Givishvili_G_V_Ot_tiranii_k_demokratii_Evolyutsia_politicheskikh_institutov

7.1.3. Правовые институты

— Мне близка эта тема, и я попробую изложить свою точку зрения на всемирную историю права, хотя и осознаю трудности, стоящие передо мной, — сказал Цицерон. — Первая трудность состоит в том, что мне не известны попытки представить ее в виде каких-либо эволюционных стадий. Но это же обстоятельство позволяет мне обсуждать нюансы этого вопроса без оглядки на чьи-либо мнения. Поэтому я позволю себе высказать предположение, что история права весьма близка политической истории.

По аналогии с развитием политических институтов, можно заключить, что на стадии «упорядоченной анархии» право как именно право отсутствовало вовсе. Его заменяло то, что я условно называю табуацией, или системой отрицаний-запретов на те или иные действия, налагающихся на каждого члена группы. Запретов, отмечу, вызываемых к жизни ложными представлениями об опасностях, угрожающих человеку или обществу в случае их нарушения. Профессора Фрэзер и Тайлор привели массу примеров нелепостей, которыми объяснялись те или иные запреты. К разрешительно-принудительным частям архаичного «права» можно отнести обычаи, порождаемые магическими представлениями. К ним я отнесу магические и охотничьи обряды и инициации, погребальные и аграрные культы и так далее.

Возникновение цивилизации породило законодательство, исходящее от верховного правителя. Пример творчества подобного рода преподал нам великий законодатель древности Хаммурапи. Однако на Востоке довольно скоро отказались от письменной фиксации прав и обязанностей подданных, стеснявших свободную волю правителей. Их заменили либо устные законы и постановления, издаваемые последними, либо те же обычаи, но уже сугубо религиозного толка. Законы Ману в Индии, система шариата в мусульманском мире, Джасак Чингисхана жестко фиксировали положение вещей, бывшее при их создании, и требовали неукоснительного соблюдения статус-кво впредь. Они категорически не были рассчитаны на какое-либо изменение состояния общества, являя собой строго консервативную силу.

Право законодательной инициативы, исходящей не только от правителей, но и от рядовых граждан, обязано своим появлением на свет античности. Три века, предшествовавшие Пелопонесской войне, стали поистине золотой эпохой законотворчества, исходящего от граждан полисов, освобождавшихся от монархического ига. Реформы Солона, Клисфена, Перикла способствовали восприятию греческим обществом традиций писаного права, то есть закона. Его главное отличие от авто-

9.Государь Император утверждает законы, и без его утверждения никакой закон не может иметь своего совершения.

10.Власть управления во всем ее объеме принадлежит Государю Императору в пределах всего Государства Российского.

12.Государь Император есть Верховный Руководитель всех внешних

сношений Российского государства с иностранными державами…

14.Государь Император есть Державный Вождь российской армии и флота…

22.Судебная власть осуществляется от имени Государя Императора установленным законом судами…»xiv.

Всего данная (ключевая) глава содержала 23 параграфа, гарантировавших безраздельную власть монарха над миллионами подданных. Разумеется, далеко не всех из них удовлетворяло это унизительное для их самосознания положение. Поэтому нет ничего удивительного в том, что самодержавие в его традиционной форме было, в конце концов, свергнуто. И наступило время не менее тиранического самодержавия большевиков. Оно, как известно, тоже не всем пришлось по вкусу. Интересно знать — как часто повторяет история самою себя?

К сказанному я должен добавить, что демократия ХХ в. породила еще один, в высшей степени значимый правовой документ — Всеобщую декларацию прав человека, принятую в 1948 г. Вобрав в себя все самые совершенные и передовые идеи всех времен и наций, она вышла за формальные рамки конституций, касающихся частных отношений граждан со своими государствами. Она явила собой универсальное нравственное кредо, определяющее сущность человека как равноправного члена всего мирового сообщества, наделенного свободой, достоинством и непреходящей ценностью личности.

Таким образом, если попытаться рассмотреть институт права сквозь очки эволюции, то, вероятно, можно выделить три стадии его развития. Первую я бы определил как систему обычаев (customs), вторую — как институт установлений (establishments), и только третью — как инструмент собственно права (right, law). Но добавил бы, что третья фаза имела весьма своеобразный вид. Она появилась (античность), существовала какое то время параллельно со второй, но затем была ею поглощена (Римская империя, Средневековье). Тем не менее, со временем она возродилась с тем, чтобы в свою очередь приступить к поглощению своего конкурента — второй стадии (Эпоха Возрождения и наше время).

В конце активной фазы холодной войны между СССР и США некоторые интеллектуалы выражали надежду, что период дивергенции (расхождения) мирового сообщества на капиталистический и социали-

— Прекрасно, прошу Вас, — пригласил его высказаться Черчилль.

7.1.4. Общественная мысль

—Если вы помните, я связал в единое целое первобытную демократию или упорядоченную анархию с присваивающим хозяйством и магическими представлениями, которые порождались гилозоистским и/или анимистическим типом мышления, сказал Тайлор. Упоминал я также о том, что эти магические представления включали в себя около семи или большее число разнообразных верований и культов — промысловых, погребальных и т. д. Тут будет уместно еще раз сослаться на мнение сэра Джеймса (поклон в его сторону) о том, что старое представление о первобытном человеке как о свободнейшем из людей противоречит истине. Он раб, но раб не какого-то отдельного господина, а раб прошлого, духов умерших предков, которые преследуют его от рождения до смерти и правят им железной рукой. Деяния предков являются для него настоящим неписанным законом, которому он слепо, без рассуждений повинуется.

Но вот жернова неолитической революции проворачиваются, и человечество изобретает цивилизацию. Как это грандиозное событие отражается на его коллективном сознании (conscience collective) или коллективных представлениях (representations collectives)? Профессор Дюркгейм, который ввел в обиход эти понятия (поклон в его сторону), не делает между ними существенного различия. Оно, действительно, настолько тонко, что я буду оперировать ими «на равных» в зависимости от контекста. Профессор лишь подчеркивает их принципиальное отличие от сознания индивидуального. Отличие это, если я правильно понимаю его суть, состоит в том, что в каждом из нас есть два вида сознания. Одно — индивидуальное сознание формируется из нашего непосредственного житейского опыта, характеризует нас как личность

иделает нас не похожими на других. Другое — коллективное сознание не заимствуется нами из нашего опыта, но навязывается нам воспитанием и средой. Оно делает нас похожими на других, или точнее — объединяет нас по признаку языка, верования, культурных обычаев

ит. д. Легко понять, что для исторической науки наибольший интерес представляют, в первую очередь, коллективные представления и их преобразования, изменяющие характерного для данного места и времени «типичного» человека. Профессор, правильно ли я передаю вашу идею? — обратился Тайлор с вопросом к Дюркгейму.

—Мысль передана верно, — отозвался тот.

368Глава 7. Восток—Запад: подведение итогов

—Так вот, я задаюсь вопросом, что, в конце концов, произошло в головах людей приобщавшихся к цивилизации? — продолжал Тайлор.

— Главное коснулось того, что возникшее в длительном процессе неолитической революции религиозное сознание заняло доминирующие позиции, а магическое — перешло в разряд нелегитимных суеверий и ложных культов. Попавшим в крайнюю зависимость от стихий древним земледельцам ничего иного не оставалось, как начать заискивать перед изобретенными их воображением богами. Ведь последние, как думалось, правили этими стихиями. В свою очередь, религиозные представления разделились, в зависимости от функций богов и их численности, на моно- и политеистические, на деизм и теизм. Особенно резкий разрыв произошел в авраамических религиях — иудаизме, христианстве и исламе. И, разумеется, все без исключения были крепко связаны с авторитаризмом и социализмом. Таким образом, что касается второй стадии интеллектуального существования человечества, тут тоже как будто все ясно.

Что же можно сказать о начале третьей стадии, обусловленной рождением античных институтов демократии, капитализма и права? Прежде всего то, что коллективному сознанию этой эпохи присуще немыслимое прежде свободомыслие. Скептицизм и критицизм, свойственные ранней греческой философии, хорошо известны. Так, Гераклиту приписывают слова «Личность — божество человека» и «Бессмертные смертны, смертные бессмертны, одни живут за счет смертных, за счет жизни других умирают». Он же вопрошал: «Что есть люди?» И сам же отвечал: «Смертные боги». И далее: «Что есть боги?

— Бессмертные люди». Протагор говорил: «О богах невозможно знать ни того, что они есть, ни того, что их нет». А Анаксагор признавал, что «наш ум есть бог». И еще он говорил: «Над людьми нет вообще никакого промысла богов, но всеми человеческими делами правит случай (тюхе)». Непочтительное отношение к религии приняло в Афинах такие масштабы, что в начале Пелопонесской войны некий Диопиф внес законопроект о привлечении к суду по обвинению в государственном преступлении тех, кто не признает богов и преподает учение о небесных явлениях. Но это не помогло предотвратить распространение агностицизма и даже атеизма. Так что Клитомахом — учеником Карнеада — автора изречения: «Все непознаваемо» даже был составлен каталог безбожников. Живший несколько позже Демокрит также отрицал существование богов, а Эпикур отводил им скромное до ничтожности место в судьбе человека. Его примеру следовал римлянин Лукреций Кар. Коротко говоря, новому коллективному бытию соответствовало и новое коллективное сознание, несмотря даже на то, что оно не стало

общепринятым, и оставалось достоянием меньшей, но зато — думающей части общества.

Античному свободомыслию настал конец с утверждением монополии на коллективное сознание «кроткого» и «человеколюбивого» христианства. Каленым железом, пытками и кострами инквизиции выжигало оно из сознания европейцев малейшие следы независимого и критического мышления. И вновь теперь уже Возрождение изменило ход истории и общественной мысли. Понеся трагические потери в лице Джулиано Ванини и Джордано Бруно, Сигера Брабантского, Мигеля Сервета и других мучеников разума, оно сумело отстоять право на свободные поиски истины. Век просвещения нанес особенно чувствительный удар христианской нетерпимости к инакомыслию. А после Чарльза Дарвина изложенный в Ветхом Завете миф о возникновении мира и человека перестал удовлетворять критериям сколько-нибудь реалистичной истории. Поэтому сегодня основания веры заметно пошатнулись, правда, в основном, в Западной Европе. Здесь, по данным различных статистических исследований, проведенных в 2005– 2007 гг., процент атеистов колебался в пределах от 18 до 80. Наибольшего значения он достигал в Швеции (45–85 %), промежуточного — во Франции (43–54 %). Помимо этого было выявлено, что существует четкая отрицательная корреляция между уровнем интеллекта (IQ) или образованностью и религиозностью. Также было отмечено, что чем выше научно-технический потенциал общества, тем меньше оно склонно доверять религии. Из этой закономерности выбиваются, как ни странно, США.

Я пребываю в некотором замешательстве перед тем фактом, что среди стран, наиболее передовых в смысле развитости экономических, демократических и правовых институтов, они занимают едва ли не первое место по уровню религиозности населения. 90 % американцев верят в бога, 60 % ежедневно молятся, 46 % еженедельно посещают церковь, синагогу или мечеть. И в этом отношении они сравниваются с наиболее отсталыми странами мира. Правда и среди американцев прослеживается та же четкая обратная зависимость между образованностью и интеллектом с одной стороны и религиозностью, с другой. Согласно данным журнала Nature среди членов Национальной Академии наук верующих было только 7 % опрошенных. В среднем по стране доля верующих составила 85 %. Можно ли в этой связи думать, что в невероятно сложном мире человеческого сознания не бывает правил без исключения? И еще — верно ли будет предположение, что в смысле коллективных представлений американцам свойствен больший консерватизм, чем европейцам, поскольку их страну образовали чрезвы-

—Каждое время порождает свои бессмертные мифы? — вопросительно сказал Рузвельт.

—Да, они рождаются, но не умирают, — подтвердил Тайлор.

—Принято считать, что всякое начало имеет свой конец. Выходит, случай с бессмертием коллективных представлений представляет собой исключение из правила? — заключил Рузвельт с плохо скрытым сомнением. — Кто хотел бы что-либо добавить к сказанному?

—Я вижу, сегодня многие признавались в том, что под влиянием получивших известность новых фактов пересматривали свои прошлые взгляды на те или иные рассматриваемые здесь проблемы. Я, увы, не составляю исключения, и готов доказать это, — сказал Руссо.

—Мы — само внимание, — сказал Черчилль.

7.1.5. Эволюция культуры в узком и широком смысле

— В свое время я имел неосторожность заявлять, будто культура явилась наказанием человечеству за его отказ от добродетелей каменного века, — продолжал Руссо. — Я готов заявить, что те нападки, которым я подвергал науки, искусства и гражданские институты, заменившие собой естественное состояние человечества, оскорбительны и неуместны не только для тех, кто отдает им свой разум, свою душу и силы, но и для нашей цивилизации в целом. Более того, теперь я вижу, что почти все волны изобретений и открытий культуры хронологически совпадали с теми тремя этапами эволюции, о которых говорили все выступавшие до меня. В особенности эта корреляция касается коллективного сознания. Речь, мифы, всевозможные обряды и культы, танцы, живопись, скульптура, украшения — производные каменного века и магического сознания. Материальная культура этого круга ограничивается производством примитивных орудий охоты, утвари, строительства укрытий и примитивных жилищ. Письменность и счет, архитектура и поэзия, ирригационные сооружения и разнообразные орудия труда украсили все цивилизации, отличавшиеся сугубо религиозным сознанием. Наконец, третья волна эволюции одарила человечество философией и наукой, высоким искусством — ваянием и театром, оперой и балетом, литературой и кинематографом, высокими технологиями и завоеванием океанских глубин и космических высот. Достигнуто все это благодаря преимущественно рациональному и часто — светскому сознанию. И можно думать, что ни одно из этих порождений человеческого ума и таланта никогда не уйдет в небытие.

372Глава 7. Восток—Запад: подведение итогов

—Поскольку это было бы несомненной потерей, — согласился Черчилль. — Благодарю Вас, господин Руссо. Кто хотел бы дополнить сказанное?

—Если таковых нет, то позвольте мне завершить дискуссию о схеме мировой истории, как я предполагал, поскольку теперь о ней сказано достаточно и вопрос рассмотрен, можно считать, со всех сторон, — сказал Геродот. — Я начну с констатации факта. Что мы можем считать не вызывающим сомнений? Первое — то, что короткую, но весьма бурную историю человечества составили три эволюционные волны (как выразился господин Руссо), или три последовательно совершавшиеся революции. Первая — сапиентная, породила Homo — вид, почти совершенно единый в культурном отношении в двух смыслах — как в широком, так и в уровне развития. Вторая — неолитическая. Она развела род человеческий по локальным или региональным, слишком часто конкурирующим между собой и даже враждебным цивилизациям. Последние отличались между собой лишь в узко культурном смысле (язык, верования, обычаи), но полностью совпадали в том, что касалось политического устройства, хозяйственных отношений, отсутствия правопорядка, строго религиозного типа коллективного сознания и мышления. Наконец, третья — античная. Она произвела на свет цивилизацию, способную вновь объединить человечество в единую глобальную семью. Эту способность гарантируют сопутствующие ей демократия, рыночная экономика, правовые институты, плюрализм мышления и сознания.

Здесь я хотел бы внести принципиальное уточнение в понятия «волна» или «революция», с одной стороны, и с другой — «стадия» или «фаза». Соотношение между ними таково, на мой взгляд, что революция означает переход от одной, эволюционно низшей стадии к высшей. Тем самым, признается, что всякое эволюционное развитие совершается скачками, включающими в себя периоды быстрых, радикальных, качественных преобразований и периоды дальнейших рутинных, количественных изменений. То же самое, но со знаком минус можно сказать о контрреволюции — процессе быстрого возвращения какого-либо культурного феномена из состояния высшей стадии в низшую, с дальнейшим его регрессом или стагнацией.

Теперь — о характере и темпе протекания этих стадий. Скорость рождения новаций на первой стадии была относительно мала, но общее направление изменений было несомненно прогрессивным. Вторую стадию отличала цикличность с близкой к нулевой скоростью преобразований. При ней позитивное развитие совершалось в течение весьма короткого периода времени, и непременно завершалось либо