большого объема подобных эмпирических эпизодов, то это дает автору возможность уточнить и углубить в каж- дом из них те моменты, на которые он рассчитывает больше как на доводы в пользу своего теоретического утверждения. Читатель, привыкший, благодаря повто- ряемости схем, воспринимать эмпирическое изображе- ние как непременное средство доказательства, не ослабляет внимания и не уносится прочь от теории вслед за порывом авторской фантазии, но вдумывается в при- роду естественных вещей. Поэтому ни толкование обря- дов культа Великой матери, ни эпизод мора в Афинах не выступает из этой схемы, а представляет собой наи- более яркую реализацию ее эффективности.

Итак, строгая ритмическая организация, равновели- кость и регулярность чередования контрастных элемен- тов в общем потоке изложения создавали впечатление если не полной однородности, то, во всяком случае, функционально-органического единства,

Вроде того, как и в мясе любом у животных найдется Запах особый и цвет, да и вкус, и однако, все это При сочетаньи дает единое целое тело.

(III, 266-268)

Методологические происхождение подобной органи- зации материала представляется нам бесспорным. Но, с другой стороны, вероятно, Лукреций не допустил бы подобного построения текста, если бы он выступал против эллинистической ποικιλία или был чужд эсте- тики малых форм (недаром, говоря о технике сравне- ний и примеров у Лукреция, исследователи видели в них сходство с манерой античной геммы²²). Постоянство, с которым Лукреций ни одно утверждение теоретичес- кого плана не оставляет без ссылки на эмпирический план, говорит если не о более пылкой, то, может быть,

22 Sikes е. Е. Lucretius, Poet and Philosopher, Cambr., 1936, p. 16.

о более целесообразной приверженности девизу οΰδέν άμάρτυρον, нежели та, которую исповедовали алексан- дрийские этиологи.

Тенденция к рассмотрению поэмы Лукреция в кон- тексте эллинистической, а не идеально-архаической (одновременно с Катуллом, за двадцать лет до Верги- лия!)²³ поэтики имеет свою сильную традицию, хотя до сих пор и не вытеснившую взгляд на Лукреция как на фигуру, обособленно стоящую в мировой литерату- ре и сравнимую, может быть, с Данте или Гёте, но не с Каллимахом или Аполлонием Родосским. Не впер- вые, но наиболее полно эта тенденция проявилась в работе Л. Ферреро «Новая поэтика у Лукреция*²⁴, где можно найти многостороннее (правда, не без ущерба для конкретности) сопоставление эстетической про- граммы александрийцев с практикой Лукреция, ко- торое нет нужды здесь повторять. Для нас важно то, что выявленные закономерности построения текста не случайны, что они принципиальны и представляют собой ту норму, отклонения от которой могут рассмат- риваться как композиционно значимые отступления.

Таким образом, мифографические справки, истори- ческие ссылки, предметные изображения-и т. п. не являются для Лукреция отступлениями в этимологи- ческом смысле этого термина. Нам бы хотелось пока- зать, что они не являются отступлениями и в другом, подспудном значении этого термина, выразившемся в словосочетании «поэтический экскурс». В так назы- ваемых отступлениях у Лукреция принято отмечать фантазию и мастерство прирожденного поэта²⁵. Одна-

23 Ср. Прежде всего указанные работы к. Бюхнера о Лукреции.

24 Ferrero, Poetica nuova in Lucrezio, p. 17-61.

25 Как это делает г. Герке (op. Cit., s. 10-13) вслед за о. Реген- богеном (Regenbogen о. Lukrez. Seine Gestalt in seinem Gedicht. Lpz, 1932, s. 72-74).