3.3.1. Федор Карпов: "правда" против "терпения"

Карпов знал много языков и неоднократно бывал в Западной Ев­ропе, что само по себе выделяло его из служилой массы, ведь государ­ство и церковь уже тогда стремились ограничить контакты обычных средних людей с иностранцами. Кроме того, Карпов был знатоком Аристоте­ля. В дошедшем до нас его послании митрополиту Даниилу обсуждается вопрос, который связывает "Никомахову этику" и "Политику": чем дер­жится государстве? Даниил - иосифлянин, но тон Карпова доверитель­ный. По-видимому, он верит в порядочность адресата. Возможно, свою роль сыграло и то, что обе находились в опале. Проблему поднял, види­мо, Даниил, и он же предложил альтернативу: терпение или справедли­вость, по-другому, "правда".

Карпов не отрицает жизненной значимости терпения; в монасты­рях оно уместно, но для "общего человеческого дела" оно не годится. Терпение двойственно: где есть те, кто терпят, есть и те, кого терпят, вынужденные терпеть и принуждающие к терпению; "в буйстве сильный будет угнетать бессильного, пусть терпит". Обществу, построенному на терпении, законы не нужны. Еще более важно, что "долготерпение" "дур­ные нравы в царствах вводит и делает людей непослушными из-за нище­ты". Поэтому в обществе необходимы законы, и государство должно стро­иться не на терпении, а на правде.

Самодержавие, по мысли Карпова, несовместимо с произволом и должно стремиться к общей пользе. В первом случае он следует Арис­тотелю, противопоставлявшему монархию тирании. А с идеей общей пользы Карпов заглядывает далеко вперед - в эпоху французской рево­люции и движения так называемых "философских радикалов" в Англии, когда перед обществом встала проблема построения новой правовой системы, адекватной буржуазным экономическим отношениям. Впро­чем, в отношении данной гипотезы необходимы дополнительные ис­следования.

Карпов выделяет три вида законов: естественные, законы Моисея и "закон Христов". Он соединяет историософскую схему Илариона с эле­ментами естественно-правовой теории. При этом акценты иларионовой концепции меняются. Для Илариона "закон Христов" тождественен "бла­годати" как религиозно-нравственной установке. В понимании Карпова "Христов закон" сближается с правосознанием. Таким образом, посла­нием Карпова завершается тот виток в эволюции мировоззренческих структур, который был начат книжниками Киевской Руси.

Итак, хорошее "царство" должно жить по закону. Но ведь законы бывают разные. Грозный в переписке с Андреем Курбским неоднократ­но подчеркивал, что он стремился править не по своеволию, а по закону. У Курбского, как мы знаем, на этот счет было совсем иное мнение. Что же должно являться ориентиром закона? Каким должен быть справед­ливый закон? Ответ дает другой идеолог дворянства - Иван Семенович Пересветов.

3.3.2. Иван Пересветов: "Бог любит правду"

Профессиональный военный, наемник, не один год прослужив­ший за границей, он по возвращении на родину предложил проект пре­образования русского государства в монархию европейского типа. Опа­саясь прямо критиковать московские порядки, Пересветов использо­вал аллегории и в дополнение к челобитным сочинил "Сказание о Магмет-султане", где "безбожный Магмет" предстает образцовым правите­лем, управляющим исключительно "по правде".

"Окаянный Магмет" ликвидировал холопство и кабалу, подорвав этим основу социальной мощи "вельмож". Затем он отменил местниче­ство и кормления, наладив сбор налогов и послав в города "свои прямые судьи", "и выдал им книги судебные, по чему правити и винити"; "а суд им дал палатный на всякий град без противна". Наконец, он ввел постоян­ное войско: "на всяк день 40 тысящ янычан при себе держит" и платит им "из казны своим жалованием государевым годовым".

Пересветову удалось предвосхитить многие черты будущего разви­тия Российского государства. Можно найти слабые аналогии между "воинниками" Пересветова и опричниной; почти текстуально совпадают оценки боярства у Пересветова и в письмах Ивана Грозного. Смелым поступком был протест против закабаления. Как отмечал еще в пятиде­сятые годы А. Зимин, Пересветов чаще пишет о христианской вере, чем о православии и весьма вольно трактует евангельские тексты. Однако ни у Карпова, ни у Пересветоза нет тех базисных представлений, которые служили каркасом новой - буржуазной - картины социальной реально­сти. Ни идеи "естественного человека", ни идеи вторичности государства по отношению к структурам гражданского общества, ни идеи самоценно­сти индивидуального начала здесь мы не находим.

При всей масштабности и прозорливости (а отдельные прозрения Пересветова нашли свое воплощение лишь в эпоху Екатерины II) его проект воплощает "правду" феодального сословного общества, где со­храняется государственное регулирование экономики и основу которого образует всеобщее личное прикрепление индивидов к земле и государ­ству.