Селье г. Некоторые аспекты учения о стрессе.* прообразы концепции стресса

Концепция стресса отнюдь не нова. Даже доисторическому человеку, вероятно, приходило в голову, что чувство утраты сил и истощения, которое наступает после тяжелого труда, переохлаж­дения или перегрева, кровопотери, внезапного испуга или после любой болезни, по существу своему всегда одинаково. Он, может быть, и не отдавал себе отчета в сходстве реакций на те воздей­ствия, которые были выше его сил, однако, всегда, когда это чув­ство возникало, он должен был инстинктивно сознавать, что пе­решел границы своих истинных возможностей.

Вскоре человек должен был заметить, что всякий раз, когда он подвергается непривычно сильной нагрузке — будь то плава­ние в холодной воде, штурм горных вершин или длительная ходь­ба без привала, он проходит через 3 стадии: вначале ему чрезвы­чайно трудно, затем он привыкает и обретает «второе дыхание» и, наконец, теряет силы и вынужден прекратить работу. Но до­исторический человек вряд ли думал, что такая трехфазная реак­ция является общим законом, определяющим поведение живых существ при любой изнурительной нагрузке. Ему нужно было прежде всего обеспечивать себя пищей и жильем, а забивать себе голову такими понятиями, как поддержание постоянства внут­ренней среды (гомеостаз), трехфазный общий адаптационный синдром или биологический стресс, ему было явно некогда. Од­нако смутные очертания этих идей уже жили в его голове и жда­ли того часа, когда их подвергнут детальному анализу и переве­дут с языка интуитивных чувствований на точный язык науки — язык, доступный интеллекту и проверяемый критикой разума.

Существует ли неспецифическая адаптативная реакция на изменение условии среды?

Впервые с этой проблемой стереотипной реакции на непосиль­ную нагрузку я столкнулся в 1926 г., будучи студентом-ме­диком II курса. Меня заинтересовало, почему больные, страда­ющие от самых разных недугов, обнаруживают так много одина­ковых признаков и симптомов. Независимо от того, перенес ли человек тяжелую кровопотерю, болен ли инфекционной болезнью или раком, он одинаково теряет аппетит, мышцы его слабеют, пропадает интерес к какой бы то ни было деятельности, больной обычно худеет, и само выражение его лица свидетельствует о том, что он болен. Какова же патогенетическая основа этого, если можно так выразиться, «синдрома просто болезни», который одинаков вне зависимости от того, что является причиной забо­левания? Можно ли исследовать механизм его развития совре­менными научными методами? Можно ли расчленить этот синд­ром на составляющие элементы и выразить их в точных терминах биохимии, биофизики и морфологии?

Можно ли изучать приспособительную реакцию научными методами?

Только в 1936 г. эта проблема снова возникла передо мной, на сей раз при более благоприятных условиях. При работе с различными недостаточно очищенными или токсическими эн­докринными препаратами выяснилось, что они независимо от происхождения и гормонального состава вызывают при введе­нии крысам один и тот же синдром. Он характеризуется гипер­трофией коры надпочечников (с морфологическими признаками повышенной секреции), атрофией тимико-лимфатической систе­мы, эозинопенией и язвами желудочно-кишечного тракта. Вско­ре стало ясно, что такие же изменения возникают под действием переохлаждения, перегрева, инфекции, травмы, кровотечения и многих других факторов. Это было как бы экспериментальным слепком «синдрома просто болезни», моделью, которая сама на­прашивалась на количественное исследование (активность раз­личных агентов можно было теперь сравнивать, к примеру, по степени увеличения надпочечников или атрофии вилочковой же­лезы).