3017

Библиографический список

1.Craik J. The Face of Fashion: Cultural Studies in Fashion / J. Craik. – London: Routledge, 1993. – 264 p.

2.Glassen C., Howes D., Synnott A. Aroma: The Cultural History of Smell / C. Glassen, D. Howes, A. Synnott. – NY: Routledge, 1994. – 256 p.

3.Rhode D. The Beauty Bias: The Injustice of Appearance in Life and Law / D. Rhode. – NY: Oxford University Press, 2010. – 273 p.

4.Restivo S. Science, Technology and Society: An Encyclopedia / S. Restivo. – NY: Oxford University Press, 2005. – 728 p.

5.Алимурадов О.А., Лату М.Н. Динамические процессы в терминологических системах (на материале современных англоязычных терминосистем) / О.А. Алимурадов, М.Н. Лату // Актуальные проблемы филологии и педагогической лингвистики. – 2012. – № 14. – С. 250-259.

6.Алимурадов О.А., Лату М.Н. К вопросу об универсальных и индивидуальных характеристиках терминосистем (на материале англоязычной военно-исторической терминологии) / О.А. Алимурадов, М.Н. Лату // Язык. Текст. Дискурс. – 2008. – № 6. – С. 250-255.

7.Алимурадов О.А., Лату М.Н., Раздуев А.В. Особенности структуры и функционирования отраслевых терминосистем (на примере терминосистемы нанотехнологий) / О.А. Алимурадов, М.Н. Лату, А.В. Раздуев: коллективная монография. (2-е изд., исправл. и дополн.). – Пятигорск: СНЕГ, 2012. – 128 с.

8.Алимурадов О.А., Шлепкина М.А. Инновационные лексические процессы в системе стереотипных конструкций современного англоязычного делового дискурса: аббревиация и сокращение / О.А. Алимурадов, М.А. Шлепкина // Филологические науки. Вопросы теории и практики. – 2010. – № 1-1. – С. 20-29.

9.Даниленко В.П. Изоморфизм между слово- и фразообразовании / В.П. Даниленко // Научный вестник Воронеж. гос. арх.-строит. ун-та. Современные лингвистические и ме- тодико-дидактические исследования. – 2014. – вып. 1 (21). – С. 17-23.

10.Лату М.Н. Англоязычная военная терминология в ее историческом развитии: структурно-семантический и когнитивно-фреймовый аспекты / М.Н. Лату: дис. … канд. филол. наук: 10.02.04. – Пятигорск, 2009. – 222 с.

11.Раздуев А.В. Перспективы стандартизации англоязычной специализированной лексики сферы нанотехнологий / А.В. Раздуев // Вестник Пятигорского государственного лингвистического университета. – 2012. – № 3. – С. 79-87.

12.Раздуев А.В. Современный английский подъязык нанотехнологий: структурносемантическая, когнитивно-фреймовая и лексикографическая модели / А.В. Раздуев: дис. … канд. филол. наук: 10.02.04. – Пятигорск, 2013. – 242 с.

13.Кургалина М.В., Лаенко Л.В. Английские звуковые атрибуты с суффиксами - ing/ed: к проблеме частеречной дифференциации / М.В. Кургалина // Научный вестник Воронеж. гос. арх.-строит. ун-та. Современные лингвистические и методикодидактические исследования. – 2014. – вып. 1 (21). – С. 74-83.

14.Лату М.Н. Номинация в развивающихся терминосистемах / М.Н. Лату: Монография. – Пятигорск: СНЕГ, 2015. – 192 с.

15.Алимурадов О.А. Значение, смысл, концепт и интенциональность / О.А. Алимурадов: автореф. дис. … док-ра филол. наук. – Ростов-на-Дону, 2004. – 47 с.

16.Алимурадов О.А. Концепт и лингвистическая семантика. Значение, смысл, концепт и интенциональность: система корреляций / О.А. Алимурадов. – Saarbruken: LAP LAMBERT, 2011. – 316 с.

17.Горбунова Н.Н. Современная англоязычная терминосистема сферы менеджмента: структурно-семантическая и когнитивно-фреймовая характеризация / Н.Н. Горбунова: дис. … канд. филол. наук: 10.02.04. – Пятигорск, 2014. – 247 с.

18.Гринев-Гриневич С.В. Терминоведение / С.В. Гринев-Гриневич. – М., 2008. – 304 с.

117

Научный Вестник Воронежского государственного архитектурно-строительного университета

Bibliograficheskij spisok

1.Craik J. The Face of Fashion: Cultural Studies in Fashion / J. Craik. – London: Routledge, 1993. – 264 p.

2.Glassen C., Howes D., Synnott A. Aroma: The Cultural History of Smell / C. Glassen, D. Howes, A. Synnott. – NY: Routledge, 1994. – 256 p.

3.Rhode D. The Beauty Bias: The Injustice of Appearance in Life and Law / D. Rhode. – NY: Oxford University Press, 2010. – 273 p.

4.Restivo S. Science, Technology and Society: An Encyclopedia / S. Restivo. – NY: Oxford University Press, 2005. – 728 p.

5.Alimuradov O.A., Latu M.N. Dinamicheskie processy v terminologicheskih sis-temah (na materiale sovremennyh anglojazychnyh terminosistem) / O.A. Alimuradov, M.N. Latu // Aktual'nye problemy filologii i pedagogicheskoj lingvistiki. – 2012. – № 14. – S. 250-259.

6.Alimuradov O.A., Latu M.N. K voprosu ob universal'nyh i individual'nyh harakteristikah terminosistem (na materiale anglojazychnoj voenno-istoricheskoj termi-nologii) / O.A. Alimuradov, M.N. Latu // Jazyk. Tekst. Diskurs. – 2008. – № 6. – S. 250-255.

7.Alimuradov O.A., Latu M.N., Razduev A.V. Osobennosti struktury i funkcionirovanija otraslevyh terminosistem (na primere terminosistemy nanotehnologij) / O.A. Alimuradov, M.N. Latu, A.V. Razduev: kollektivnaja monografija. (2-e izd., ispravl. i dopoln.). – Pjatigorsk: SNEG, 2012. – 128 s.

8.Alimuradov O.A., Shlepkina M.A. Innovacionnye leksicheskie processy v sis-teme stereotipnyh konstrukcij sovremennogo anglojazychnogo delovogo diskursa: abbre-viacija i sokrashhenie / O.A. Alimuradov, M.A. Shlepkina // Filologicheskie nauki. Vo-prosy teorii i praktiki. – 2010. – № 1-1. – S. 20-29.

9.Danilenko V.P. Izomorfizm mezhdu slovo- i frazoobrazovanii / V.P. Danilenko // Nauchnyj vestnik Voronezh. gos. arh.-stroit. un-ta. Sovremennye lingvisticheskie i metodikodidakticheskie issledovanija. – 2014. – vyp. 1 (21). – S. 17-23.

10.Latu M.N. Anglojazychnaja voennaja terminologija v ee istoricheskom razvitii: strukturno-semanticheskij i kognitivno-frejmovyj aspekty / M.N. Latu: dis. … kand. filol. nauk:

10.02.04. – Pjatigorsk, 2009. – 222 s.

11.Razduev A.V. Perspektivy standartizacii anglojazychnoj specializirovannoj leksiki sfery nanotehnologij / A.V. Razduev // Vestnik Pjatigorskogo gosudarstvennogo lingvisticheskogo universiteta. – 2012. – № 3. – S. 79-87.

12.Razduev A.V. Sovremennyj anglijskij pod#jazyk nanotehnologij: strukturnosemanticheskaja, kognitivno-frejmovaja i leksikograficheskaja modeli / A.V. Razduev: dis. … kand. filol. nauk: 10.02.04. – Pjatigorsk, 2013. – 242 s.

13.Kurgalina M.V., Laenko L.V. Anglijskie zvukovye atributy s suffiksami -ing/ed: k probleme chasterechnoj differenciacii / M.V. Kurgalina // Nauchnyj vestnik Voronezh. gos. arh.- stroit. un-ta. Sovremennye lingvisticheskie i metodiko-didakticheskie issledovanija. – 2014. – vyp. 1 (21). – S. 74-83.

14.Latu M.N. Nominacija v razvivajushhihsja terminosistemah / M.N. Latu: Monografija. – Pjatigorsk: SNEG, 2015. – 192 s.

15.Alimuradov O.A. Znachenie, smysl, koncept i intencional'nost' / O.A. Ali-muradov: avtoref. dis. … dok-ra filol. nauk. – Rostov-na-Donu, 2004. – 47 s.

16.Alimuradov O.A. Koncept i lingvisticheskaja semantika. Znachenie, smysl, koncept i intencional'nost': sistema korreljacij / O.A. Alimuradov. – Saarbruken: LAP LAMBERT, 2011. – 316 s.

17.Gorbunova N.N. Sovremennaja anglojazychnaja terminosistema sfery menedzhmenta: strukturno-semanticheskaja i kognitivno-frejmovaja harakterizacija / N.N. Gorbunova: dis. … kand. filol. nauk: 10.02.04. – Pjatigorsk, 2014. – 247 s.

18.Grinev-Grinevich S.V. Terminovedenie / S.V. Grinev-Grinevich. – M., 2008. – 304 s.

118

Серия «Современные лингвистические и методико-дидактические исследования» Выпуск № 1(29), 2016

ОСОБЕННОСТИ ВОСПРИЯТИЯ «ВРЕМЕНИ»

ВКЛАССИЧЕСКОЙ ЯПОНСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ

Вданной статье рассматриваются особенности восприятия «времени» отдельными известными авторами классической японской прозы. Классической японской литературе больше тысячи лет. В течение такого длительного периода времени японская прозаическая литература не оставалась однородной, она менялась, чутко отражая перемены, происходившие в жизни феодального государства. До появления литературы, в которой основное внимание уделяется личному отношению автора к происходящим событиям, поэтическое и историческое сознание зависело и подчинялось временной шкале, господствовало время исторического сознания в письменной культуре. Тексты, имеющие отношение к буддизму, храмовые летописи, собрания буддийских мифов со временем приобретают форму исторического повествования. Они изобилуют датами важных исторических событий, т.е. излагаются соответственно времени историческому и календарному. Установлено, что с появлением ярко выраженного авторского сознания в японской художественной литературе произошел переход от исторического времени к художественному, что говорит о развитии тенденции интровертности и сужения восприятия времени в работах японских авторов. Тем не менее, нередко встречаются примеры японских художественных произведений, где время «объективное» определяет ход времени «субъективного». Это один из примеров «временного» синкретизма, который является характерной чертой классических произведений японских авторов.

Ключевые слова: Япония, время, объективное время, субъективное время, хронология, литература, японская литература, произведение, проза.

N.E. Parieva

SPECIALITY OF “TIME” PERСEPTION

IN CLASSICAL JAPANESE LITERATURE

The article deals with the speciality of “time” perception by the famous authors of classical Japaneese prose. Classical Japanese literature has a thousand year history. During this long period, Japanese prosaic literature did not remain indiscrete. It was changing while reflecting keenly the changes in feudal state realities.

Before appearing the literature where the author’s personal attitude to the current events prevails poetic and historical consciousness depended on the time scale, the time of historical consciousness dominated in writing culture. With time the texts with reference to Buddhism, temple writings, the confluence of Buddhist mythology acquired historic narration features. They were full of dates of important historical events, i.e. they were narrated according to historical and calendar time.

It is a well-known fact that with the appearance of brightly expressed author’s consciousness in Japanese fiction the transition from historical time to art time one took

___________________

© Париева Н.Е., 2016

119

Научный Вестник Воронежского государственного архитектурно-строительного университета

place, which indicated the tendency toward the introversion and contraction of time perception in Japanese authors’ works.

Nevertheless, there are quite often the examples of the Japanese fiction works in which the "objective" time determines the passage of the "subjective" time. This is one of the examples of time syncretism which is a characteristic feature of classical literary works by Japanese authors.

Key words: Japan, time, objective time, subjective time, chronology, literature, Japanese literature, prose, composition.

Классическая японская литература зародилась в восьмом веке и просуществовала вплоть до второй половины девятнадцатого века. На протяжении столь долгого времени японская литература не оставалась однородной, она менялась, чутко отражая перемены, происходившие в жизни феодального государства.

В данной статье рассматриваются особенности восприятия «времени» некоторыми известными авторами классической японской прозы. В «Кодзики», «Нихон сёки» представляющих собой свод мифов, легенд, древних песен и преданий, сказок и одновременно будучи исторической хроникой (яркий пример синкретизма древней литературы) время подразделяется на «событийное» (мифологическое) и «историческое». Мещеряков А.Н. отмечает, что «событийное» время в первую очередь характеризуется качественным, а не количественным образом [1, с. 26].

Перечень определенных событий в их временной последовательности, представляющих важность для исторической хроники, постепенно увеличивается. Повествование о богах Равнины Высокого неба последовательно меняется на описание жизни божественных предков первых императоров и их приближенных, отмечается частота датировок и хронологическая фиксация важных для истории событий. Немаловажное значение приобретает историческая генеалогия японских императоров.

Подобная хронология представляет собой основной принцип построения текста:

Зимой, начального года правления государя Сирака, в 11-м месяце. Водатэ, из Яма- бэ-но мурази, наместник государя в провинции Парима, прибыл в столицу и попросил разрешения [государя] выйти ему на встречу…… …Летом 2-го года, в 4-м месяце государь Окэ был провозглашен наследным принцем.

…В 5-м году государь Сирака скончался. Государь [Окэ] уступил Поднебесную государю Вокэ. И по-прежнему оставался наследным принцем.

…Летом 3-го года, в 4-м месяце государь Вокэ скончался.

Весной начального года [правления нового государя], в день Киното-но тори начального месяца. Когда новолуние пришлось на день Каното-но ми, наследный принц вступил на престол во дворце Исо-но ками-пиро-така-но мия» [1*, с.388].

Зимой, в день Мидзуното-но уси 10-го месяца, когда новолуние пришлось на день Мидзуноэ-но нэ, Ямато-такэру-но микото выступил в поход [1*, с.247].

Древнейшие памятники японской письменности «Кодзики» и «Нихон сёки» были созданы в период господства исторического сознания в письменной культуре, поэтому композиция текстов этих анналов представляет собой последовательность, в которой текстовое время, т. е порядок отрезков, репрезентирующих события, создается в соответствии с порядком событий во времени реальном [2].

Передача событий в строгой временной последовательности находит воплощение не только в японских хрониках, но и в первых трактатах, относящихся к буддизму. Буддийские сутры приобретают форму исторического повествования о распространении буддийского учения на Японских островах или форму храмовых летописей. Антологии, собрания буддийских легенд находятся под влиянием «хронологического» мировосприятия.

120

Можно предположить, что до появления классической японской литературы, поэтическое и историческое сознание зависело и подчинялось временной шкале.

В Х-ХI вв. отношение ко времени и его восприятие претерпевают определенную трансформацию. Причиной для такого изменения послужило развитие литературного индивидуального творчества, а именно эссеистетической и дневниковой литературы, возникшей в эпоху Хэйан (период в истории Японии с 794 по 1185г). Хэйан хэйан – в буквальном переводе означает «мир, спокойствие», так называлась столица Японии, где в то время располагался императорский двор.

Эпоха Хэйан – золотой век японской культуры, время становления традиций и литературы.

Расцвет прозы эпохи Хэйан приходится на конец десятого - начало одиннадцатого века. В эпоху Хэйан появляется целая когорта талантливейших авторов, в творчестве которых осуществлялось становление жанровых, стилистических и эстетических особенностей японской литературы. Появились такие литературные жанры как: повести, романы, новеллы и эссе.

Д.Г. Главева [3] дает определение структуре литературной прозы эпохи Хэйан как моноцентричной и глубоко личностной. Проза повествует о самых разных ситуациях и моментах жизни аристократического общества. Авторы большинства произведений - женщины, а написанные ими произведения были предназначены для узкого круга аристократии, таким образом, можно сказать, что авторы хэйанской литературы сами и являлись ее потребителями.

Поскольку основными авторами подобной прозы были женщины, нет ничего удивительного в том, что в большинстве произведений доминирует лирическое начало. Наиболее отчетливо это выражено в жанре «дневниковой прозы» никки: «Дневник эфемерной жизни» Мицуна-но хаха, «Дневник» Мурасаки Сикибу. Произведение, написанное в жанре «никки» может быть представлено в форме записок от лица автора, повествующих о событиях, участником или свидетелем которых он являлся. Это могут быть записки о случаях из жизни, путешествии, в качестве примера таких дневников можно привести «Дневник путешествия из Тоса» Ки-Но Цураюки. Эти произведения представляют собой своего рода автобиографии, т.к. каждого из авторов в первую очередь волнует личный опыт, что и придает прозе хэйанского периода моноцентричный характер.

Описывая внешность, одежду, манеры, речь конкретного человека, эмоциональные переживания, связанные с определенным событием, праздником, церемонией, автор демонстрирует субъективные представления об объектах наблюдения. Таким образом, показав свое личное восприятие определенной реальной ситуации, автор создает специфическое художественное пространство, которое существует в определенном художественном (субъективном) времени. Иными словами, «налицо «сужение» взгляда» [3, c. 83].

Д.Г. Главева говорит о тенденции интровертности и сужения восприятия времени в хэйанских литературных памятниках, т.е. из-за «сужения» взгляда до границ императорского дворца, выражается тенденция к постепенному сжатию зрительного восприятия до границ индивидуального микрокосмоса. Подобная интровертизация взгляда имеет прямое отношение к изменению апперцепции времени, т.е. происходит переход от внешнего времени «объективного», к «внутреннему» субъективному времени. Иначе говоря, с появлением литературы эпохи Хэйан, где превалирует личное отношение автора к происходящим событиям, начинает происходить переход от исторического, реального времени к художественному.

Концепция «художественного времени» в японской литературе демонстрирует собой представление времени «субъективного», которое отличается от внешнего времени – «объективного», т. е рассматривается автором дневниковой или художественной литературы как сугубо внутреннее, неразрывно связанное с его переживаниями, мироощущением, не зависящее от внешнего мира и времени.

121

Научный Вестник Воронежского государственного архитектурно-строительного университета

В отличие от хронистов, авторы повестей, новелл, дневников и эссе повествуют о том, что видели своими глазами. Эта тенденция характерна и для западной литературы [4; 5]. Герои, события и объекты их произведений как бы существуют, попав в поле зрения повествователя. Именно поэтому поэтесса, придворная дама Мурасаки Сикибу отказывается описывать то или иное событие, комментируя это тем, что ей не довелось воочию лицезреть его. Иными словами, произошедшее становится истинным, только когда наблюдаемо.

Сэй Сёнагон своим произведением «Записки у изголовья» положила начало новому литературному жанру дзуйхицу (дзуйхицу - «следуя за кистью»), который сохранил свою популярность и в современной Японии. Аналогом подобного жанра в европейской литературе является «эссе». Главное, что объединяет жанр «эссе» и «дневники» - установка на реальность. Хронологические датировки в таких произведениях подтверждают реальность происходящего.

В «Записках у изголовья» в большей степени происходит доминация роли личного времени автора. Сэй Сёнагон как бы смешивает системы исчисления. Несмотря на то, что ее воспоминания и ощущения в основном организованы в соответствии с реальным ходом времени, есть фрагменты, не поддающиеся временным установлениям – рассуждения о людях, окружающих писательницу, событиях, вещах, ее воспоминания и т.д.

Взгляд читателя направлен не столько на внешние события, сколько на состояние души автора, ее мировоззрение, систему эстетических ценностей, духовный мир, переживания, восхищение окружающей действительностью:

О самых великолепных вещах на свете: Что может быть великолепней храмовых празднеств Камо в Ивасимидзу? [2*, c.163].

То, что поражает слух сильнее обычного: Стук экипажей в первый день Нового года, крики птиц, чей-то кашель на заре этого дня [2*, c.136].

То, чего нельзя сравнивать между собой: Лето и зима. Ночь и день. Ненастье и солнечная погода. Старость и юность. Белое и черное. Любимый и ненавистный [2*, c.73].

Сэй Сёнагон начинает свое повествование с вступления, где дает краткую характеристику времен года и выражает свое восхищение природными явлениями. После вступления автор символично начинает свое произведение с первого дня Нового года, продолжая описывать традиции и уклад жизни аристократического сословия в первые дни первого месяца:

В первый день Нового года радостно синеет прояснившееся небо, легкая весенняя дымка преображает все кругом;

На восьмой день Нового года царит большое оживление. Слышен громкий стук экипажей…;

Пятнадцатый день-праздник, когда, по обычаю, государю преподносят «Яства полнолуния [2*, c.7].

Однако описание естественного течения времени в этом произведении прерывается неоднократным возвращением от воспоминаний автора к действительности, что как бы нарушает ход событий, в то же время, формируя свою собственную временную перспективу, перспективу внутреннего времени.

Можно утверждать, что событийная датировка в произведении уступает хронологической (к хронологической датировке можно отнести не только числовые даты, но и названия празднеств, церемоний, обрядов, имеющихся в календаре).

Субъективизация взгляда в «Записках у изголовья» усиливается его интроспективной направленностью, поскольку события отбирались не по объективной временной шкале, а по признаку их влияния на душевное состояние писательницы.

Другими словами, на первый план выходит личное время Сэй Сёнагон.

122

Тем не менее в повествовании имеет место и хронологическая фиксация определенных событий. Многие записи «Записок у изголовья» датируются по дням и месяцам:

Когда в пору первой луны я уединяюсь в храме для молитвы, мне хочется, чтобы все вокруг было скованно стужей и засыпано снегом… [2*, c.138];

Однажды в пору девятой луны всю долгую ночь до рассвета лил дождь… [2*, c.152];

Во время второй луны в Государственном совете вершат дела, именуемые «инспек-

цией» … [2*, c.153].

Темной безлунной ночью, в пятом месяце года, вдруг раздались громкие голоса... [2*, c.157]. Во время восьмой луны я видела молодую женщину… [2*, c.204].

Вечером накануне пятого дня пятой луны идет слуга в красном платье… [2*, c.223]. В двадцать четвертый день двенадцатой луны щедротами императрицы состоялось празднество Поминовения святых имен Будды [2*, c.283].

Поскольку некоторые из вышеперечисленных событий играют весомую роль в государственных делах и жизни народа, то необходима их хронологическая фиксация. Подобное наблюдается в произведениях разных авторов, начиная с первых письменных памятников японской литературы, заканчивая современными произведениями.

Написанная Нидзё сто с лишним лет спустя после окончания эпохи Хэйан автобиографическая «Непрошенная повесть» относится к жанру - никки и создана полностью

вдухе хэйанской литературной традиции, наглядно свидетельствуя, какое большое влияние оказала эта культура на последующее развитие японской литературы.

Д.Г. Главева [3] отмечает, что в любом дневнике описание тех или иных событий не может происходить без двух главных факторов: временной последовательности и воспринимающего субъекта. Однако вести дневник можно по-разному: отношение к принципам отсчета времени может быть индивидуальным, неповторяющимся, то же самое можно сказать и об отборе событий. В.Н. Горегляд [6] приходит к выводу, что если обрисованное

вдневнике событие можно верно установить во времени, то важнее оказывается объективное время. Однако если отмеченный факт можно лишь соотнести с другими фактами, то на передний план выходит личное время автора дневника.

В«Непрошеной повести» ярко выражено объективное время, т. е присутствует точная хронологическая фиксация главных событий.

Всамом начале дневника Нидзё называет дату, с которой начинаются все последующие события повествования:

Миновала ночь, наступил новый. 8-й год Бунъэй… [3*, c. 205].

Каждое событие, представляющее важность или играющее не последнюю роль в «Непрошеной повести» датировано по дням. Подобное явление можно объяснить тем, что Нидзё была придворной дамой, фавориткой экс-императора Го-Фукакусы (1243-1304), поэтому знаменательные события, происходившие при дворе, такие как рождение наследного принца, принцессы, кончина императора-монаха, играли большую роль в судьбе не только самой Нидзё, но и всего государства, из этого следует, что такие события представлены в общепринятой хронологической шкале:

…государь-монах, не проявив стремления отрешиться от сего мира, в конце концов скончался в час Петуха восемнадцатого дня второй луны 9-го года Бунъэй пятидесяти трех лет от роду [3*, c. 220].

Отец разом проснулся, устремил на меня долгий пристальный взгляд, произнес:

- интересно, в кого мне суждено воплотиться в новом рождении? - И не успел договорить, как дыхание его прервалось. Это случилось в час Дракона, в третий день восьмой луны 9-го года Бунъэй [3*, c. 229].

123

Научный Вестник Воронежского государственного архитектурно-строительного университета

В двенадцатую луну, по заведенному обычаю, все во дворе очень заняты – служат молебны, непрерывно происходят богослужения… [3*, c. 246].

Почасовая точность, указание года подчеркивает важность и первостепенность описываемых событий в жизни автора и государства, вместе с этим имеет место быть субъективное, личное время автора. Дневник Нидзё - это не простое перечисление фактов, значимых для придворной, дворцовой жизни в определенный отрезок времени (произведение охватывает небольшой отрезок времени, с чем связан обстоятельный характер описания событий), так как взгляд Нидзё направлен на свой собственный микромир, образованный ее личными интересами, наблюдениями и потребностями.

Описываемые события в произведении непосредственно связаны с конкретными переживаниями Нидзё, однако первичным является «событийный ряд», именно он провоцирует то или иное воспоминание или переживание автора. Таким образом, объективное время определяет ход внутреннего времени в произведении.

События дневника – это наиболее важные и переломные моменты в жизни Нидзё. Сам автор является центром повествования, все другое выступает в роли периферии и движется вокруг этого центра. Следовательно, несмотря на присутствие ярко выраженного объективного времени, немаловажно и внутреннее, субъективное время автора.

Нидзё живет не в согласии и гармонии с самой собой, ее душа и тело разъединены: телом она принадлежит государю, а душой Акэбоно, чиновнику шестого, низшего ранга. Мысли о себе постоянно занимают Нидзё:

Так уж повелось в нашем мире, что каждый день, каждая ночь приносит новые муки; говорят, будто страдания неисчислимы, но мне казалось, будто вся горесть мира выпала только на мою долю…

Происходит периодическая переориентация взгляда от хронологического фиксирования хода событий к погружению во внутренний мир человеческих эмоций. Внутреннее время в первую очередь, выражается в передаче душевного состояния Нидзё в связи с упомянутыми в произведении событиями:

Стало быть, завтра, когда эта ночь растает, словно призрачный сон, мне придется изведать такую муку! - я заранее страдала от этой мысли [3*, c. 209].

Вначале одиннадцатой луны я вернулась во дворец, но жизнь при дворе совсем перестала мне нравится… [3*, c. 241].

Полные грусти, мы беседовали о прошлом и настоящем.

- Нынешний год особенно несчастливый, так много горестных событий пришлось пережить нам, что рукава не успевали просохнуть [3*, c. 232].

Вподобных пассажах возрастает роль субъективного времени автора над объективным временем. Акцент ставится на эмоциональной составляющей, описываются не столько сами события, сколько связанные с ними переживания.

Авторы эпохи Хэйан, описывая события, происходившие в кругах аристократии, «сузили» собственный взгляд до пределов императорского дворца, что привело к определенной интровертности восприятия времени и близорукости восприятия окружающего пространства.

Однако со временем в литературе происходят существенные изменения – расширяется взгляд автора до описания образа жизни представителей третьего сословия, а не ограничивается жизнью аристократии и императорского двора.

Период Гэнроку (1688-1704 г.) вошел в японскую историю как время расцвета культуры этой страны. Автором прозы, широко и полно отразившим в своем творчестве современную ему жизнь, был Ихара Сайкаку.

124

Его прозаические произведения, в которых ярко запечатлелось мировоззрение третьего сословия, этические и эстетические взгляды простых горожан, до сих пор пользуются популярностью.

Новеллы сборника «Пять женщин, предавшихся любви» не относятся ни к жанру эссе, ни к дневниковой прозе. Произведения Ихара Сайкаку остались в японской литературе под названием «Укиё-дзоси» ( ) – «Повести о бренном мире». Датирование описываемых событий создает впечатление, что автор являлся очевидцем происходящего или подобные истории действительно имели место быть и передавались из уст в уста, что позволило автору перенести услышанное на бумагу.

Е. Пинус отмечает, что первые четыре новеллы цикла «Пять женщин, предавшихся любви» написаны на основании реальных историй, которые стали причиной для громких судебных разбирательств. Эти события произошли при жизни Ихара Сайкаку, поэтому писатель, датировав их, сохранил в новеллах не только имена персонажей, но и названия торговых лавок и кварталов.

Время было осеннее [4*, c. 62].

Это было в июле, двадцать восьмого дня [4*, c. 37].

Как пойдешь украдкой в одиннадцатый день августа на богомолье в Исэ, вот по дороге и заключим условие с ним…- Значит, в одиннадцатый день!.. [4*, c. 40-41]. Второй год Тэйкё, январь месяц. В ночь на двадцать второе число влюбленные играют в хобикинава – тянут «счастливую веревочку» [4*, c.53].

Что оставалось делать? Дни проходили, наступило «неверное время» - сезон осен-

них дождей [4*, c. 63].

И вот, вчера живые люди, сегодня они – всего лишь роса на месте казни в Авадагути… Всего лишь сон, что приснился на рассвете двадцать второго дня девятого месяца [4*, c. 76].

Глубокой ночью двадцать восьмого декабря загорелся дом [4*, c. 78].

Миновал седьмой день января, когда собирают «для любимого семь сортов молодой травы», прошел девятый день, а за ним десятый, одиннадцатый…вот уж и вечер четырнадцатого дня! Сегодня кончаются дни сосны, все «прошло напрасно, как сон! [4*, c. 81].

Повесть «История любовных похождений одинокой женщины» - это своего рода мемуары обитательницы «веселых кварталов». Героиня рассказывает о своей жизни, как бы воспроизводит ее по частям. В произведении повествование ведется от первого лица, появляется ощущение, что перед читателем дневник или записки о моментах жизни героини. Перед читателем проходит ее судьба, открывается внутренний мир гетеры, ее мысли, чувства. Следовательно, мы наблюдаем субъективное время, которое представляет собой наиболее внутреннее время, неразрывно связанное с мироощущением, переживаниями героини. Временная сторона в повести «Истории любовных похождений одинокой женщины» подчинена причинно-следственной связи. Чем важнее в произведении роль субъективного времени, тем большее значение придается причинно - следственной связи явлений и тем независимее время субъективное от времени объективного.

Объективное время и хронологическая датировка в повести «Истории любовных похождений одинокой женщины» наблюдаются лишь в упоминании определенных празднеств, церемоний, имеющихся в календаре и сезонных особенностях.

Прозаические произведения Уэда Акинари, одного из последних классиков литературы феодальной Японии, как и работы его современников, и произведения последующих поколений японских авторов, не несут в себе черты дневниковой и эссеистической прозы, заложенных в эпоху Хэйан. Литература перестает быть личностной и моноцентричной, повествование обычно ведется от третьего лица, историческое сознание и «объективное»

125

Научный Вестник Воронежского государственного архитектурно-строительного университета

время уходят на второстепенный план, происходит все более явный переход от реального времени к художественному. В произведениях проводится «линия» «субъективного» времени, порой не перекликающаяся со временем внешнего мира. В тексте произведений все чаще встречаются наречия и описания времени: однажды, издавна, давным-давно, в

старину, раньше, сейчас, до сих пор, вчера, сегодня, на другой день и т.д.

Однажды, «они разговорились о делах, минувших и о делах нынешнего времени [5*, c. 395]. Жил некогда в Мивагасаки, что в провинции Кии, человек по имени Такэскэ Оя [5*, c.424]. Давнымдавно жил высоких добродетелей монах по имени Кайан [5*, c. 442].

Так день за днем проводил Сётаро… [5*, c. 423].

В старину некий монах заночевал в доме, о котором ходили дурные слухи [5*, c. 444]. На следующее утро Тоёо отправился в храм Ямато [5*, c. 437].

Несмотря на четко выявленное внутреннее, «художественное» время, в классических прозаических произведениях японских писателей встречаются события, которые можно точно определить во времени. В таких произведениях наблюдается присутствие сразу двух временных моделей: художественной и объективной.

События новеллы Уэда Акинари (1734-1809 г.) «Ночлег в камышах» происходят в 13 веке, автор повествует о жизни героев в период междоусобных войн:

В тот год, в лето правления Кётоку, камакурский наместник Сигэудзи повздорил с советником Уэсуги, и воины Уэсуги сожгли дотла дворец наместника [5*, c. 405]. На втором году правления Кансё началась смута в Кавати, одной из столичных провинций. Там схватились насмерть в междоусобной битве предводители рода Хатакэяма. Вокруг столице стало неспокойно. Весной разразился страшный мор. На улицах столицы валялись груды трупов, души людей погрузились во мрак безна-

дежности [5*, c. 407].

Вполне естественно, что если события произведения неразрывно связаны с историческими событиями, происходившими в Японии в определенный временной отрезок, и представляют важность для исторической летописи, то будет присутствовать их хронологическое фиксирование. При этом композиция текста «Ночлег в камышах» уже не представляет собой последовательность, в которой текстовое время создается в соответствии с порядком событий во времени реальном, что было характерно для дневниковой прозы эпохи Хэйан. Уэда Акинари родился спустя три века после событий, описанных в его произведении.

По аналогичному принципу построены произведения авторов и двадцатого века, и наших современников.

Например, в рассказе Акутагавы Рюноскэ (1892-1927) «Верность» повествование ведется о Итакуре Кацутоси, главе ведомства дворцовых построек. Род Итакура был одним из самых известных, в произведении не раз встречаются датирования значительных исторических эпизодов:

Младший брат Сигэмунэ – Мондо Сигэмаса – успешно справился с миссией личного представителя сёгуна на переговорах о перемирии вовремя осады Осакского замка в девятнадцатом году эры Кэйтё, а затем, в четырнадцатом году эры Канъэй, во время Симабарского восстания встал во главе западных войск и, разгромив мятежников, водрузил знамя сёгуна в ставке побежденного Амакусы [6*, c. 31].

Шел конец третьей луны четвертого года Энкё [6*, c. 33].

В тот год в первый день восьмой луны во дворце сёгуна был объявлен праздник по случаю нового урожая… [6*, c. 35].

126