Диссертация Трубицын

состоянии осуществить этот «проект». И именно потому, что это не проект, а

объективный исторический процесс. Положение усугубляется еще и тем, что повлиять на данный процесс субъекты способны отнюдь не всегда благо-

творно. Неадекватные ответы обществ на вызовы модернизации (изоляция,

милитаризация, консервативная революция, традиционализм, тоталитаризм)

также вписывается в систему объективных закономерностей.

Поэтому необходимо констатировать, что люди действуют осознанно и целенаправленно только на уровне «онтогенеза», на уровне «филогенеза» по-

лучается много того, чего они никогда не хотели. Эта загадка качественного скачка от микро-деятельности к макроэффектам, от субъективного действия к объективным историческим последствиям еще ждет своего решения, но,

что очевидно, сознательность и целенаправленность деятельности человека не является таким уж абсолютным отличием его от принципов организации и развития биологических систем, особенно если речь идет о макропроцессах.

Экономический детерминизм. Предлагаемое понимание модернизации сопрягается с экономическим подходом к проблеме развития общества.

Иными словами, применяемый детерминизм является экономическим. Ведь такие составляющие общества, как социальные отношения в узком смысле,

политика, право, культура не вступают в непосредственное взаимодействие с природой. Мостом для их соединения в единую систему взаимодействия служат со стороны общества – экономическая деятельность человека на тех-

нологическом уровне общественной жизни, со стороны природы – экономи-

чески очеловеченная природа. Как утверждают философы природы и обще-

ства, исследование эволюции их взаимодействия неотделимо от эволюции материального производства, являющейся ее определяющим компонентом1.

Принцип объективизма актуализирует экономической подход к пробле-

ме причин социально-исторического развития еще и потому, что именно в экономике человек и общество испытывают влияние наиболее объективных факторов и закономерностей. В экономической сфере, направленной на удо-

1 Кобылянский В.А. Философия социоэкологии. С. 213.

331

влетворение прежде всего материальных потребностей, отношения между людьми наиболее объективны и мало изменяемы по воле человека. Именно в этой сфере он вступает в непосредственный контакт с природой для удовле-

творения природных же потребностей, и из всех аспектов взаимодействия общества и природы данный – экономический аспект – представляется наиболее важным в свете проблемы общественного развития. Как следует из представленной в предыдущем параграфе иерархии природы и общества как абсолютно объективного и в той или иной мере субъективного, детермини-

рованные природой законы и влияния испытываются в обществе непосред-

ственно в экономической деятельности, а затем проецируются на все другие сферы жизнедеятельности.

При этом важно отметить: данная позиция не является «онтологическим экономоцентризмом», при котором экономика определяет собой все жизнен-

ные ситуации, все процессы и явления во всех сферах общества (именно так критикуется, как правило, экономический детерминизм, превращаемый тем самым в вульгарный экономизм). Это позиция, при которой в сфере эконо-

мики обнаруживаются причины крупномасштабных социально-исторических процессов, – не более того. Однако даже это означает чрезвычайно много – именно сфера экономики является в процессе модернизации базовой, порож-

дает, «вытягивает» за собой изменения во всех остальных сферах общества.

Экономический детерминизм не отменяет другого важного тезиса-

требования к описанию процесса модернизации, сформулированного еще Хантингтоном, – комплексности изменений1. Все социальные изменения в ходе модернизации необходимы для ее успешного завершения. Как показы-

вает опыт XX столетия, этика индивидуальной ответственности и ценность труда являются такими же необходимыми атрибутами современного инду-

стриального общества, как рыночная экономики, и, мы уверены, демократия.

Однако, поскольку процессы и закономерности, порожденные полностью объективными условиями и факторами, более устойчивы, чем закономерно-

1 Huntington S.P. The Change to Change: Modernization, Development and Politics. P. 288.

332

сти, в формировании которых участвуют субъекты, по мере удаления от об-

ласти непосредственного соприкосновения природы и общества – от техно-

логической и экономической к политико-правовой и духовной – стохастич-

ность закономерностей и процессов модернизации нарастает. Именно поэто-

му мы видим, что политические и духовные аспекты трансформации разнят-

ся в истории модернизации обществ сильнее, чем экономические. Так, если в экономике успешная модернизация всюду совпадает с капитализмом как ос-

новным принципом производства, то в политике (демократия, парламента-

ризм, конституционный строй), а тем более в сфере культуры (этика индиви-

дуальной ответственности) это совпадение присутствует далеко не всегда, и

скорее следует экономической трансформации, чем определяет ее.

Критика технологического детерминизма. Экономический детерми-

низм как принцип осмысления проблемы модернизации не должен сужаться до технологического детерминизма: экономические причины развития обще-

ства не могут быть сведены к техническому аспекту деятельности человека.

Между тем мы обнаруживаем эту устойчивую тенденцию в отечественной и зарубежной социальной науке. Есть необходимость рассмотреть тезисы дан-

ного направления подробно, с упором на факты одного из наиболее ярких

«технологических рывков» в мировой истории – советской социалистической индустриализации. Один из этих тезисов заключается в том, что СССР по-

терпел крах, поскольку не смог обеспечить технологического прорыва в постиндустриальную фазу, отстал от США и всего капиталистического мира.

Считается при этом, что социализм был в принципе жизнеспособен, его только необходимо было корректировать.

Теоретически данные выводы вытекают из работ западных индустриа-

листов, придерживавшихся теории конвергенции, предпосылкой которой стала выдвинутая Р. Ароном идея «единого индустриального общества»1.

Хотя сам Арон не был сторонником теории, ряд его высказываний указывает

1 См.: Арон Р. Избранное: Введение в философию истории. М.; СПб., 2000; Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество. М., 1999; Гэлбрейт Дж. Новое индустриальное общество. М., 2004; Дракер П. Посткапиталистическое общество // Новая постиндустриальная волна на Западе. М., 1999. С. 70 – 100.

333

на ее взаимосвязь с идеей единого индустриального общества и методологи-

ей индустриализма. Он писал, в частности, что «накопление капитала и ин-

дустриализация осуществляются и вне капитализма»1, и что «ключ к совре-

менной экономической истории – в техническом прогрессе… а он может иметь место и при капиталистическом, и при социалистическом режиме; это два различных примера одного и того же преобразования»2. Среди россий-

ских авторов идея была популярна в 1990-е гг., сегодня эта мысль по-

прежнему в мейнстриме, идею «технологического пути» России в постинду-

стриальное общество высказывают многие теоретики модернизации3. Факти-

чески на ней основывались правительственные планы 2000-х гг. по «модер-

низации» и «развитию инноваций», к настоящему времени полностью прова-

ленные. В свое время мы посвятили анализу и критике этого направления от-

дельную работу, в которой указали на принципиальную ошибочность данно-

го суждения4. Во-первых, на момент середины 1980-х – 1990-х СССР не мог не только совершить «прорыв» в постиндустриальные технологии, он сильно отстал от Запада в индустриальных5. Во-вторых, он и сам располагал нема-

лым научно-техническим потенциалом и осуществлял попытки технологиче-

ских прорывов, в ряде случаев весьма успешные. Оба обстоятельства указы-

вают на то, что при обнаружении причин краха советской экономики необ-

ходимо обращать внимание не на технологический, а на социально-

1Арон Р. Демократия и тоталитаризм. М., 1993. С. 288.

2Дарендорф Р. Современный социальный конфликт: очерк политики свободы. М., 2002. С. 137.

3См.: Красильщиков В.А. Модернизация в России на пороге XXI века // Вопросы философии. 1993. № 7. С.

40– 56; Иноземцев В.Л. За пределами экономического общества: Постиндустриальные теории и постэкономические тенденции в современном мире. М., 1998; Дементьев В. О характере российской «догоняющей модернизации» и ее институциональном обеспечении // Российский экономический журнал. 2005. № 2. С. 21

– 29; Рязанов В.Т. Стратегия экономического развития России и постиндустриальные тенденции в мировой экономике // Модернизация России на рубеже веков. СПб., 2001. С. 5 – 9; Сенявский А.С. Проблемы модернизации в XX веке: диалектика реформизма и революционности // Россия в XX веке: Реформы и революции: В 2 т. Т. 1. М., 2002. С. 55 – 69. См. также: Трансформации в современной цивилизации: постиндустриальное и постэкономическое общество // Вопросы философии. 2000. № 1. С. 3 – 32.

4См.: Трубицын Д.В. Индустриализм как технолого-экономический детерминизм в концепции модернизации: критический анализ // Вопросы философии. 2012. № 3. С. 59 – 71.

5З. Бжезинский со ссылкой на данные экономической статистики констатирует, что СССР увяз в «срединной стадии индустриальной эпохи». См.: Бжезинский З. Большой провал: рождение и смерть коммунизма в двадцатом веке. Нью-Йорк, 1989. С. 43. «Катастрофическим» называет технологическое и экономическое отставание СССР от Запада Л.И. Лопатников. См.: Лопатников Л.И. Экономика двоевластия: беседы об истории рыночных реформ в России. М., СПб., 2000. С. 15.

334

экономический аспект. Именно социально-экономическое устройство совет-

ского общества было тормозом его развития и причиной распада.

В отечественной интерпретации положения индустриалистов относи-

тельно судьбы советского общества звучат следующим образом: социалисти-

ческая индустриализация должна рассматриваться как вполне возможный путь развития России, Советский Союз был принципиально жизнеспособен,

он не смог лишь «осуществить прорыв» в постиндустриальные технологии в силу «отдельных недостатков». Нужно было не разрушать социализм, а ре-

формировать его. Под «отдельными недостатками», помимо всего прочего,

иногда понимается некомпетентность советского руководства1.

На наш взгляд, такая интерпретация событий не выдерживает критики.

Государственные образования, а тем более претендующие на звание новой формации, не разрушаются вследствие «отдельных недостатков». «Реформи-

ровать» к концу Перестройки было уже нечего, она и была попыткой рефор-

мы: сначала общественно-экономической, а затем, примерно с 1989 года, и

политической системы социализма. Эта попытка, во-первых, показала, что система принципиально не реформируется, во-вторых, привела к ее распаду2.

«Некомпетентное руководство» – не причина, а следствие нарастающего кризиса. Если бы главными в процессе модернизации были технолого-

экономические показатели, то переход на рыночные условия хозяйствования не привел бы к столь глубокому упадку отечественной экономики. С учетом все же высокого и в целом соответствующего индустриальному обществу технолого-экономического уровня советского производства не сложилась бы ситуация, когда даже самые передовые предприятия стали убыточными.

Помимо прочего, судьба советской экономики требует подкорректиро-

вать утверждение, что война и геополитическое противоборство стимулиру-

1См., например: Рязанов В.Т. Стратегия экономического развития России и постиндустриальные тенденции в мировой экономике; Сенявский А.С. Проблемы модернизации в XX веке: диалектика реформизма и революционности, с. 64.

2См., например: Пихоя Р.Г. Почему распался СССР? // Россия в XX веке, с. 143. О «принципиальной нереформируемости» экономической системы социализма говорит Л.И. Лопатников. См.: Лопатников Л.И. Экономика двоевластия, с. 25.

335

ют развитие технологий. По-видимому, не в том случае, если страна обладает большими природными ресурсами. Советский Союз, располагавший ими в неограниченных количествах, почти безнадежно отстал от своих противни-

ков, несмотря на острый геополитический вызов. Это также дает основания считать, что внутренний вызов в своей детерминации развития является куда более сильным, чем внешний.

Резюмируя, можно сказать, что технологическое развитие общества – не причина модернизации, а одна из ее многочисленных составляющих. Оно должно быть обеспечено соответствующей социально-экономической, поли-

тической и социокультурной динамикой. Здесь же отметим, что судьба со-

ветской, предельно централизованной плановой экономики подтвердила и другой методологически важный тезис: «главное открытие двадцатого века заключается в том, что сложные системы, подобные современным экономи-

кам, не могут быть эффективно подчинены кибернетическому контролю. Де-

тальная и постоянная сигнализация в них должна исходить скорее «снизу»,

чем быть направляемой «сверху»»1.

Эволюционизм, необходимость и прогрессивность изменений. Наиболее активная и эмпирически обоснованная критика классического эволюциониз-

ма исходит от сравнительной истории. Рассмотрим некоторые существенные ее моменты на примере неолитической революции, для чего вернемся к рабо-

те Дж. Даймонда2. Автор настаивает на рассмотрении присваивающих и про-

изводящих форм хозяйства не как двух ступеней развития, следующих одна за другой как «менее прогрессивная» и «более прогрессивная», или как будто возникновение земледелия и скотоводства произошло на пустом месте, и у людей не было других источников существования, а как двух альтернатив-

ных стратегий, конкурирующих между собой, и на момент начала неолити-

ческой революции ни одна из них не «доказала» своего превосходства3.

Только основываясь на такой установке можно начинать анализ факторов, и с

1Гидденс Э. Последствия модернити // Новая постиндустриальная волна на Западе. М., 1999. С. 103 – 122.

2Даймонд Дж. Ружья, микробы и сталь. С. 134 – 140.

3Там же, с. 134.

336

этим нельзя не согласиться – необходимо избегать априорных прогрессист-

ских суждений. Однако сам анализ факторов приводит к существенным про-

тиворечиям, которые не разрешаются без понятия необходимости.

Среди пяти факторов первым Даймонд называет сужение доступа к пи-

щевым ресурсам дикой природы1. За последние тринадцать тысяч лет, пишет он, образ жизни охотников-собирателей неуклонно утрачивал привлекатель-

ность по мере того, как истощались необходимые для его поддержания ре-

сурсы. Так, из крупных млекопитающих большинство видов Северной и Южной Америки, какое-то количество видов Евразии и Африки вымерло из-

за изменения климата или в связи с деятельностью людей. Это подтверждает-

ся историей островных обществ тихоокеанского бассейна. Только полностью истребив моа и сократив популяцию морских котиков в Новой Зеландии, до-

ведя до минимума число птиц на других островах Тихого океана, полинезий-

цы занялись интенсификацией производства продовольствия. Несмотря на то, что полинезийцы, заселившие остров Пасхи, привезли с собой курицу,

она стала основным элементом рациона лишь после того, как стала пробле-

матичной добыча дикой птицы и морской свиньи. «Важным стимулом начала одомашнивания животных в Плодородном полумесяце стало сокращение численности газелей, до этого составлявших главный источник питания»2.

Второй фактор возникновения производства пищи – естественное рас-

пространение сравнительно легко культивируемых диких растений, прежде всего злаков, в связи с изменением климата. Особенно показателен регион Плодородного полумесяца, где произошедшие в конце плейстоцена климати-

ческие изменения привели к расширению ареала диких зерновых.

Налицо противоречие – необходимыми оказываются противоположные условия, что и отражено в полной мере в исторической литературе, анализ которой показывает постоянное колебание между формулой «больше ресур-

сов – больше развития» и формулой «ресурсного проклятия». Именно здесь

1Там же, с. 135.

2Там же, с. 136.

337

предлагаемое теоретическое положение оказывается наиболее уязвимым. Не наличие ли ресурсов нового типа хозяйствования способствует переходу к нему в большей мере, чем отсутствие ресурсов для старого? Видя эту про-

блему, Даймонд не решается ставить какой-либо из данных факторов на пер-

вое место, а говорит об их совокупности1. И здесь же отмечает, что наличие самих факторов никто не отрицает, а споры ведутся по поводу их иерархии,

из чего видно, что ученое сообщество вплотную подошло к данной проблеме.

Историки, указывающие на обилие ресурсов как на причину или часть причины неолитической революции, правы уже потому, что концентрация ресурсов способствует росту численности населения в тех или иных районах,

а это в свою очередь создает необходимую для начала трансформации нагрузку на природный ареал. Безусловно, для концентрации населения до критической точки нужны обширные плодородные равнины, но что является непосредственной причиной начала трансформации – их наличие или огра-

ниченность? Первое является необходимой предпосылкой выхода на относи-

тельно высокий уровень потребления в рамках предшествующей формы, но для трансформации нужно второе: если бы общество не столкнулось с дефи-

цитом этих ресурсов, необходимость трансформации бы не возникла.

Таким образом, важнейшим является то обстоятельство, что наличие ре-

сурсов нового типа производства (легко культивируемые дикие зерновые и вода – в отношении перехода к высокопродуктивному производству злаков,

месторождения угля, железа и других промышленных ископаемых – для ин-

дустриальной революции) не отменяет необходимости действия фактора де-

фицита ресурсов для осуществления прежнего – экстенсивного типа произ-

водства (исчезновение крупных и средних млекопитающих, составлявших белковую основу питания в период палеолита в отношении неолитической революции, дефицит посевных площадей – для модернизации). Как видим,

здесь важно определить, какие ресурсы и какого типа производства должны нас интересовать в процессе трансформации – того, который преодолевается,

1 Там же, с. 135.

338

или того, который формируется? Если говорить о модернизации, необходимо доказывать наличие дефицита ресурсов именно аграрного производства, а по отношению к неолитической революции – ресурсов собирательства и охоты.

Неоднозначно воздействие на развитие не только ресурсов, но и при-

родных условий. Рассуждая о причинах неолитической революции, историки часто отмечают наличие «благоприятных условий для земледелия», напри-

мер, теплый климат, пологие берега рек, мягкий наносной грунт и т.д., но при детальном рассмотрении оказывается¸ что эти условия не такие уж легкие.

Так, описывая древнейший очаг земледелия – район Нила, Тигра и Евфрата – ученые констатируют, что люди «встретили здесь весьма неблагоприятные условия»1. Земледелие долгое время удавалось здесь хуже, чем в предгорьях,

и прошли столетия, прежде чем люди научились производить злаки в доста-

точном количестве, выработав необходимую технику, приобретя знания и опыт (третий фактор по Даймонду). Если добавить сюда еще и тот факт, что питание здесь было менее надежно обеспечено2, ситуация с точки зрения классического эволюционизма становится и вовсе противоречивой. «Земле-

делие, увеличивая количество съедобных калорий на единицу площади,

обеспечивало сытость людей хуже, чем охота и собирательство»3. А теперь заметим, что именно здесь, а не в предгорьях, где возникли и исчерпали себя раннеземледельческие культуры, земледелие развилось до необходимой для формирования цивилизации продуктивности.

Таким образом, история неолитической революции указывает на отсут-

ствие ее прямой зависимости от наличия благоприятных условий и даже от самой эффективности земледелия. Оно поначалу нисколько не выигрывало у собирательства и охоты ни в количественном отношении на душу населения,

ни в трудоемкости. В чем же тогда состоял прогресс, и что его порождало?

Полагаем, объяснить это иначе, нежели привлекая понятие «необходи-

мость», невозможно. Именно необходимость, связанная с исчерпанием ре-

1История Востока: В 6 т. Т. 1: Восток в древности. М., 2002. С. 30.

2Там же.

3Даймонд Дж. Ружья, микробы и сталь. С. 138.

339

сурсов предшествующего способа хозяйствования, толкала людей на преодо-

ление новых трудностей. Но и здесь необходимость категорически нельзя понимать как некую предопределенность, наступление которой неизбежно.

Это необходимость как нужда в пропитании, новый источник которого был действительно альтернативен старому и поначалу нисколько не выигрывал по сравнению с ним. Он был не легче, не проще, на первых порах – не про-

дуктивнее, а потому – не «прогрессивнее» в классическом – абсолютном – понимании, но он оставался в тех условиях единственной возможностью на фоне исчерпания или нехватки прежнего источника пищи. И это заставляет обратиться к другому упоминаемому Даймондом фактору, также имеющему ключевое значение, – росту населения. Автор констатирует, что «во всех ча-

стях мира, где доступны данные, археологи находят свидетельства система-

тической связи между возникновением производства продовольствия и уве-

личением плотности населения»1.

Однако и полностью отказываться от тезиса «прогрессивности», если не прибегать к нему априорно, оснований нет. Говоря о конкуренции двух видов хозяйственной деятельности как о параллельных стратегиях, необходимо учитывать такой показатель, как надежность источника, которая росла по мере накопления навыков. Земледелие было прогрессивным не потому, что давалось легче (это, конечно, не так), но в том, что со временем оно давало запас и большую стабильность, чем охота и собирательство, сомневаться не приходится. Тем самым оно создавало меньшую зависимость от природы.

«Зерновые культуры были наиболее универсальными источниками расти-

тельной пищи, легко сохранялись, оставаясь в пригодном для пищи состоя-

нии продолжительное время, служили гарантией против сезонных голодо-

вок»2. Без этого обстоятельства не произошел бы окончательный выбор в пользу земледелия как основного вида занятий, и не было бы пятого (по Даймонду) фактора – непосредственного воздействия земледельцев и ското-

1Там же, с. 137.

2Андрианов Б.В. Земледелие наших предков. С. 38 – 39.

340