Глаголы говорения — динамическая модель языковой картины мира опыт когнитивной интерпретации - Антонова С.М

Рассмотренные примеры могут служить иллюстрацией ещё одного проявления общности глаголов мышления и речи — общности их конструктивных способностей, которая также вытекает из объективной связи именуемых ими процессов. Во-первых, из

общности субъекта мышления и говорения. Это единственное,

уникальное на Земле существо — человек (и/или всё, что по ка- ким-то причинам к нему приравнено), наделённый мозгом, отличающимся от мозга других существ: изумительно сложный и эффективный, он даёт человеку возможность оперировать мыслями-понятиями, облечёнными в словесную форму. Способность человека говорить и способность мыслить — это в одинаковой степени функции высшей — Homo sapiens и Homo loquens — организации мозга. Поэтому и субъектом мышления и говорения может быть только человек. Во-вторых, общность конструктивных свойств глаголов двух ЛСГ выражается в характере их объекта — содержание мысли/речи. Практически всегда эта общность предельна: это один и тот же объект и с семантической, и с лексической, и с формальной точек зрения, т.к. обычно что думают, то и говорят. Более того, и думают, и говорят, облекая мысль в словесную форму. Общность содержания речи и мысли выражается и грамматически, в средствах заполнения объектной позиции: это ПР, КР и С. Причём общность глаголов двух ЛСГ обнаруживается и в том, что для них ономасиологически ПР в позиции объекта содержания мысли-речи исторически и деривационно первична, все же остальные формы заполнения этой объектной позиции являются вторичными, производными от ПР, усекающими и компрессирующими её. При этом все деривационные отношения остаются живыми для глаголов обеих групп, как и трансформация ПP ↔ КР ↔ C. Интересные примеры контаминации как отражения разных ступеней деривации даёт диалект. Третья позиция, общая для глаголов речи и мысли — позиция делиберативного объекта. Самой частотной формой выражения этого объекта при глаголах обеих ЛСГ является форма СоП (СпроВ). Четвёртая валентностная общность исследуемых глаголов — сир-

константы образа действия, времени и места, изучение кото-

рых всё ещё остается делом будущего, в особенности для глаголов мышления.

Объективная противопоставленность процессов мышления и речи также находит своё отражение в языковой системе и в функционировании глаголов соответствующих ЛСГ. Прежде всего противопоставлены лексические средства, обозначающие оба процесса: они образуют две самостоятельные ЛСГ. Каждая из ЛСГ

261

имеет свою, оригинальную структуру, свою собственную доминанту, ядро, периферию, свою парадигматику, синтагматику и эпидигматику. Каждая из этих макросистем живёт в языке своей жизнью, по своим законам, причём оригинальность, самостоятельность их функционирования проявляется даже в том, что эти системы объединяет. Так, при общности субъекта, глаголы мышления и речи по-разному «относятся» к использованию в качестве его имени неантропонимов, что приводит к несовпадению амплитуд семантического колебания имён субъекта. Неантропоним в роли имени субъекта речи или мышления может отражать разные типы взаимодействия элементов пропозициональной структуры, на каждый из которых язык реагирует по-разному. Возможны четыре варианта реакции языка на несовместимость в реальном мире субъекта и действия: (1) отторгнуть как конструкцию аномальную с точки зрения смысла и не принимать в языковую систему; (2) принять в языковую систему как структуру, предназначенную для отражения ситуаций особого, антропоморфного, мира (сказки, мифа, например); (3) принять в систему нормированных структур как отражающую метафорическое использование существительных, т.е. как структуру, обслуживающую эстетическую функцию языка; (4) принять в языковую систему как структуру, отражающую развитие у глагола нового ЛСВ, вводящего его в другую ЛСГ.

При этом первый вариант реакции, кажущийся самым естественным, в действительности оказывается едва ли возможным: хотя способностью говорить и мыслить обладает только человек, ни одному из предметов, веществ, свойств и пр., мыслимых как предметы, невозможно отказать в этих способностях в условиях фантастического мира. А потому трудно, если вообще возможно, назвать предложение, которое, будучи корректным грамматически, было бы не принято языковой системой как бессмысленное, не отмеченное в языке, семантически «невменяемое» из-за нарушения «семантической конгруэнтности», зато практически всегда возможно «переключение» ситуаций, стоящих за подобными предложениями, в мир сказки, фантастики, где любые отношения между предметом и действием оказываются вполне естественными, где даже амёба, быстрота, шкаф, кирпич, трава, сигарета могут говорить, думать, дышать. И даже предложения типа: «Си-

гарета говорила два яблока под жёлтым часом» (пример семан-

тической «невменяемости», приводимый П.Сюрреном) или «Си-

гарета думала два яблока под жёлтым часом» — найдут свою естественную для такого мира пропозицию. Эстетическая функ-

262

ция языка оставляет постоянно открытым и третий путь реакции языка на рассматриваемые структуры, когда олицетворяется субъект: О чём-то задумчиво шепчутся ивы; О чём-то задума-

лись ивы. Зато четвёртый способ реакции возможен только по отношению к конструкциям с глаголами говорения, глаголы же мышления в этом смысле автосемантичны и индифферентны по отношению к семантическим вариациям лексического наполнения субъектной позиции. Порог их семантической чувствительности к наполнению субъектной позиции можно представить оппозицией антропоним/неантропоним. Ограничены и способы номинации субъекта мышления, поскольку актуальным участком всего комплекса анатомо-физиологических, социальных, психологических характеристик человека. Условием, обеспечивающим протекание этого процесса, является только наличие функции головного мозга, что минимизирует лексическую вариативность в субъектной позиции при глаголах мышления. Глаголы же говорения очень чутки даже к лексико-семантической природе субъектного актуализатора, поскольку в ней эксплицируется аспект говорения и связь его со смежными процессами, т.е. и лексико-семантическая дифференциация ЛСГ говорения, и связи этой группы на внешнем уровне. Противопоставленность процесса мышления как внутреннего, внешне не выявленного, речевому процессу как очевидному для окружающих, сориентированному на слушателя и зрителя, воплощается и в противопоставленности глаголов мышления и речи их субъектной (см. схему 10) и объектной валентностью.

Так, обращённость речи, её внешняя выявленность делают возможным не только объектную позицию со значением адресата или собеседника, но и объединение обоих участников речевого действия в одном действующем субъекте совместной деятельно-

сти, например: Доктор и девушка толковали о предчувствиях (Ч.).

Глаголы мышления называют процесс, протекающий внутри субъекта, внешне не выявленный, не обращённый ни к кому, не известный окружающим, а потому и не предполагающий соучаст- ника-единомышленника или адресата мыслей, даже если допускается, например, в условиях художественного контекста, в целях создания образности, возможность «материализации» мысли вне речевой формы и тем самым допускается передача мысли, её ад-

ресация. Например: Раздаётся телефонный звонок. Я знал, что это Мика. Когда я о ней думал, она это слышала, поскольку мысль материальна (Ток). Однако, если мы захотим образ развить и представить процесс мышления как диалог, валентностные свойства

263

глагола мышления останутся не развившимися по существу, хотя формально мы глагол наделим способностью называть действие, протекающее как диалог. Например, создадим предложение по образцу чеховского с предикатом-глаголом мышления: «Доктор и девушка думали о предчувствиях». Действие, субъект которого формально является субъектом совместного действия, будучи названным глаголом мышления, не приобретает характера распределённого между субъектами, диалогичного по форме, взаимно направленного. Это всё равно монолог, но монолог двух лиц, действие двух субъектов, мыслимое как единое, направленное на одно — на тему мысли. Можно даже лексически обозначить процесс мысленного общения, создав для этого специальную лексе-

му, например: Каждый лектор знает, что просто читать по написанному нельзя, не рискуя утратить контакт со слушателями. Чтобы пробудить аудиторию «сомыслить», необходимо имитировать обстановку непосредственного рождения мысли, даже импровизировать, а это всегда сопровождается употреблением некодифицированных речевых средств (Лаптева). Можно даже предположить, что кто-то с кем-то «сомыслит», однако опять же взаимонаправленности действие не приобретает. Мышление — процесс всегда внутренний1, не направленный на «соучастника» иначе, как на предмет мысли. Кроме того, практически невозможно думать с кем-то, поскольку совместность предполагает взаимное обнаружение мысли, возможное лишь через речь, а мысль, которая «обнаружила» себя, превращается в речь. Потому и субъект совместности возможен только при обозначении процесса мышления глаголом речи (если, конечно, можно считать соучастником действия самого себя), как в случае: Брат не довольно прак-

1 Более того, сегодня и чувствовать — любить даже — нельзя без посредства слова, речевого взгляда, или встроенного в нас наблюдателя. Относясь к потаённому, происходящему внутри человеческого сердца и души, чувство требует манифестации и экспликации в человеческой и человечной форме — вербализации, так как именно в сокровенном возможен обман. «Обман — это плата за возможность не быть ангелом. Кто не ангел? Тот, у кого есть бытие в себе. Вот есть это бытие и можно говорить от себя, т.е. выдумывать. Что нас может водить за нос? Выдуманное. У ангела нет этого бытия. Он не говорит от себя. Но он и не обманывает. Ангел, как и ноль, ничего не прибавляет. От себя говорят в мире утраченной простоты, т.е. в мире, образованном образами. Вот У.Эко. Он любил образованную женщину, хотя и понимал, что что любить образованную женщину нельзя. Почему? Да потому, что что её нельзя любить по-просто- му. Без культурных посредников. Простое чувство ей недоступно. Она ждёт цитату. [Гиренок, с. 10]

264

тичен, — рассуждал он {Павел Петрович} сам с собою, — его обманывают (Тург.). Сочетание сам с собою здесь лишь показатель мысленного рассуждения, внутреннего диалога. Нехарактерность подобной раздвоенности субъекта для процесса мышления грамматически выражается в обстоятельственном значении позиции, именующей «субъектов» действия, в чём убеждает допустимость замены про себя ↔ мысленно, что исключено при обозначении подлинных собеседников-участников диалога: Мы с вами поспорим о Шекспире (Тург.). Как видим, даже глагол речи, обладавший способностью иметь субъект совместной деятельности, утрачивает эту способность, выступая в качестве именующего мыслительный процесс.

Отношение действия к обращённости/необращённости определяет и тип инфинитива, удовлетворяющего объектный запрос предиката: к глаголам речи примыкает объектный инфинитив, а к глаголам мысли — субъектный. Объектный инфинитив примыкает к глаголу, одновременно управляющему именем (двойная объектная связь), и называет действие, исходящее не от того лица, от которого исходит действие, называемое грамматически главенствующим словом, а от лица, которое названо сильно управляемой формой субстантива. Марья Дмитриевна попроси-

ла Паншина повторить романс, но он объявил, что не желает оскорблять ушей учёного немца, и предложил Лизе заняться бетховенской сонатой (Тург.); Гагин уговорил отца отдать меня к нему на руки, т.к. отец ни за что не соглашался покинуть дерев-

ню (Тург.) — в таких конструкциях глагол речи реализует значение просьбы или волеизъявления, семантически смыкаясь с ЛСГ волеизъявления и требования. Глаголы же мышления, лишённые обращённости действия к другому лицу, лишены и двойной сильной связи, а инфинитив при них обозначает действие, исходящее от субъекта мышления: — Я не думал прийти сюда, — начал он, — меня привело... (Тург.); — Не думал я дождаться тебя... (Тург.);

...Она (Глафира Петровна) до конца исполняла все прихоти больного, хотя иногда не тотчас решалась отвечать ему, чтобы зву-

ком голоса не выдать злобы (Тург.). В таких случаях возможна замена инфинитива его синтаксическими синонимами — отглагольными существительными или придаточным изъяснительным:

не думал, что приду сюда; не думал, что дождусь; не решалась на ответ; не решалась на то, чтобы ответить. Ср. трансформации: уговорил, чтобы отдали; предложил, чтобы Лиза занялась; попросил, чтобы повторили, но невозможно «предложил занятия», «попросил повторения романса», т.к. нарушается

265

субъектная соотнесённость действий. В высказываниях же типа:

Он сознавал недостатки своего воспитания и вознамерился по возможности воротить упущенное (Тург.); Сначала Иван Петрович крепился и молчал, но, когда отец вздумал грозить ему постыдным наказанием, он не вытерпел (Тург.) — глагол мышле-

ния десемантизируется, приобретая свойства полузнаменательной связки в имени предиката. В подобных случаях происходит как бы утрата значения мышления и резкий семантический сдвиг глагола в сторону ЛСГ глаголов намерения (собираться, рассчитывать, затеять). При этом всякая замена инфинитива синтаксическими синонимами с объектным значением исключается.

Интенциональные, по своей природе требующие для себя пропозитивных дополнений, конструктивно равных придаточным предложениям и их номинализациям, глаголы мышления и говорения, вместе с тем, именно в объектной сочетаемости ярко обнаруживают свою противопоставленность: одинаково безразличные к семантической природе объекта (предмет, лицо, событие), всегда пропозитивного, глаголы мышления и речи различаются, вместе с тем, характером «свёртки» полного представления пропозиции, отражающей семантическую природу актанта и обнаруживающей различия двух ЛСГ на внешнем уровне и характер их внутриструктурной градации. Так, к примеру, глаголь-

ные лексемы мечтать, думать, размышлять, задумываться

отчётливо противопоставляются характером темы мысли и лексическим наполнением соответствующей ей объектной позиции. Более глубокому проникновению в характер этих противопоставлений, несомненно, будет способствовать рассмотрение функционирования глаголов мышления в сопоставлении с функционированием глаголов речи.

Следовательно, все виды глагольной сочетаемости обладают диагностирующей силой в представлении единиц ЛСГ говорения на внешнем уровне (См. схему 11). Не задаваясь целью окончательного разрешения затронутой проблемы, возьмём на себя смелость предложить проводить отграничение глаголов ЛСГ говорения от смежных с ней групп на основании системного подхода. В качестве шагов операции такого отграничения можно принять (1) проверку лексемы на денотативную соотнесённость с аспектами говорения и с элементами ситуации говорения, (2) определение способа экспликации аспекта и элементов ситуации говорения (сама глагольная лексема, ЛCB, семантические компоненты, дистрибуция); (3) выявление семантической природы субъекта; (4) анализ объектных актантов глагольной семантики (синтаксические и семантические характеристики глагольного

266

окружения); (5) анализ обстоятельственных распространителей глагола или, при их отсутствии в контексте, проверку глагола на сочетаемость с характерными для ЛСГ говорения обстоятельственными распространителями. Выявление всех единиц, лежащих в пограничных зонах ЛСГ говорения, и изучение семантических и функциональных признаков, совмещённых в этих единицах, могло бы стать самостоятельным предметом исследования и способствовало бы дальнейшему проникновению в системную организацию каждой из контактирующих ЛСГ и в динамику их взаимодействия.

Динамическая модель языковой и концептуальной картин мира, воплощением которой является ЛСГ глаголов говорения, получает свою «коммуникативно-функциональную развёртку» в Тексте (Сверхтексте Творца, Автора, стиля, языка, эпохи), в вертикальном контексте и в своей сочетаемостной парадигме (или в сочетаемостном же вертикальном поле, но лучше, думается, и к этому феномену экспликации языковой личности, языковой картины мира, языковой системы, текста Текста, дискурса, применить понятие и категорию текста), становясь носителем (причём, вероятно, главным и сущностным, ядерным, доминантным) информации о когнитивной проекции и когнитивном потенциале глагольного слова вообще. Следовательно, сочетаемостный потенциал (валентность) глагольного слова — проекция его системного, функционального, коммуникативного, мыслительного содержания и предназначения, что делает глагольную сочетаемость экспликатором когнитивного уровня, моделью когнитивной деятельности языкового сознания и языковой личности (взятой на всех четырёх её уровнях — мыслительном, языковом, речевом, коммуникативном) по порождению дискурса и текста, а дискурс позволяет рассматривать как выбор сочетаемостной реализации валентности, то есть как текстово-коммуникативную экспликацию дистрибуции, что закономерно делает глагольную сочетаемость вообще и сочетаемость глаголов говорения в особенности когнитивно информативной и диагностирующей. Единственная языковая личность и языковое же сознание эпохи, воплощающие реально коммуницирующую языковую личность, представляются в виде гармонизирующего диалога сознаний эпох и социумов в художественном тексте, — это художник слова. Именно поэтому художественному тексту в кругу источников когнитивных исследований, наряду с философским и сакральным дискурсом, должна быть отведена роль не только самого достоверного и информативного источника, но и своеобразного эталона и камертона русского языкового сознания.

268