1.6. Теория и практика наказаний

В раннюю эпоху определение наказания было как бы инстинктивным результатом понимания последствий для жертвы и ее родственников. Иногда в процесс определения наказания вовлекалось все сообщество с побудительными чувствами гнева, обиды, возмущения, что использовалось при введении санкций и понимании необходимости торжества справедливости. Следы такого понимания сохранились у Платона. По его мнению, наказание, прежде всего, преследовало следующие цели: восстановление, превентивное воздействие на злоумышленников и изменение их поведения. Кроме того, наказание в качестве сдерживающего фактора было призвано препятствовать злым деяниям других преступников. Главным в общепринятой афинской позиции считался аспект сдерживания.

Платон является одним из мыслителей, которые излагали в сопоставлении идеальное и реальное осуществление уголовной политики. Он сформулировал ряд принципов, например, требование неотвратимости наказания – «никто никогда не должен оставаться безнаказанным за какой бы то ни было проступок». Согласно его учению возмездие должно соответствовать тяжести содеянного. Это может быть «денежная пеня», «унизительные места для стояния или сидения», «палочные удары», тюремное заключение и даже смертная казнь. Санкции в любом случае не должны быть несправедливыми, применяться ради одного лишь страдания, – «по закону ни одно наказание не имеет в виду причинить зло». Вполне определенно Платоном формулируются цели карательной политики. Во-первых, это исправление преступника («исправить или образумить его») и предотвращение повторения преступлений; во-вторых, устранение дурного примера для граждан; в-третьих, избавление государства от опасного, вредного члена.

В своем учении о преступлениях и наказаниях Платон предусматривает освобождение от уголовной ответственности (невинная ошибка, проступок по неведению, незнанию, обусловленному затемнением разума), смягчающие и отягчающие обстоятельства (состояние аффекта, чувственного вожделения и т.п.). Достаточно прогрессивно звучит у него принцип нераспространения уголовных репрессий на родственников и семью правонарушителя, а также требование демократических основ судопроизводства.

На уровне законодательства уголовная правовая ответственность была заложена в реформах Драконта. Затем определенные изменения внес Солон. Как пишет Аристотель, «прежде всего Солон отменил законы Драконта все, кроме законов об убийствах, вследствие суровости их и величины наказания». В законах Драконта практически всем преступникам было определено одно наказание – смертная казнь. Таким образом тот, кто был уличен как не имеющий занятий, а также укравший овощи или плоды, наравне со святотатцами и убийцами подвергались смертной казни. Поэтому впоследствии Демад прославился своим изречением о том, что Драконт написал свои законы кровью, а не чернилами. Сам Драконт, как говорят, на вопрос, почему для большинства преступлений в качестве наказания устанавливается смертная казнь, отвечал, что мелкие правонарушения, по его мнению, заслуживают именно такого наказания, для крупных же преступлений более серьезная мера отсутствует.

Исходя из этого, Демосфен убеждает судей, что наказание виновного человека является полезным уроком для всех остальных, призывая последних вести себя благоразумно и ответственно. Аналогичную позицию занимал и Ликург, который утверждал, что на молодых людей сильно влияет картина наказания виновного и награждение хорошего человека. К осознанию возможности избежать наказания подталкивает страх.

В начале II века римский писатель Гелиус представил связь с греческой доктриной, используя греческие слова для описания трех целей наказания.

В дополнение к исправлению и устрашению, он упоминает о третьей цели – timoria – отмечая, что она означает восстановление (vindikation) чести и прав жертвы. При вынесении приговора необходимо руководствоваться разумом, а не эмоциями. При этом особенно следует избегать гнева. Как писал Плутарх, из наказания нужно устранить проявление гнева и более того, нельзя лишать наказываемого возможности оправдаться, необходимо его выслушать.

Греческая доктрина обращала внимание также на желание приговорить преступника за его намерения и действия. Иногда намерения и реальность не совпадали, и при вынесении решений суды оценивали действие преступника без учета объективной стороны преступления. Например, согласно греческой легенде Эдип, который убил своего отца по незнанию, несмотря на непредумышленное отцеубийство, был обвинен и признан виновным. В то же время, в кодексах, приписываемых Драконту и составленных в Афинах в конце VII века до н. э., уже было заложено понимание наказаний за убийства с учетом умысла. Различали умышленное убийство, убийство во время спортивных соревнований, убийство в целях самообороны. Вне сомнений, законы Драконта, даже если они являются синонимом суровости, указывают на необходимость учета осознанности намерений. Наличие большей или меньшей вины преступника зависело от субъективных условий и объективных обстоятельств произошедшего.

В последующих столетиях все чаще признается тот факт, что большое значение для привлечения к уголовной ответственности имеют замысел и умысел. Фукидид рассказывает историю афинского демагога Клеона, который призывал к казни тех, кто отвернулся от Афин и пал с полным осознанием своих преступных намерений. Прощения же, по его мнению, заслуживают только те, чьи поступки были совершены не добровольно, а под угрозой. Эта позиция получила теоретическое обоснование в работе Платона «Законы». Ряд особенностей греческого уголовного и уголовно-процессуального порядка описал Аристотель. В частности, он отмечал, что «если кто убьет кого-нибудь непредумышленно, он должен идти в изгнание; судить же должны басилевсы по обвинению в убийстве; или если кто станет обвинять кого-нибудь как умышлявшего убийство, а эфеты должны разобрать. Примириться могут все совместно, если будет налицо отец, или брат, или сыновья; иначе несогласный берет верх. Если таких родственников не окажется, тогда могут примириться родственники вплоть до родственников второй степени и до двоюродного брата, буде все согласятся на примирение, то должны при этом принести клятву. Если же из таковых никого не окажется, а убийство человек совершит непредумышленно и это признает комиссия пятидесяти одного (эфеты), тогда десять членов фратрии, «буде пожалеют», должны разрешить ему доступ в страну. Эти лица избираются комиссией пятидесяти одного из благородных. И те, которые ранее совершили убийства, должны подлежать этому закону. Объявить о судебном преследовании совершившему убийство надлежит на площади всем родом вплоть до родственников второй степени и двоюродного брата; а преследование вести совместно – и двоюродным братьям, и их сыновьям, и зятьям, и тестям, и членам фратрии. Если же кто-нибудь убьет человекоубийцу или будет причиной убийства, он должен быть лишен права появляться на пограничной площади и участвовать в состязаниях и святынях амфиктионовских как убивший афинянина, и подлежать тем же самым запрещениям. А разбирать дело надлежит эфетам. Наоборот, разрешается убивать и арестовывать человекоубийц на их собственной земле, и это не должно налагать скверны и требовать искупления; в противном случае виновный должен в двойном размере выплатить за причиненный ущерб (…) зачинщика насилия (…) если кто убьет непредумышленно во время состязания или задавит на дороге, или убьет на войне, по недоразумению (…) точно также подлежит обвинению в убийстве, как убьет раба или свободного».

Аристотель предлагал различать такие тонкие категории, как:

– непреднамеренное убийство, например, в результате несчастного случая на спортивных соревнованиях (правонарушитель должен быть освобожден от ответственности после завершения ритуального очищения);

– убийство нечаянное, по неосторожности, где уже имеется некоторая степень вины человека;

– убийство «в гневе». В рамках последнего необходимо было бы различать поступок, совершенный под воздействием внезапного импульса, и преступление, совершенное с умыслом. Граница между этими категориями не столь резкая.

Приведенная градация сделала бы наказание более точным, исходя из общего правила, что действия, связанные с большим злом, должны влечь за собой более суровое наказание, а повлекшие меньшее зло – менее суровое. Важность намерения для вынесения приговора сохранилась в ситуациях, касающихся убийства особых людей, близких (друзей, родственников). Примечательно, что смертные приговоры должны выносится только смертным судом. Это отмечал также Плутарх в трактате «Агесилай».

В «Никомаховой этике» Аристотель говорит о необходимости определения того, что «преступление и справедливый образ действий определяются понятием произвольного и непроизвольного». В современном понимании указанным терминам соответствуют понятия умышленного и неумышленного. «Когда преступление произвольно, его хулят, и в силу произвольности оно и есть преступление (…). Непроизвольно то, что делается по неведению, потому что действие не во власти действующего лица или совершено по принуждению». Его современник Демосфен подтверждает положение о том, что все люди понимают необходимость существования фиксированных правил: кто виноват сознательно, того ждет великий гнев и наказание, а того, кто сбился с пути помимо воли, ждет прощение, а не наказание. Приведенное воплощается не в установлениях – сама природа предусмотрела это различие в неписаном законе и врожденном чувстве человеческой морали.

Афинские философы не рассматривали вопросы соразмерности смертной казни преступлению. Исключение составляет лишь проблема определения умысла для оценки тяжести совершенного. Этот вопрос пытались осветить Платон и Аристотель, рассматривая его в общефилософском контексте соотношения пропорций и меры. Так, Платон трактовал неравное обращение вещей одинаково, то есть, как если бы они были на самом деле равными, в результате чего неравенство возникало из-за надлежащей меры применения. С другой стороны, Аристотель утверждал, что справедливость требует трактовки равных вещей в равной степени и неравных неравномерно. Сразу же после этого мыслитель указывает на то, что справедливость – пропорция несправедливости, а это является противоположностью пропорции. Данный вопрос поднимает и Плутарх в описании жизни Солона. Драконт не разграничивает обычные и тяжкие преступления в разработке законодательства, хотя такое деление позволило бы отразить разницу в определении наказаний.

Стоит отметить, что в греческой идее определение наказания, соответствующего совершенному преступлению, выступает не столько с точки зрения пропорциональности, сколько для установления ответственности за нарушение в виде наказания и, следовательно, самого наказания. Платон писал в «Законах»: страдания из-за зла, которое причинил сам, называются справедливостью. Она должна осуществляться в соответствии с естественным порядком вещей, и, следовательно, необходимо выносить такой приговор, который диктует сама природа.

В древнегреческой юриспруденции отдельно стояли судебные выступления, посвященные, говоря современным языком, уголовной тематике. Особенно известен выдающийся оратор Лисий (459–382 гг. до н.э.) – автор «Речи о нанесении раны с заранее обдуманными намерениями в защиту кого и в ответ кому неизвестно», а также «Анонимной защитительной речи по обвинению в лихоимстве».

Таким образом в древнегреческой юриспруденции имелось множество понятий и суждений, вошедших в последующие теоретические разработки о преступлении и наказании.