2. Антропологические учения православной мистики. Нестя­жательство

2.1. Орда и усиление авторитарных тенденций в общественном сознании средневековой Руси

Установление ига - так лаконично и выразительно на Руси зва­лась порабощающая и угнетающая сила - отбросило страну на десяти­летия назад. С лица земли были стерты сотни больших и малых поселе­ний (к примеру, от Торжка остался лишь шестидесятисантиметровый слой угля). И не все из них потом возродились. В 40-х годах ХШ века исчезают многие металлообрабатывающие ремесла, ювелирное дело и другие, ориентированные на развитую структуру потребностей виды деятельно­сти. Орда "доила" Русь почти двести лет. Окончательно Москва отказа­лась от уплаты дани Орде лишь в 1476 году. Введенная татарами практика выдачи ярлыков на княжение уско­рила разрушение удельной системы. Орда руководствовалась больше прагматическими выгодами (исправный сбор дани, услуги хану и пр.), нежели понятиями о родовых правах. В конечном счете эта практика вела к усилению власти великого князя и тем самым создавала центро­стремительные тенденции.

Необходимость политического объединения диктовалась также соображениями более широкого порядка, Без консолидации всех сил Русь не могла освободиться от унизительного и удушающего ордынского ярма. Эти два фактора подталкивали к тому, что объединение русских земель шло сверху и на очень специфической по сравнению с Западной Европой социальной основе. Конечно, часть ее составляли жители го­родов. Однако зависимый посадский люд заметно уступал по своей силе как пополанам итальянских городов-коммун, так и торгово-ремесленному ганзейскому бюргерству. Политика московских князей не в мень­шей мере опиралась на поместное дворянство и другие служилые и зависимые от них слои населения.

По словам Константина Кавелина, популярного в середине про­шлого столетия правоведа, "название холоп стало общим для всех слу­жащих московскому царю, не исключая высших сановников. Писались полуименами, в унизительном смысле. Получали сперва области и горо­да, потом земли в кормление. Это была милость (жалование)". Расцвет авторитарно-патерналистских отношений наступил позднее, но тенден­ции к этому закладывались, по-видимому, в XIV столетии. На примере ближневосточных обществ мы уже знаем, что деспотические режимы плохо согласуются с рационалистическим типом мировоззрения. Впол­не понятно поэтому, что в культуре Руси X1V-XV веков усиливается влия­ние религии с ее авторитарными и мистическими составляющими.

2.2, Факторы укрепления православной мистики

Греческое слово "мистика" означает нечто таинственное, а также веру в его существование. Из второго значения вытекает, что мистифици­ровалось лишь то, что представлялось человеку значимым и важным для жизни, счастья или безопасности. Ранние элементы мистицизма очень схожи с магией.

В условиях господства религиозного сознания мистика дает исток особым духовным практикам в виде трансов, галлюцинаций и грез. Все они опираются на допущение о непосредственной (минуя чувство и ра­зум) связи с Богом и нацелены на ее достижение. Признаком того, что контакт состоялся, считаются впадение в прострацию, исступление и полуобморочные состояния. Нередко мистика дополнялась сознатель­ным подавлением физических потребностей, то есть аскезой. Возника­ющие на этой основе психические состояния блокируют всякие проблес­ки здравого смысла и способны толкнуть человека на самые дикие ду­шевные движения и поступки.

Какие же источники питают мистику? Какие факторы способство­вали усилению влияния мистических умонастроений на духовную сферу северо-восточной Руси XIV-XVI веков?

По мысли А. Замалеева, решающую роль здесь сыграли два фак­тора: "разделение христианства на православие и католицизм" и "поли­тическое размежевание светской (великокняжеской) и духовной влас­ти". За время ордынского владычества церковь, поясняет он, настолько срослась с удельной системой, что до начала XVI века "не могло быть и речи о поддержке ею политики московской централизации".

Этот аргумент петербургского исследователя, несомненно, требу­ет уточнения

Историческая ситуация, и тут Замалеев прав, действительно была сложней; отношения "отцов" церкви и московских князей складывались по-разному. Новгородская верхушка не хотела присоединяться к Моск­ве, и в этом ее поддерживало местное духовенство. Но, с другой сторо­ны, троичное учение Сергия Радонежского идейно подготавливало объе­динение русских земель вокруг Москвы. Сергий, пользовавшийся огром­ным моральным авторитетом, как известно, благословил Дмитрия на битву и отпустил с ним своих иноков Ослябю и Пересвета. До Сергия митрополитом был Алексий, воспитатель и наставник юного княжича, будущего Донского, до него - Максим и Петр, благодаря которым управ­ление епархией переместилось сначала во Владимир, а затем в Москву.

Хотя ордынцы освобождали служителей культа от уплаты дани, и к началу XIV века церковь превратилась в крупного собственника, ее глав­ной функцией оставалась интегративная, то есть обеспечение мораль­но-политического единства общества. Следовательно, среди церковно­служителей не могло не быть тех, кто искренне верил в нравственные ценности и идеалы. Призыв к освобождению родины для них не был пустым звуком. К тому же Орда в XIV веке принимает ислам. Иерархи православной церкви не могли не понять, от чего зависит их светлое будущее.

Но дело даже не в слабости аргумента, а в спорности самого тези­са, ибо благосклонность к мистицизму обнаруживается у сторонников обеих партий. Также требует своего прояснения уместность и второго отмеченного Замалеевым фактора, а именно, разрыва отношений меж­ду католицизмом и православием.

Можно принять, что взаимная анафема Льва IX и патриарха Керулария "обернулась для Руси вековым отторжением от Запада". Однако анафема определенно не могла "обернуться" ростом мистических на­строений в Китае. А там, между прочим, пик популярности мистицизма приходится на эпоху Сун, приблизительно соответствующую этому же самому временному периоду. Мистика была распространена в Запад­ной Европе, и только с появлением машин в XVI столетии она начинает смещаться на периферию духовной жизни. На Востоке мистицизм суфи­ев и веданты сохранял влияние до XIX века. Столь широкие по географи­ческому ареалу совпадения свидетельствуют о наличии некой общей цивилизационной тенденции. Причины средневекового мистицизма, надо полагать, кроются не в особенностях отдельных народов и госу­дарств, а в том, что Карл Ясперс называл "осевым временем" истории человечества.

В западном и ближневосточном регионах подъем мистического богословия наблюдался дважды. Первый раз он был связан с заменой языческих представлений культом единого и наднационального Бога Второй всплеск произошел на рубеже средневековья и Возрождения, приведя к реформации, ренессансному пантеизму и классической на­уке Нового времени. В обоих случаях мистицизм содействовал расшире­нию духовных горизонтов личности. По словам американского историка М.Ходжсона, "чем больше эти высокие культуры испытывали воздействие космополитических ориентации, тем больше процветал мистицизм".

Общим условием этого расцвета являлось, как уже отмечалось, широкое распространение идеи Бога как трансцендентного и всемогу­щего начала. Идет ли речь о прорицаниях, телекинезе, то есть мыслен­ном воздействии на физические тела, или "единении с Богом" - за всем этим стоит убеждение о возможности нарушения законов природы. Вера в постоянное соприсутствие Бога образует несущую конструкцию мисти­чески ориентированного сознания.

По мнению мистиков, ни чувственный, ни умозрительный контакт с Богом не возможен. Бог может определяться только негативным обра­зом; он есть "полный мрак", "невыразимое", "бездна". На практике такое убеждение очень сильно субъективировало мистический опыт делало его сугубо личным и открывало перспективу насыщения самыми разны­ми устремлениями. Таково, к примеру, мусульманское учение суфиев: оно удовлетворяло и отсталые слои, вернув им традиционных племен­ных богов, и интеллектуалов, обретших благодаря этому измерения, не­доступные для ортодоксального ислама. Для суфиев даже конфессио­нальные различия нередко являлись вторичными: как говорится, был бы человек хорошим. Аналогичная картина наблюдалась в западном христианстве.

Поскольку библейские тексты считались боговдохновенными, цер­ковь на первых порах к мистике относилась благосклонно. Со време­нем, превратившись в тщательно разработанную символическую систе­му, западная мистика утратила личностную глубину, но зато впитала кри­тический дух раннего христианства. С увеличением числа ересей пози­ция римской курии становилась все сдержанней. Как писал Честертон, за тысячелетие вера "подвыдохлась", и на смену блаженному Августину пришел святой Фома. "Ангельский доктор" привнес в христианское веро­учение "крепкий привкус аристотелевского здравого смысла". Он смяг­чает августинианско-неоплатоновское "презрение к телу".

В XIII веке томистское учение столкнулось с сильным сопротивле­нием высшего клира, сохранявшего верность августинианству. Однако через шесть веков после смерти своего создателя томизм был признан официальной доктриной Ватикана. Но это уже другая история.

Для нас же важно отметить, что ни Русь, ни Византия принять уче­ние томизма не могли, причиной в данном случае стал церковный рас­кол. Киевская епархия живо и оперативно реагировала на события 1054 года. Игумен Киево-Печорского монастыря Феодосии сочиняет трактат о вере "хрестьянской" и "латыньской", где доказывает, что "нет иной веры лучше, чем наша", а "латынянство" вообще не от Бога. В доказательство Феодосии приводит около двадцати "ересей" латинян: непочитание свя­тых мощей, крещение в одно погружение и т.п.

Таким образом, православие встретило новые запросы времени со старым августинианским идейным багажом. И тем замечательнее оказалась та православная концепция человека, которая сложилась на Афоне в исихастических спорах XIV века.