3179

ПО ПЕРЕСЕЧЕННОЙ МЕСТНОСТИ. Повесть

запрещает религиозные праздники. Ты лучше расспроси об этом отца. Завтра, в субботу, я пойду в Никольскую церковь освящать куличи, если мама тебя отпустит, то пойдем вместе.

Мама не отпустила Олега в церковь, сказав бабушке, что если об этом узнают, то у Пети на службе могут быть большие неприятности.

Бабушка завернула куличи в белое полотенце и ушла в церковь одна, без внука. А когда вернулась, Олег спросил ее, что она делала с куличами?

—  Ничего, их освятил священник, окропив святой водой. —  И что дальше с ними делать? — поинтересовался Олег.

—  Завтра, на Пасху, перед завтраком надо съесть кусочек кулича, чтобы получить благословение Божие на наши жизненные труды.

В воскресенье утром бабушки Маша и Дуня вместо «доброго утра» всем говорили «Христос воскрес», а им отвечали: «Воистину воскрес». Олегу такое приветствие понравилось, он побежал во двор и стал говорить всем встречным, и Саше, и бабушке Нюре, и дедушке, что Христос воскрес, а они его целовали, улыбались и в ответ произносили: «Воистину воскрес». А затем все собрались за большим столом завтракать, пить с куличами чай. Было весело и празднично. Даже братья, сидевшие на коленях у мамы, не плакали. Олегу хотелось всем сделать подарок и он, не дожидаясь завтрашнего дня, встал на табурет и громко прочел приготовленное им стихотворение:

Мы знаем, великий Ленин Заботлив и ласков был. Он взял бы нас на колени, С улыбкой бы нас спросил:

«Ну, как вам живется, дети?» И наш бы звенел ответ:

«Мы всех счастливей на свете, — Так выполнен твой завет!»

Его не перебивали, но и не аплодировали.

—  Да, — сказал дедушка, — устами младенца глаголет истина — уже и Ленина с Христом отожествляют.

21

Эдуард Сазонов ЗЕРКАЛО ЖИЗНИ

Вечером, выбрав время, когда отец освободился от домашних дел, Олег завел с ним разговор:

—  Пап, а ты на кого работаешь?

—  На государство, а оно оплачивает мой труд в виде заработной платы.

—  А мы богатые или бедные?

—  У нас в стране нет ни бедных, ни богатых, есть люди с разным достатком, все зависит от их выполняемой работы, ну а тот, кто не работает — не ест.

—  А у нас бабушки и мама не работают, а едят.

—  Мама не работает временно, она воспитывает тебя и твоих братьев, за нее работаю я. А бабушки получают от государства пенсии.

—  А баба Дуня говорит, что на ее пенсию можно только ноги протянуть или в ящик сыграть. А как это: «сыграть в ящик»?

—  Это когда человек, по какой-либо причине, например, от истощения, умирает.

—  Я не хочу, чтобы бабушка умирала. Пусть ей лучше вообще не платят пенсию. Папа, а ты в Бога веришь?

—  Нет, не верю, я — атеист.

—  А почему ты тогда ел кулич, который Башмаш носила в церковь?

—  По-моему, вкус еды не зависит от того, освящена она или нет, а куличи, действительно, получились очень вкусными, и, потом, справлять Пасху — это давняя традиция нашей семьи, и я ее не хочу нарушать, обижать бабушку.

—  Папа, ты такой добрый, веселый и вдруг — атеист. Это не страшно?

—  Понимаешь, Олег, все люди как бы разделяются на тех, кто верит в Бога, это — верующие, и тех, кто в Бога не верит, это — неверующие, вот их-то и называют атеистами. Верующие считают, что человека и все, что его окружает, создал Бог, а неверующие — что человек является продуктом природы или, как говорят ученые, материи. По мнению атеистов, человек произошел от обезьяны.

—  От той, что мы видели в цирке?

—  Нет, от большой человекообразной обезьяны орангутанга. —  А откуда произошел этот самый о-ран-гу-танг?

22

ПО ПЕРЕСЕЧЕННОЙ МЕСТНОСТИ. Повесть

—  Ну, наверное, от той маленькой обезьяны макаки из цирка. —  Не хочу я происходить от обезьяны, они — волосатые и толь-

ко попа у них голая, какая-то красная.

—  Все, Олег, пора спать, продолжим наши «научные» беседы в другой раз…

Лето сорок первого года наступило быстро: сразу стало тепло, зазеленели деревья, покрылись бархатной зеленой скатертью луг и прилегающие к нему склоны оврагов, прогрелась вода в реке, и уже в конце мая начался купальный сезон.

На лугу паслись коровы жителей домов, расположенных близко к реке. Утром их собирал пастух, вызывая из дворов звуками дудки, а вечером стадо возвращалось домой. Олегу нравилось наблюдать за этим торжественным шествием: впереди шел бык, за ним нестройными рядами коровы с раздутыми животами, а замыкал шествие пастух с длинным кнутом, которым он время от времени громко щелкал, как бы напоминая коровам о своем присутствии. Шествие постепенно редело, так как коровы без всякой команды отделялись от стада и заходили в заранее открытые ворота своих дворов. А если ворота были закрыты, то буренки все равно останавливались у своего дома и начинали громко мычать, прося их впустить. Олег встречал стадо в начале улицы, почти на лугу, и провожал его до своего проулка, каждый раз недоумевая, как коровы находят свой дом — по номерам, что ли? Они что, умеют считать?.. Олег уже знал цифры, считал до десяти, его этому научила Саша. А кто научил считать коров

— пастух? Да еще до ста — ведь некоторые номера на домах были из двух цифр. Олег возвращался домой расстроенный. Надо же — коровы умнее его. А ему навстречу, из дома, уже шла с пустыми бидонами за молоком бабушка Маша. Потом она возвращалась, наливала в кружку пахнущее луговым ветром, мамой и чем-то очень вкусным теплое молоко, отрезала кусок черного хлеба, ставила все это на стол и, улыбаясь, говорила Олегу:

—  Барин, кушать подано, прошу к столу.

Олег не обижался на такое обращение. Он знал, что так бабушка выражает к нему свою любовь. А мама каждый раз поправляла бабушку:

—  Ну, какой он у нас барин, он простой советский мальчик.

23

Эдуард Сазонов ЗЕРКАЛО ЖИЗНИ

—  Барин, барин, — настаивала бабушка, — смотри, как он всеми нами командует.

В субботу 21 июня отец пришел с работы раньше обычного. Сказал Олегу, что они с мамой сегодня пойдут в гости на какой-то юбилей, а завтра, если он не будет канючить, они с ним днем пойдут в кино, а вечером — купаться на речку.

Олег уже два раза был в кино, и оно ему очень понравилось. Они с Сашей смотрели кинофильмы «По щучьему велению» и «Василиса Прекрасная». Олег знал эти сказки, но одно дело слушать, а другое — видеть их на экране, думать, что все это реально существует. Кинотеатр, в котором шли фильмы, назывался красивым, но непонятным словом «Спартак». И все говорили не «пойдем в кино», а «пойдем в Спартак». Саша сказала, что так звали защитника бедных людей-рабов в давние-давние времена в городе Риме. А где этот Рим? И что, у нас нет своих защитников бедных? Ведь был Добрыня Никитич, который победил Змея Горыныча, был Иван-Царевич, который победил Кощея Бессмертного, был Ленин, который победил царя, есть Сталин — наш вождь и учитель. Почему бы не назвать кинотеатры их именами? Но тогда опять будет путаница — придется говорить: «Пойдем в Ленина» или «Пойдем в Сталина». А как это? Лучше сказать «Пойдем к Ленину», «Пойдем к Сталину». Но Ленин давно умер, а Сталин далеко в Москве, работает, как говорит папа, дни и ночи напролет, к нему не подступишься.

Родители ушли в гости, Саша — к подруге, одна бабушка занимается братьями, другая — хозяйством. «Чем бы заняться?» — подумал Олег и решил пойти к дяде Вите помочь гонять голубей.

Голуби сидели на крыше голубятни, ворковали, как будто рассказывали друг другу разные истории. Дядя Витя дал Олегу подержать шест, которым он загонял в голубятню птиц, взял в руки белую косматую голубку, поцеловал ее в клюв, разрешил Олегу погладить ее и затем резко подбросил вверх. Потом громко хлопнул в ладоши и резко свистнул. Голуби сорвались с крыши и, догоняя голубку, устремились ввысь. Олегу очень хотелось научиться свистеть как дядя Витя, но для этого надо было закладывать пальцы в рот, а мама этого не разрешала. Свистеть же громко без пальцев не получалось. Получался какой-то шипящий звук, который издают гуси, вытягивая шею и норовя ущипнуть того, кто к ним близко подходит.

24

ПО ПЕРЕСЕЧЕННОЙ МЕСТНОСТИ. Повесть

Утром 22 июня Олега никто не будил, он проснулся сам и сразу же стал собираться к обещанному отцом походу в кино. Он уже хотел надеть свой матросский костюм, аккуратно сложенный на стуле, но вошла мама и сказала, что сначала надо умыться, позавтракать, затем немного подождать, пока папа с дедушкой починят прохудившуюся на веранде крышу, а затем уже собираться в кино. Что делать? Взрослые всегда найдут оправдания своим действиям.

Олег заглянул в кроватку братьев. Они еще спали, посасывая соски. «И как мама их различает, — подумал Олег, — ведь они такие похожие. Может быть, их надо одевать по разному, например, одному надеть розовый, а другому — желтый чепчик, или нарисовать на лбу буквы «Г» и «В». Нет, буквы рисовать не надо, они все равно при купании сотрутся, лучше одевать в разноцветные одежды».

Наконец отец освободился от домашних дел, и они стали собираться в поход. Олег надел матросский костюм, а папа темные брюки, новые коричневые баретки и белую рубашку с широким воротником. Сели пить чай. Неожиданно, в 12 часов, когда передавали новости, репродуктор — вечно включенная черная «тарелка», висевшая на стене, — замолчала. А затем диктор каким-то торжественно-тревожным голосом сказал, что будет передаваться «Заявление Советского правительства к народам Советского Союза». С заявлением выступил Молотов:

—  Граждане и гражданки Советского Союза! — сказал он. — Советское правительство и его глава, товарищ Сталин, поручили мне сделать следующее заявление…

Отец не стал дожидаться продолжения речи Молотова, поднялся из-за стола, буднично и обреченно произнес:

—  Война.

И ушел в другую комнату. Через несколько минут он вернулся одетый в военную форму, что делал за последнее время очень редко, поцеловал маму и уже с порога, обернувшись, сказал Олегу:

—  Извини, сынок, мы с тобой в кино сходим в другой раз.

Все сидели молча. Наверное, каждый вспоминал свою войну: дедушка — гражданскую, мама — финскую, бабушка — и ту, и другую. Молчание нарушили братья Олега, сидевшие на коленях у мамы. Они вдруг одновременно, близнецы все же, громко заревели, то ли от того, что испугались внезапно наступившей тишины, то ли просто захотели есть.

25

Эдуард Сазонов ЗЕРКАЛО ЖИЗНИ

Жизнь, шедшая своим чередом, стала быстро меняться: лица взрослых стали озабоченными, суровыми, часто повторялось слово «мобилизация». Началась война.

«Что такое «война» и почему ее все боятся?» — думал Олег. Война им воспринималась как веселая игра, когда на улице ре-

бята постарше его, вооруженные игрушечными пистолетами, ружьями и саблями, нападали на врагов, стреляли в них, брали в плен. Олега иногда тоже принимали в эти игры, посадив в засаду или поручив охрану захваченного в плен неприятеля. Враги обычно были воображаемыми, так как никто из играющих не хотел быть ни самураем, ни беляком, ни кулаком. Но главными врагами все же были самураи. Все знали, что они очень плохие и хотят захватить нашу страну. В часто передаваемой по радио песне так и пелось:

На траву легла роса густая, Полегли туманы, широки. В эту ночь решили самураи Перейти границу у реки.

Но командирам Красной Армии

… разведка доложила точно: И пошел, командою взметен,

По родной земле дальневосточной Броневой ударный батальон.

Мчались танки, ветер подымая, Наступала грозная броня.

И летели наземь самураи, Под напором стали и огня.

И рубежам нашей страны не страшны никакие враги, так как

У высоких берегов Амура Часовые Родины стоят.

Вскоре Олег понял, что игрушечная война и настоящая война очень отличаются между собой. Как-то сразу пропал смех, в воздухе повисла тревожность, в городе заметно поубавилось мужчин: одни были призваны на фронт как военнообязанные, другие записались

26

ПО ПЕРЕСЕЧЕННОЙ МЕСТНОСТИ. Повесть

добровольцами в истребительные отряды. Сразу же после окончания школы, в июле, были направлены в военные училища два его двоюродных брата — Костя Добровольцев и Володя Боган. Дедушка Гриша, и по возрасту, и по состоянию здоровья не подлежавший мобилизации, дни и ночи проводил на работе, появляясь дома только для смены белья. Из разговоров мамы и бабушек Олег узнал, что в магазинах стали «пропадать» продукты, а на базаре резко повысилась их стоимость. Появились какие-то «карточки», без которых нельзя было купить хлеб, молоко, соль, сахар. По радио каждый день от какого-то «совинформбюро» сообщалось, что немцы захватывают наши города, что Красная Армия несет большие потери. Правда, каждый раз в конце таких сообщений диктор бодро говорил, что наше дело правое, что враг будет разбит, и… мы победим. Все это угнетало, создавало нервозную обстановку. Бабушки крестились и тихо плакали. Больших слез не было. Они появились позже, сначала, когда мама, провожая отца, зарыдала в голос, и потом, когда стали приходить сообщения о смерти близких людей.

В начале осени пришли два сообщения, бабушка Маша назвала их «похоронками», о том, что Семен Аркадьевич, муж тети Кати, и дядя Андрей, муж папиной сестры тети Маруси, погибли — один под Киевом, а другой под каким-то Брестом. Вскоре тетя Маруся с двумя сыновьями, старшим Стасиком и младшим Владиком, перебралась жить в их дом. Это переселение принесло радость и разно­ образие в жизнь Олега — у него появились братья-товарищи. Теперь было с кем играть в войну, но уже против фрицев, ходить на речку, дразнить соседскую собаку, кидая в нее через забор палки. Собака злилась, лаяла, высовывала в щель свою морду, скалила зубы. Было очень страшно. Но собаку они олицетворяли с фашистом, который хочет их укусить, но не может, и продолжали ее злить.

Над кроватью Саши висела большая карта Советского Союза, и она учила Олега «читать» эту карту.

—  Смотри, — говорила Саша, — вверху север, там Ледовитый океан и очень холодно даже летом; внизу юг, там находится Черное море и там, наоборот, тепло.

—  А почему оно, это море, черное, разве бывает черная вода? — недоумевал Олег.

27

Эдуард Сазонов ЗЕРКАЛО ЖИЗНИ

—  Нет, вода черной не бывает, она прозрачная. Но когда ее много…

—  Больше, чем в нашей речке?

—  Много больше, может быть, в миллион раз. —  А миллион — это сколько?

—  О, господи. Что такое тысяча, ты знаешь?

—  Да, знаю. Когда мы с папой были на демонстрации, он сказал, что собралось больше тысячи людей.

—  А миллион — это тысяча тысячей. Так вот, — продолжала Саша, — когда воды много, ее цвет может быть самый разный. Есть моря желтые, красные, зеленые. Подрастешь, сам все узнаешь. На карте показаны разные города. Вот — Воронеж, где мы живем, вот — Москва, главный город нашей страны, а вот — Ленинград, где начиналась Октябрьская революция.

Каждый день, после того как передавали по радио названия городов, занятых фашистами, Саша синим карандашом ставила на них крест на карте, а красным — соединяла кресты. Получалась линия фронта, где по одну сторону были немцы, а по другую — наши войска. Олег видел, что с каждым днем линия фронта все ближе опускалась к Москве, огибала ее слева, подходила к Воронежу. Кругом все время были разговоры: займет ли немец Москву, сможет ли Красная Армия остановить наступление врага? Про оккупацию Воронежа говорили мало, хотя к ней готовились — началась эвакуация заводов

вдругие города, на восток.

Ссентября начались постоянные бомбежки авиационного завода. Из двора дома, где жил Олег, хорошо просматривалась левобережная часть города и здания этого завода. Было видно, как строем летят фашистские самолеты, затем первый из них пикирует, от него отделяются черные точки-бомбы, самолет взмывает, в воздух поднимаются клубы дыма, летят обломки зданий, рельсы. Затем маневр первого самолета повторяют второй, третий, четвертый… Бомбардировщики уходят. Через некоторое время или на другой день они возвращаются, и все начинается снова.

На авиационном заводе работал дядя Витя. И каждый раз после очередной бомбежки все гадали: что с ним, жив ли он? Бомбежки он пережил, но однажды, добираясь домой, сорвался с подножки переполненного трамвая и погиб. Олегу было жалко дядю Витю и не ме-

28

ПО ПЕРЕСЕЧЕННОЙ МЕСТНОСТИ. Повесть

нее жалко голубей. Кто их теперь будет кормить, гонять, чистить голубятню?

Смерть даже близких людей не воспринималась пятилетним Олегом как несчастье. Наверное, потому, что он не представлял еще, что это такое. Его жизненный опыт был еще очень мал и у него еще не сформировалось осознание трагичности ухода человека из жизни. Дядя Витя лежал в гробу, плакали и причитали женщины, печальными и суровыми были лица дедушки Гриши и Дениса, а Олег с двоюродными братьями играли и смеялись в соседней комнате, ели приготовленную к поминкам кутью, обмакивали в мед и сосали свои сладкие пальцы…

С голубями все разрешилось хорошо — ими занялся родной брат дяди Вити, Денис, не призванный в армию по малолетству. А вот с продуктами становилось все хуже и хуже. Каждый день мама, сестры ее или отца ходили в город в надежде купить что-либо из продовольственных товаров для сегодняшнего дня или в запас на зиму. То, что зима будет голодной, никто не сомневался. Поэтому стали делать заготовки: купили картошку, засолили в бочках огурцы и помидоры, заквасили капусту. Как ни странно, но труднее всего было достать соль и для еды, и для засолки. Спички и соль были в большом дефиците.

Зима наступила сразу. Уже в конце октября выпал снег, замерзло на лугу озеро, начались морозы. Стужа на улице соответствовала душевному состоянию людей. Немецкие войска, почти окружив советские армии, вплотную подошли к Москве, Воронеж стал прифронтовым городом. Письма от отца приходили редко. Мама плакала. Олегу было жалко маму, и он даже хотел тайком вытаскивать письма отца из почтового ящика и прятать их. Но письма приходили не только от папы, а читать он еще не умел. Так что его хорошие намерения для мамы могли оказаться плохими для других.

В войне наступил критический момент: надо было что-то предпринимать. И тогда, как говорили по радио, на защиту Родины под руководством Сталина поднялся весь советский народ. 7 ноября 1941 года прямо с парада войск на центральной площади города бойцы уходили на фронт. Несмотря на холодную погоду, Саша, уговорив маму Олега и потеплее одев его, повела смотреть парад. Было очень красиво: бойцы в белых полушубках с винтовками наперевес строй-

29

Эдуард Сазонов ЗЕРКАЛО ЖИЗНИ

ными рядами шли перед трибуной, на которой стояли военные начальники. А вслед за бойцами по площади проехали броневики, танки и грузовые машины, на прицепе у которых были пушки. Натиск немцев вблизи Воронежа был остановлен, и советские войска даже перешли в наступление. По радио объявили: «Обстановка на воронежском направлении стабилизировалась». Хотя, как сказал дедушка, о какой «стабилизации» можно было говорить, когда немцы всего в 100 километрах от города.

Приближался Новый год. «Принесет ли Дед Мороз на этот раз елку и подарки мне и братьям? — думал Олег. — Ведь такое сейчас непростое время — идет война. И, может быть, Дед Мороз на фронте помогает нашим красноармейцам?» Однако суровые будни начинали формировать в Олеге черты характера взрослого человека, детство уходило в прошлое. Из обрывков разговоров взрослых, из своего детского сопоставления разных фактов он начинал догадываться, что никакого Деда Мороза нет, что елку и подарки покупают родители и… все это красивая сказка. Но хорошую сказку хочется слушать много раз, и Олег все-таки ждал наступления Нового, 1942 года.

Вночь под Новый год Олег решил не спать, чтобы увидеть подтверждение своих догадок насчет Деда Мороза. Он послушно лег

всвою кровать, закрыл глаза, как просила мама, но про себя стал повторять: «Не спать, не спать».

Утром Олега разбудила мама:

—  Вставай, соня, принимай подарки.

Вуглу комнаты на прежнем месте стояла елка, не такая большая, как та, что сгорела в прошлом году, но тоже красивая, пахнущая лесом и морозом. На елке были развешаны оставшиеся целыми после пожара игрушки, а под ней стояла фигурка Деда Мороза и подарки для него и братьев. Олегу достались меховые рукавички, а братьям — кубики, из которых можно было собирать разные картинки, и разбирающаяся на разноцветные кольца пирамидка. Олег приготовил братьям свой подарок — он хотел отдать им своего заводного зай- ца-барабанщика. Мама, правда, сказала, что этот подарок надо отложить до лучших времен, так как Валя и Глеб ребята любознательные, и вмиг разберут его на части — отдельно заяц, отдельно барабан, отдельно палочки, и все это попробуют на вкус. «Подожди немного, подаришь им зайца на следующий год», — сказала она.

30