Глаголы говорения — динамическая модель языковой картины мира опыт когнитивной интерпретации - Антонова С.М

лирование называют «функционирующей теорией» [Слободчиков 1976, с. 28].

Термин модель в науке неоднозначен. Выделяют два круга его значений:

1) модель как искусственно созданный объект, «который, будучи аналогичен исследуемому объекту, отображает и воспроизводит в более простом, уменьшенном виде структуру, свойства, взаимосвязи и отношения между элементами исследуемого объекта, непосредственное изучение которого связано с какого-либо рода трудностями или просто недоступно, и тем самым облегчает процесс получения информации об интересующем нас предме-

те» [Кондаков 1975, с. 360-361]; 2) модель как способ описания объекта, своеобразный инст-

румент познания мира.

В данной работе модель используется как способ описания ЛСГ глаголов говорения. Моделируется системная организация группы, исходя из ядерных её единиц и их системообразующих свойств и системных связей, отношений по трём осям структурирования ЛСГ, а ЛСГ, в свою очередь, рассматривается в свете языкового, научного, концептуального и художественного моделирования картины мира и как оптимальная, адекватная модель языковой системы.

Такой подход представляется тем более обоснованным, что

впоследнее время все чаще и убедительнее звучат голоса учёных

впользу обращения к лексическому ядру языка, «определяющему национальное своеобразие языка в целом и его лексико-семан- тической системы в частности» [Кретов 1987, с. 85]. В плодотворности такого подхода к проникновению в ЛСС убеждает многое. Возьмём, к примеру, аргументы А.А.Кретова: «Ядро, в отличие от периферии, обозримо, компактно и в то же время оно сохраняет, удерживает свойства системы в целом и в силу этого может выступать в качестве её представителя. Имея компактное описание лексико-семантической системы, мы можем представить её в учебниках и программах. Сравнивая системную организацию ядерной лексики разных языков, мы получаем возможность создать типологическую лексикологию. Сравнивая системную организацию ядерной лексики на разных этапах развития одного и того же языка, мы получаем возможность создать историческую лексикологию данного языка» [Кретов 1987, с. 92-93]. И, добавим от себя, имея компактные описания ЛСС, мы получаем возможность устанавливать общее и специфическое для функциональ-

111

ных разновидностей национального языка, разных стилей литературного языка, судить о характере их взаимодействия на уровне систем и единиц этих систем.

О моделировании в первом смысле слова можно говорить в связи с табличным и схематическим отражением в работе тех, иначе с трудом обозреваемых в рамках данного исследования, сторон системной организации ЛСГ и функционирования её единиц, которые, тем не менее, связаны с избранным аспектом исследования и работают на решение его задач. Приводятся результаты такого моделирования ЛСГ в приложении к работе.

Впонимании модели предложения автор следует за Т.П.Ломтевым и М.Д.Степановой, рассматривая её как «выкристаллизовавшиеся в языке структуры, связанные с тем или иным обобщённым значением и способные наполняться различным лексическим материалом» [М.Д.Степанова 1963, с. 9]. Это определение — приложение дефиниции языковой модели, данной М.М.Гухман, к конкретному объекту исследования1.

Вспособах моделирования предложения отразилась эволюция синтаксических идей — традиционная модель членов предложения, дистрибуционная модель, модель непосредственно составляющих, трансформационная модель, структурная и, наконец, семантическая модель. Причём, уже поиски оптимальной модели предложения и каждая из найденных моделей постепенно, но неотвратимо убеждали учёных в том, что, в отличие от логики и искусственных систем, в естественных языках семантичны и «отношения между символами», а не только «отношения символа к сущностям, находящимся вне предметного ряда» [Вайнрайх 1970]. Одновременно с семантизацией всех аспектов моделирования, как

ив целом исследований предложения, сложились представления о предложении как многоаспектном явлении, разъятие которого возможно только при условии последующего синтеза. Вместе с тем сложились и два основных направления в его моделировании: моделирование в узком смысле, направленное на денотативную сторону предложения (лексическая наполненность, номинативный минимум предложения), и моделирование в широком смысле, предполагающее исследование и временного, и модального, и денотативного плана предложения. В данной работе реализуется первый подход к моделированию предложения.

1 См. [Гухман1970, с. 157]: «мысленно созданная структура, воспроизводящая в схематизированной (упрощённой) форме сущностные отношения и связи языковой системы».

112

Многоаспектный характер предложения отражён в количественной и качественной характеристике глагольных актантов в пределах модели предложения. Качественная характеристика актантов даётся на трёх уровнях: синтаксическом, морфологическом, лексико-семантическом — соответственно в терминах членов предложения, в форме поверхностных падежей, в терминах лексико-семантических классов слов.

Описания диалектного синтаксиса предпринимаются обычно с опорой на зафиксированный тем или иным способом поток звучащей речи. При этом адекватным (а потому и рациональным с научной точки зрения) диалектной синтаксической системе, признаётся такое её описание, которое основывается на изучении диалектного высказывания (ДВ). ДВ удовлетворяет всеми параметрами критериям, предъявляемым к единице описания синтаксиса: это сегмент потока речи, на которые «естественной интонационной расчленённостью» делится последовательно и без остатка текст и который обладает «интонационной оформленностью, коммуникативной организованностью, информативной достаточностью»1. Отличает ДВ от высказывания, выделяемого традиционно в русской грамматике и в РРР, их больший объём и структурная сложность. Именно пределы ДВ избираются в работе за достаточные для актуализации глагольной семантики. При неполноте реализации глагола в ДВ учитывается ближайший контекст.

В работе осуществляется анализ функционирования глаголов речи в диалекте и в языке художественной литературы. Эти два функциональных пласта русского языка избраны в качестве источников исследования не случайно. Определяющим здесь было, конечно, то, что изучение ЛСГ речи, имеющее уже богатейшую историю, осуществлялось и в синхронном плане, и в диахронии преимущественно на материале художественной речи и литературного языка, хотя фактически для многих исследователей это явления совпадающие, ибо за основу, за образцы литературного языка, чаще всего и избираются тексты художественной литературы2. Следовательно, те закономерности, которые уже выявлены в функционировании глаголов речи, в организации их внут-

1 Гордеева 1983, с. 223. Ср.: Русская грамматика 1980. Т.II, с. 7; Русская разговорная речь, 1973, с. 218-225.

2 См., в частности, работы В.П.Бахтиной, А.В.Величко, Р.С.Акопяна, З.В.Ничман, Л.Г.Бабенко и даже Т.В.Кочетковой, исследующей разговорную разновидность языка.

113

ренней структуры, в конституирующих свойствах и пр., выявлены именно на материале языка художественной литературы и свойственны им именно в этой разновидности языка. В то же время, на диалектном материале ни одна из проблем ещё не решалась, хотя и в диалекте глаголы речи — одна из богатейших и активно развивающихся микросистем лексики. Так, только в среднеобских говорах нами выявлено более 200 собственно диалектных ЛСВ, большей частью известных на территории многих современных русских говоров. Вполне закономерно поэтому стремление выяснить, для обозначения каких сторон речевой деятельности используются эти единицы, по каким семантическим и синтаксическим признакам они противопоставлены и взаимосвязаны с общерусскими глаголами речи, что в их функционировании является общеязыковым, а что — чисто диалектным. При этом в диалекте мы стремимся, с одной стороны, максимально полно представить лексический состав ЛСГ, обусловленный именно диалектным своеобразием единиц, что достигается за счёт обращения к среднеобским говорам как макросистеме, а с другой стороны, проанализировать максимально полно функциональные свойства глаголов говорения в диалекте, для чего избираются диалектные микросистемы — говоры Приобские и Притомские.

Думается, соединение этих двух подходов вполне допустимо. Во-первых, типологическое единство среднеобских старожильческих говоров доказано многочисленными исследованиями томских диалектологов на всех уровнях языковой системы (В.А.Сенкевичем, В.В.Палагиной, О.Н.Киселевой, Г.А.Садретдиновой, Е.М.Пантелеевой). Так, на фонетическом уровне общность говоров обнаруживается в системе фонем, в характере их позиционных чередований и в единстве речевых реализации большинства фонем. На морфологическом уровне это и характер основных грамматических категорий всех частей речи, и общность материального воплощения большинства словоформ имен и гла-

гола. На лексическом и фразеологическом уровнях, где осо-

бенно ощутимы бывают различия диалектных микросистем, отмечается, тем не менее, значительная доля общности основного словарного фонда (предметно-бытовой, производственно-промыс- ловой, непредметной и др. групп лексики). Для синтаксического уровня вообще более релевантны общие черты для всех говоров, поскольку их объединяют устность, спонтанность и др. признаки разговорной формы языка и общая противопоставленность в этом плане кодифицированному литературному языку. В

114

среднеобских говорах это синтаксическое единство обнаруживается и в общности конструкций простого и сложного предложения, и в общности реализации валентностей знаменательных частей речи.

Другим аргументом в пользу избранного подхода к диалектной системе является открытость её лексической подсистемы, причём открытость не только для инодиалектных (в пределах макросистемы среднеобских говоров) элементов, но и для литературного влияния. В этом плане соотношение исследуемых нами диалектных микросистем (Приобских и Притомских говоров) и диалекта, взятого на уровне макросистемы (говоры Среднего Приобья), изоморфно, или, как минимум сопоставимо, с соотношением языка художественной литературы (одной из подсистем литературной макросистемы) и литературного языка, взятого на уровне системы систем: микросистема обладает свойствами макросистемы и, одновременно, храня свою специфичность, представляет направления отношений между подсистемами и макросистемой для влияния на неё со стороны иных макросистем (в случае с диалектной макросистемой — для влияния литературного языка, других диалектов, разговорной речи и просторечия; в случае с литературным языком — для влияния разговорной формы языка во всех её разновидностях — от фольклорной до жаргонной).

Двум подходам к диалекту — экстенсивному и интенсивному — соответствуют два подхода к материалу литературного языка: для более широкого представления лексического многообразия глаголов говорения в ХС берутся произведения различных авторов, работавших в XIX-XXвв. в русской литературе; функциональные особенности глаголов выявляются через анализ их функционирования на сокращенном временном отрезке (70-90-e годы XX столетия) и в языке отдельных поэтов и писателей. Кроме того, сопоставление на материале художественной литературы и диалекта позволяет выявить весь диапазон функциональных способностей глаголов речи, выявить типовое и познать специфическое в закономерностях и в отношениях их семантики и синтагматики, установить факторы, определяющие глагольную валентность и её реализацию в речи. Думается, что решению подобных вопросов должен способствовать выбор именно полярных типов реализации системы русского языка, какими и являются язык художественной литературы, посредством которого осуществляется эстетическая функция литературного языка, и диалектная речь,

115

не имеющая даже своей кодификации, существующая лишь в устной форме. Однако даже при такой явной противопоставленности, которая обнаруживается в этих двух способах реализации языковой системы, несомненна и сопоставимость их: глаголы говорения соотносятся и в кодифицированном литературном, и в диалектном языке с одной и той же «системой реалем», используются обычно в зоне авторской речи с той лишь разницей, что в роли автора в языке художественной литературы выступает, как правило, образованный человек, носитель литературного языка, в совершенстве владеющий его нормами, а в говоре — носитель диалекта. Более того, глаголы речи, независимо от сферы их функционирования, выступают в синтаксических конструкциях, порождаемых одной и той же пропозициональной семантикой. Именно поэтому представляется небезынтересным выяснить общее и специфическое в соотношении синтаксической конструкции и пропозиции в литературном языке и в диалекте.

И ещё одна причина такого сопоставления — глаголы речи преимущественной активностью функционирования характеризуются именно в стиле художественной литературы, на что указывают и данные частотного словаря, и статистический анализ, произведённый некоторыми исследователями. Так, Т.В.Кочеткова установила, что на 1245 словоупотреблений глаголов речи в художественном стиле приходится 498 употреблений в научном стиле, 281 в частных письмах [Кочеткова 1978, с. 4]. При этом индекс разнообразия глаголов речи в художественном стиле — 0,22, в научном — 0,14, в разговорной речи — 0,13 [там же, с. 8], а лексическая представленность — 277 различных лексем в художественном стиле (ХС), 124 — в разговорной речи (РР). Т.В.Кочеткова отмечает также, что РР и XC не отличаются по степени употребительности глаголов речи (124 — РР, 125 — ХС), а научному стилю (НС) глаголы говорения почти не свойственны, т.к. в нём нейтрализованными оказываются ведущие семы этих глаголов — «устность» и непосредственность передачи информации [там же].

Всё это, думается, доказывает правомерность избранного нами плана сопоставления, тем более, что только в художественном стиле можно наблюдать практически полную лексикосемантичеcкую парадигму глаголов говорения, а употребление глаголов тщательно продуманно автором, виртуозно, учитывает всю палитру сочетаемостных, функциональных свойств лексемы. Такой подход к употреблению глаголов речи в ХС объясняется

116

многими причинами. Не последнюю роль играет здесь стремление автора избежать штампов, повторов, не обеднить язык произведения, тем более, что глаголы речи — один из важнейших лексических пластов, формирующих и общий тон, настроение произведения, и проявляющих самобытность авторского голоса, его манеры повествования и отношения к героям. Новатором в этом отношении был Ф.М.Достоевский, который заставляет своих героев «говорить-двигаться словами-жестами» [Илюшин 1969, с. 21]: «Легко понять писателя, который избегает «скучных» слов сказал, ответил, не говоря уж о частых повторениях таких слов. Сами по себе они кажутся бесцветными. Допустим, герой что-то сказал; этого мало — важно знать, как он сказал: «сказал шёпотом», «сказал так, словно мяукнул». Но в этих случаях предпочтительнее, пожалуй, такие конструкции, как «..., — прошептал он»; «..., — мяукнул он». Это один из способов насытить прозу образными выражениями, чтобы она не была «гола как-то». Стилистически нейтральному глаголу речи предпочтительнее эмоционально окрашенный, экспрессивный. Следовательно, и частотность этих глаголов в художественном произведении выше, чем в речи разговорной, не выполняющей эстетической функции.

Однако это далеко не единственный способ выразить авторское начало в речи. Идёт и сегодня напряжённый писательский поиск наиболее образных средств передачи речевой характеристики героев. В.Шукшин, Ю.Бондарев, Б.Васильев отнюдь не отказываются от использования ядерных глаголов говорения, уже наскучивших казалось бы читателю. Так, отвечая на анкету журнала «Вопросы литературы» [1967. — № 2]. В.М.Шукшин гово-

рил: «Прямая речь позволяет мне крепко поубавить описательную часть. Какой человек? Как он думает? Чего хочет? В конце концов, мы ведь так и составляем понятие о человеке — послушав его. Тут он не соврёт — не сумеет, даже если захочет». Бле-

стящий образец такого «предельного самораскрытия» героя — «Раcкас» В.Шукшина, представляющий собой прямую речь героя — без авторских комментариев, вводов, перебивов, со всеми грамматическими, «орфоэпическими», стилистическими, лексическими её приметами, выражающими одновременно (своей соотнесённостью с представлением читателя о литературной норме) и авторский взгляд на героя. Возможно, поэтому Шукшину хватает глагола сказать, чтобы передать самые разные оттенки ситуации говорения, а семантическая структура глагола разрастается до 22-х ЛСВ, эксплицируя свойства доминанты в разговорной речи.

117

Но и обратные процессы, когда авторское слово новаторским, подчас окказиональным является и по лексеме, и по её контексту, не противоречат системности. Хорошо об этом говорит И.А.Стернин: «При наличии яркой образности в употреблении слова нельзя говорить о новом значении данной единицы или считать, что у соответствующего предмета появилось новое название.<...> В случае окказионального образного употребления слова правильнее говорить о том или ином актуальном смысле знаке, об употреблении слова, а не его значении. Наличие яркой образности значения свидетельствует как об окказиональности данного употребления, так и о том, что в данном случае мы имеем дело не с новым отдельным значением, а с актуализацией определённых признаков «старого», известного значения». Образное употребление слова может впоследствии постепенно, через переходные состояния, перерасти в системное значение, считает И.А.Стернин и определяет актуальный смысл знака как «коммуникативно релевантную часть системного значения слова» [Стер-

нин 1979, с. 71].

Следовательно, ХС даёт нам реализацию той более сложной ЯММ, которая всегда присуща языку нации на высокой ступени его развития и вне сравнения с которой адекватно ЯММ представить нельзя. Он даёт представления не только об основном словарном фонде, но и о ресурсах, перспективах его использования

иразвития, имеющихся в нашем языковом сознании и в системе языка. «За» обращение к тексту во всех его даже крайних, полярных, функциональных и социальных разновидностях выступает

исовременная методика анализа значения. «От компонентного анализа к компонентному синтезу» призывает переходить А.М.Кузнецов [Кузнецов 1986] и видит возможности синтеза разъятой семантики в обращении к языковому сознанию носителей языка и в изучении текстовой её реализации. Все на макро- и микроуровнях выявленные компоненты лексического значения синтезируются, взаимодействуют, выстраиваются в гармоническую действующую систему только в текстовой реализации, изучение которой также пока только начинается.

Для данного исследования принципиально важно, что в устной речи вообще и в диалектной, в частности, коэффициент частотности лексем в большей степени соответствует их употребительности, ядерному или периферийному положению в ЛСГ, а говорящий, как правило, не борется с «вездесущностью» ядерных лексем, а идёт у неё «на поводу», отражая функциональную

118

универсальность доминанты микросистемы. Сопоставляя функционирование глаголов говорения в ХС и в устной речи, мы, с одной стороны, имеем почти полную лексико-семантическую парадигму глаголов речи, с другой — практически полную картину актуализации функциональных возможностей ядерных глаголов. Всё это создаёт условия как для познания возможностей языка, парадигматических, синтагматических и деривационных отношений глаголов речи, так и для выявления их функциональных возможностей.

Таким образом, текстовое поведение глаголов одной ЛСГ — это функциональная проекция коммуникативно значимых системных характеристик, источник знания о моделируемой этой ЛСГ предсистеме, её внутреннем устройстве, системных свойствах и законах функционирования ЛСГ. Идеальным объектом для подобного исследования являются глаголы говорения, взятые в общенациональном масштабе во всём диапазоне их семантических, ономасиологических и функциональных характеристик, с учётом всех имеющихся о них в науке сведений.

При этом источником информации о ЯКМ, отражённой в ЛСГ, должны служить: 1) знание (научное и бытовое) действительности, отраженное в научных классификациях самой действительности и связанных с ней языковых систем, в коллективном и индивидуальном практическом и речемыслительном опыте; 2) знание основного ядра лексической системы языка как системы номинативных единиц, используемых для обозначения элементов и отношений реальной действительности; 3) знание ре-

зультатов межуровневого синтезирования способов языкового воплощения картины мира, отражённых в слове как единице ЛСС,

зафиксированных в классификациях лексики и словарных дефинициях; 4) знание законов, средств и способов развития, рас-

пространения и модуляции ЯКМ, полученной через отдельное слово, по трём осям структурной организации слова — парадигматической, синтагматической и эпидигматической.

Сказанное подтверждает правомерность полевой концепции ЛСГ: рассматривать системное устройство и функционирование ЛСГ необходимо «из центра», от доминанты, сквозь призму актуализации её системных свойств в сочетаемости.

Чтобы выявить номинативные способности единиц группы представлять ситуацию говорения, вести анализ необходимо с учетом всего объёма глаголов, соотносимых в тексте в КЛЯ и в Д с процессом говорения: ядерных и функционально-текстовых,

119

общерусских, стилистически отмеченных и нейтральных, диалектных и авторских. Чтобы установить инвариантное и специфическое в отражении концептуальной картины мира средствами системы КЛЯ и Д следует выявить структурную доминанту и периферию ЛСГ для. обеих разновидностей языка, семантическую структуру ЛСТ в целом: характер системной организации, микросистемы, входящие в ЛСГ, участки и формы взаимодействия их подсистем внутри ЛСГ и вне её пределов.

Искать общее и специфическое двух функциональных разновидностей языка в представлении ситуации говорения следует и в текстах. Именно они воплощают, как результаты индивидуального языкового творчества, «особое видение мира», сложившееся в данном языковом коллективе (ассоциативные ряды, традиционные способы метафоризации и образности вообще, косвенных наименований и др.).

Осознавая, что круг проблем, актуальных для дальнейшего совершенствования научного знания о языковой системе, не исчерпывается затронутыми нами в данной работе, подведём основные итоги их анализу в связи с задачами, аспектом и материалом настоящего исследования. Сложность системной организации языка, ЛСС и слова как их центральной единицы, требует от исследователя языка поиска таких оптимальных для её представления участков, которые, сохраняя все или большинство из свойств системы в целом, были бы обозримы в границах и характеристиках, т.е. обладают свойствами модели ЛСС. Всем этим требованиям отвечают ЛСГ. «Правильно добыть общее понятие о русском глаголе можно только из постепенного обобщения частных понятий о нём», — утверждал А.А.Потебня.[Потебня 1977, с. 247]. И современное знание об организации лексико-семантической системы глагола и его функционировании — результат развития исследовательской мысли именно в этом направлении.

Многозначное же глагольное слово как лексико-семантичес- кое целое (поле) являет собою концентрированное выражение системности языка при одновременном концентрированном выражении асимметрии языкового знака: при уникальной семантической сложности — минимум показателей этой сложности в самом знаке. Поэтому именно при обращении к глагольному многозначному слову особенно актуально требование A.A.Потебни видеть слово конкретным, в его конкретных связях, живым, а не мнимым, не «лексикографической фикцией», не океаном с застывшими волнами, не остановленным мгновением. Вне

120