к колхозникам. Однако Пленум Верховного Суда СССР п. 10 постановления от 4 августа 1950 г. существенно откорректировал закон, допустив в определенных случаях определение размера алиментов, взыскиваемых с колхозников и некоторых других граждан, не в долевом отношении к заработку, а в твердой денежной сумме.

Другой взгляд еще больше раздвигает границы творческого подхода к закону; его условно можно назвать «гибкостью закона». Согласно этому взгляду правоприменяющий орган, творчески подходя к закону, вправе отступать от его содержания не только во имя изменившихся общественных потребностей, но и при отсутствии такого изменения; во имя различных социально весомых обстоятельств, особенностей того или иного дела, во имя справедливости2.

Этот взгляд также до сих пор находит некоторое отражение в практике. Так, ч. 3 ст. 301 ГК РСФСР содержит исчерпывающий перечень лиц, которые относятся к членам семьи нанимателя. Однако судебная практика иногда выходит за пределы этого перечня, относя, например, к членам семьи при определенных условиях фактического супруга или супруга, брак которого с нанимателем был признан недействительным. А.С. Корнеев пытается эту практику теоретически обосновать ссылками на «неформальное применение закона», на смысл закона3, хотя в советской печати не раз подвергалось резкой критике противопоставление духа и буквы закона. Аналогичным образом М.А. Гурвич обосновывает возмож-

1Точка зрения «динамического» содержания закона высказывалась Н.Н. Полянским (ПолянскийН.Н.Вопросытеориисоветскогоуголовногопроцесса.М.:Госюриздат,1956. С. 162), М.Д. Шаргородским и др. М.Д. Шаргородский, например, утверждает, что закон должен толковаться не согласно воле закона, не согласно воле законодателя времени издания закона, а согласно воле законодателя времени применения закона (Ученые записки ЛГУ. Л., 1956. № 202. Сер. юрид. Вып. 6. С. 18). На закономерный вопрос о том, кто же может определить волю законодателя на время применения закона, который не отменен и не изменен, мыслим, очевидно, единственный ответ – правоприменяющий орган.

2Денисов А.И. Теория государства и права. М. : Юриздат, 1948. С. 474, 480–482.

3Советская юстиция, 1965. № 16. С. 17–19.

одинаковых лишь в определенных отношениях обстоятельств. Следовательно, поступать с законом не шаблонно, толковать

иприменять его не единообразно, гибко, когда закон не предусматривает или прямо запрещает какую-либо гибкость, неединообразие1, значит, поступать в противоречии с сущностью закона.

Нельзя оправдать корректирование закона и ссылкой на недопустимость формального применения закона. Тезис «формально правильно – по существу издевательство» в Советском государстве не может означать ничего иного, как недопустимость применения закона по букве в противоречии с его смыслом.

Если неверно было бы отрицать наличие в советском законодательстве отдельных несовершенных, устарелых законов, то еще более неправильным будет преувеличивать значение имеющегося несовершенства. Существующие недостатки законодательства (некодифицированность, пробелы, противоречивость) относятся главным образом к формальному несовершенству; что же касается материальной обусловленности законодательства, то оно в основной своей массе, особенно после принятия новых УК, УПК, ГК, ГПК, отвечает общественным потребностям. Поэтому главная опасность для советского правопорядка заключается не в устаревшем законодательстве, а в нарушении законов, в отступлении от их содержания под предлогом «творческого» применения.

Предоставление правоприменяющим органам возможности учитывать юридически безразличные особенности дел, т.е. особенности, область которых не может быть ограничена каким-либо объективным критерием, а целиком зависит только от правосознания лиц, применяющих закон, дает лазейку для нарушения закона, для обхода закона под предлогом «местных особенностей», «конкретных обстоятельств дела», способствует проявлению субъективизма в применении закона, вызывает к жизни принципиально недопустимую в Советском государстве конкуренцию закона

ипрактики его применения. Сторонники «корректива» и «гибкости», допуская отступление от содержания закона на основе правосознания, гарантию против проявления субъективизма видят в личности судьи, администратора. Однако еще К. Маркс говорил: «Я вообще не думаю, что личности должны служить гарантиями против законов; я, наоборот, думаю, что законы должны служить

1 Утверждение П.Е. Недбайло, что любая норма при ее применении предоставляет возможность выбора нескольких одинаково законных решений (иначе говоря, возможность применения ее гибко), находится в противоречии с действующим законодательством (Недбайло П.Е. Применение советских правовых норм. М. : Госюриздат, 1960.

С. 197, 199, 201–202).

гарантиями против личностей»1. Эту же мысль для условий социалистического государства подчеркивал и М.И. Калинин, указывая, что Советское государство «не может управляться на основании доверия масс к тем или другим лицам»2.

Нельзя оправдать отступление от содержания закона и ссылкой на правосознание, на справедливость. В советском праве выражены социалистическое правосознание, общегосударственная справедливость, между тем правосознание отдельных лиц, их понятия о справедливом и несправедливом в некоторых случаях могут и не совпадать между собой, могут быть ошибочными. Но если расхождения в понимании действующего закона все же ограничены рамками закона, то пределы различий во взглядах на возможные отступления от содержания закона «во имя справедливости», т.е. фактически мнения о необходимости отмены или изменения закона, о возможных направлениях такого изменения вообще не могут быть установлены при помощи какого-либо объективного критерия.

Могут, конечно, сказать, что кроме правосознания отдельных лиц существует и правосознание как форма общественного сознания, т.е. правосознание коллектива, класса, всего общества, которое и может служить устойчивой гарантией против пестроты во взглядах на применение не отвечающего этому правосознанию закона.­

Действительно, общественное правосознание может не совпадать с правосознанием, объективированным в законе, но это несовпадение не есть различие в сущности данных явлений. Это несовпадение содержания одного и того же явления, взятого в различные моменты его развития. Правосознание, объективированное в законе, – это тоже форма общественного сознания, существовавшего в момент издания закона. В дальнейшем же общественное правосознание, как вечно живое и непрерывно развивающееся, рано или поздно становится иным по содержанию и в силу этого начинает самостоятельно существовать наряду с правосознанием, объективированным в законе, и получает даже свои самостоятельные формы выражения вовне (публикации, выступления на собраниях и т.д.).

Однако сколь бы ни были разнообразны эти формы объективирования «живого» правосознания, пока оно не получит закрепления в правовых нормах, оно не может существовать вне

1Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 1. С. 140.

2Калинин М.И. Вопросы советского строительства. М. : Госюриздат, 1958. С. 246.

правосознания отдельных конкретных лиц, вне неизбежного разнообразия в правосознании этих лиц. Поэтому при применении закона предпочтение должно быть отдано не правосознанию индивидуума, а правосознанию и справедливости, объективированным в законе.

Необходимо иметь в виду, что в законе, в действии законодателя по изменению закона воплощаются научное осознание общественных потребностей и всесторонне и тщательно обоснованный ответ на них — предвидение развития общественных отношений. Правосознание же отдельных лиц, коллективов носит более интуитивный, эмпирический характер, оно не может иметь такого научного основания, как правосознание, воплощенное

внадлежащим образом подготовленном законе. Поэтому поспешность в претворении этого правосознания в жизнь, в практику применения закона или даже в нормотворчество таит опасность ошибок, может привести к самым неожиданным общественно отрицательным результатам.

Характерна в этой связи история правовых норм, определяющих порядок назначения государственного пособия матерямодиночкам. Согласно Положению, утвержденному СНК СССР 18 августа 1944 г., одинокие матери были лишены права на пособие, если они жили совместно с фактическим отцом ребенка, вели с ним общее хозяйство и совместно воспитывали внебрачного ребенка. На страницах «Литературной газеты» такой подход был подвергнут резкой критике, его упрекали в несправедливости и непоследовательности.

Идя навстречу правосознанию определенных слоев граждан, выраженному в печати, Совет Министров СССР 29 июня 1956 г. устранил непоследовательность в законодательстве и уравнял всех одиноких матерей в праве на получение пособия. Однако вскоре

впечати стали появляться высказывания прямо противоположного характера, требования о лишении права получения государственного пособия матерей, состоящих в фактическом браке1. Отвечая этому вновь выраженному в печати правосознанию трудящихся, в январе 1959 г. было восстановлено прежнее положение.

Отсутствие достаточного обоснования изменения нормативных актов, ориентировка только на правосознание отдельных слоев трудящихся могут привести к ошибкам даже в нормотвор-

1 См.: Кого считать одинокой матерью. Советы депутатов трудящихся, 1958. № 5. С. 65; Сапельников Н. Он мне муж и... не муж. Советская Россия, 1958. 9 авг.; Немцев В. Против тех, кто стремится урвать от государства. Восточно-сибирская правда. 1958, 14 дек.

ческой деятельности. Еще более велика опасность таких ошибок при корректировке закона на основе правосознания в процессе применения закона.

Поэтому общий вред, который наносит корректирование закона правоприменяющими органами авторитету закона, принципу законности, значительно больше той маленькой пользы, которая может иметь место в тех случаях, когда правоприменяющий орган не ошибется в признании закона устаревшим или несовершенным и справедливо, но не по закону разрешит дело. Например, правосознание части граждан признает некоторое несовершенство Указа Президиума Верховного Совета СССР от 8 июля 1944 г., в силу которого фактические брачные отношения не порождают никаких юридических последствий1. Поэтому не случайно Верховный Суд СССР, ссылаясь на различные юридически незначимые обстоятельства дела (на наличие перед фактическими брачными отношениями зарегистрированного, а затем расторгнутого брака; на признание ответчиком ребенка, родившегося в незарегистрированном браке, своим), в единичных случаях отступал от Указа от 8 июля 1944 г., в тех или других пределах придавал юридическое значение фактическому браку – расценивал его в качестве основания возникновения права на жилищную площадь, или как основание возникновения права на получение алиментов на ребенка, родившегося в фактическом браке, или признавал фиктивным развод, после которого супруги фактически продолжали совместную жизнь2. В настоящее время получила довольно широкое распространение практика взыскания алиментов на внебрачного ребенка с фактических отцов по основаниям, предусмотренным ст. 42-3 КЗоБСО РСФСР, при этом нередко в нарушение Указа Президиума Верховного Совета СССР от 8 июля 1944 г.

Во всех подобных случаях суд, идя навстречу интересам матери и ребенка, конечно, существенно облегчает их положение. Но спрашивается, какое это имеет значение для остальной массы матерей-одиночек и их внебрачных детей? Практически никакого.

1См., например, «Труд» от 16 февраля 1964 г., «Вечерняя Москва» от 1 декабря 1965 г.

2См. постановление Пленума Верховного Суда СССР по делу Дегтяренко и Прицина (Судебнаяпрактика,1946.Вып.VII.С.9–10);определениеподелуНикулинойиКолобова (там же, 1948. Вып. V. С. 26–27); определение по делу Шухян А. и Шухян Г. (там же, 1947. Вып. III. С. 8–9), опубликованное под тезисом «Присуждение алиментов на ребенка, родившегося после издания Указа Президиума Верховного Совета СССР от 8 июля 1944 г. от лица, не состоящего с матерью ребенка в зарегистрированном браке, но признавшего предъявленный к нему иск об алиментах»; определение по делу Клибашевой и Вострикова (там же, 1954. № 3. С. 37–39).

Правопорядку же это может нанести вред, поскольку ослабляется регулирующее действие закона на общественные отношения.

Вусловиях режима советской законности содержание одного

итого же закона не может быть динамическим, изменяемым применительно к новым общественным потребностям, к индивидуальным особенностям различных дел правоприменяющими органами, поэтому «корректив» закона в процессе его применения должен быть решительно отвергнут.

Взгляды сторонников «гибкого» применения закона, сохраняя

иуглубляя отрицательные положения «корректива», содержат дополнительные моменты, ведущие к подрыву режима законности. Смысл их взглядов, говоря словами их сторонников, состоит в следующем: не может быть двух дел, полностью похожих друг на друга, а поэтому закон должен применяться с учетом всех индивидуальных особенностей дел1, т.е. не одинаково, не шаблонно. Но такое неодинаковое, неединообразное применение права находится в противоречии с самой природой права как одинакового масштаба для одинаковых лишь с определенной стороны обстоятельств, но не одинаковых в иных отношениях. Поэтому тезис «не может быть двух дел, полностью похожих друг на друга» или лишен юридического содержания (юридически все дела, разрешаемые на основе одних и тех же норм закона, похожи друг на друга), или, если такое содержание попытаться ему придать, он будет находиться в противоречии с принципом законности.

Если мы признаем стабильность закона важнейшей гарантией советской законности, то тем более важна стабильность применения закона. «Гибкость» в применении закона разрушает принцип стабильности законов, делает его лицемерным: формально – стабильность, фактически – ничем не ограниченная мобильность содержания закона.

Неверно обосновывать неединообразное применение закона

иссылкой на слова В.И. Ленина о том, что сочинить общее правило, которое годилось бы на все случаи, есть нелепость, что закон надо применять с учетом всех местных обстоятельств2. Если обратиться к тексту работ, из которых берутся приведенные высказывания, нетрудно убедиться, что они основанием взглядов «гибкости» служить не могут. Первое из них никакого отношения к праву не имеет, оно направлено против шаблона в решении сложных политических вопросов. Политика же и право – это различные со-

1См., например: Теория государства и права. М. : Госюриздат, 1949. С. 385.

2Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 41. С. 52; т. 45, с. 198–199.

циальные категории, обладающие своими специфическими особенностями. Право, в частности, в отличие от политики, является одинаковым масштабом (или шаблоном) для обстоятельств, одинаковых лишь в определенном отношении. Переносить положения, справедливые для политики, на область права без учета его специфики – значит грешить против диалектики.

Если взять высказывание В.И. Ленина о применении закона с учетом всех местных обстоятельств, не вырывая его из контекста, то нетрудно видеть, что в данном случае речь идет не о применении любой нормы права с учетом местных обстоятельств, а, вопервых, лишь о неодинаковом (с учетом местных обстоятельств) определении наказания; во-вторых, В.И. Ленин говорит об учете местных обстоятельств при определении меры наказания только

впределах закона. А учитывать местные обстоятельства в пределах закона – означает учитывать не любые обстоятельства дела, а лишь те из них, которым придано юридическое значение самим законодателем.

Наконец, не может подтверждать правильности взглядов «гибкости» и ссылка некоторых авторов1 на такое высказывание В.И. Ленина: «Каждая фабрика, каждая деревня является производительно-потребительской коммуной, имеющей право и обязанной по-своему применять общие советские узаконения («по-своему» не в смысле нарушения их, а в смысле разнообразия форм проведения их в жизнь)...»2 Сторонники «гибкости» делают логическое ударение на «разнообразии форм», но почему-то обходят молчанием «не в смысле нарушения». Между тем В.И. Ленин, как и в предыдущем случае, говорит здесь лишь о «гибкости» в пределах закона. Очевидно, если закон ограничивает выбор форм проведения его в жизнь, использовать иные формы недопустимо, эта было бы нарушением закона3.

Таким образом, взгляды «корректива» и «гибкости» закона должны быть признаны не соответствующими режиму советской законности. Существо творческого применения закона состоит не

втом, чтобы один и тот же закон модифицировался применительно к различным ситуациям, а в том, чтобы в разных ситуациях,

1Викторов Б.А. О критике некоторых положений в теории советского уголовного процесса//Сов.государствоиправо,1958.№3.С.88–89;ГурвичМ.А.Решениесоветско- го суда в исковом производстве. М. : Госюриздат, 1955. С. 59.

2Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 36. С. 191.

3Это правильно отмечают А.Е. Лунев, С.С. Студеникин, Ц.А. Ямпольская (Социалистическая законность в советском государственном управлении. М. : Юриздат, 1948. С. 57 и след.).