Приложение

«Федром» и «Меноном» (трудности, испытываемые со- беседниками при определении знания, снимаются в концепции несовместимости «мнения», даже правиль- ного, и «знания», которое есть знание идей, а не ве- щей). Апориям «Парменида» отчасти помогает «Гиппий Больший» (идея в тождестве вещам действительно как бы излишество, напротив, идея как недостижимый, но вечно влекущий к себе идеал вещи и нашего зна- ния о ней — это уже не «третий человек», это «Чело- век» с большой буквы).

М. Хайдеггер в свое время сказал, что, пожелай мы понять сказанное Платоном, мы должны были бы переговорить вслед за Платоном всю совокупность его диалогов, что невозможно, а поэтому должен вести какой-то иной путь к пониманию наследия великого философа — путь вдумчивого толкования²⁵. На самом же деле никакой иной путь не отменяет того первого, и не один раз должны мы его пройти, а много и много раз. Платоновский корпус укладывается в четыре-пять средней величины томов. Толкования и комментарии занимают несравненно больше полиграфического ме- ста и душевного времени, однако и без них не обой- тись. И все же не временем и не местом определяется наш путь к Платону, но тем, насколько мы готовы поставить перед собой те вопросы, которые занимали Платона, и насколько прилежно мы будем прослежи- вать диалогическое согласование ответов, которые в коловращении корпуса восходят и заходят над гори- зонтом обсуждаемых проблем.

Не аутентичность корпуса составляет сегодня су- щество платоновского вопроса, но историческая уни- кальность платоновского идеализма и прежде всего

• как это ни парадоксально — философский смысл

25 См. Хайдеггер м. Учение Платона об истине // Историко- философский ежегодник’ 86. М., 1986. С. 255.

447

той платоновской интуиции, которая стоит за цент- ральным словом всего корпуса, а впоследствии и всей европейской философии — за словом «идея». Парадокс в том, что при всей изученности сферы употребления и се- мантического ареала слова «идея» преувеличением было бы сказать, что платоноведение располагает удов- летворительным пониманием его организующей роли в системе платоновской философии. Именно поэтому неразрешенным на сей день считается вопрос, до кон- ца ли настаивал Платон на гипостазированной само- бытности идей или все же склонялся к признанию их имманентного присутствия в вещах материального мира²⁶. Разрешить этот вопрос можно лишь путем неод- нократного прокручивания всей системы платоновско- го корпуса. Так, на первых его оборотах можно заметить, что бесцветные и бесформенные идеи «Федра» или «Ти- мея», идеи-образцы «Кратила», «отраженные» идеи «Софиста», пропорционально-арифметические идеи «Филеба» не могут исключать друг друга, как и не могут друг друга прояснить. Если идея «сама по себе» есть предел, то она не может быть отождествлена с числом, которое есть сочетание предела с беспредель- ным, как и сотворенная Демиургом из предела, бес- предельного и их смеси душа. Может быть, идея «сама по себе» есть лишь одна-единственная идея Единого Блага, а все прочие идеи суть как бы идеи меньшего достоинства, подобного тому, как в «Тимее» упомина- ется Демиург, сотворивший мировую душу, и демиур- ги, довершившие творение космоса, или вообще лишь идеи ума (души), как скажем, это с большой опреде- ленностью было сформулировано в учении неоплато- низма? Но если есть «идея» и «идеи», то не выступает ли идея сама по себе лишь синонимом чего-то другого, скажем, предела возможностей, который, естествен-

24. De Rijk l.M. Op. Cit. P. 51-55.

но, будет различен на каждом онтологическом уровне. Сколько «идей» было у Платона? — скорее, именно так будет звучать платоновский вопрос грядущего века.

Игнорировать или исключать противоречащие друг другу моменты платоновского философствования, как это до сих пор делается в научных исследованиях, — путь, на котором нас не поджидают обогащающие науку открытия. Бели сегодня мы не способны понять Платона в том виде, какой предоставляет нам тради- ционный корпус, не производя в нем хирургических операций, консервативным путем, то, стало быть, платоновские вопросы не для нас. В идеализме Плато- на, как бы ни казался он неуловимым для адекватной концепции, по крайней мере, одно является с несомнен- ной и яркой очевидностью: познание не есть безучаст- ная констатация, познание — это любовное прозрение совершенства в несовершенном, конечной добротности в незавершенном. Платоновский корпус, как ни одна другая вещь на свете, стоит того, чтобы на него смотре- ли платонически любящим взором, отмечающим его достоинства и не принимая за пороки то, применения чему мы еще не нашли.

Первейшая задача платоноведения уходящего и наступающего века — это научиться понимать Плато- на платонически, судить Платона по тем законам, какие он сам над собой признавал.

В Платоне уживался идеализм воинствующий, побуж- давший его перекраивать действительность, подтягивать ее к идеалу, устранять, искоренять то, что мешает вещи уподобляться идее, — с идеализмом прекрасно- душным, готовым видеть и любить идеальное в любом его инобытии, попросту игнорируя неизбежное несо- вершенство последнего. На сей день мы весьма преус- пели в подражании платоническому утопизму, дал бы Бог следующему поколению усвоить уроки любовной мудрости Платона.