- •Глава I бытие власти § 1. Нищета экономикоцентризма
- •§ 3. Социология и "космология" власти
- •§ 4. Самовоспроизводство власти и идеология милленаризма
- •§ 5. Самовоспроизводство власти через идеологию модернизации
- •§ 6. Воспроизводство власти в эпоху постмодернизма
- •§ 7. Задачи гуманитарной элиты на пути к нормальной власти
- •§ 8. Искусство политического диалога как политическое искусство
- •§ 9. Онтологические основания политического партнерства
- •Глава 2 политическое время. Хронополитика
- •§ 1. Политическое время
- •§ 2. Труд и хронополитика
- •Глава 3 политическое пространство. Геополитика
- •§ 1. Регион снг и российская геополитика
- •§ 2. Геополитический вызов цивилизационной идее
- •§ 1. Предмет и метод политической антропологии
- •§ 1. Революционные кочевники
- •§ 2. Постиндустриальное общество и реабилитация репрессированного
- •§ 3. Предпринимательство и протестантская аскеза (анализ
- •§ 4. Восторжествует ли экономический человек в россии (анализ
- •Глава 3
- •§ 1. Возможности формального принципа
- •§ 2. Границы формального начала
- •Глава 4
- •Глава 1
- •Глава 2
- •§ 1. Информационное неравенство и политический гегемонизм
- •§ 2. Молодежь на рубеже культур
- •Глава 3
- •§ 1. Заблуждения политического сциентизма
- •§ 2. Индустриальное овеществление и постиндустриальный реванш
- •§ 3. Установки генерализации и индивидуализации:
- •§ 4. Объяснение и понимание
- •Глава I. Бытие власти . 18
- •Глава I. От "частичного" производства к всеобщему 301
- •§ 1. Революционные кочевники Автору уже приходилось писать об
- •§ 1. Возможности формального _принцип .А
§ 4. Самовоспроизводство власти и идеология милленаризма
Марксизм сделал открытие, что для оправдания классового имущественного
неравенства нужна особая идеология; идеологическое обоснование
принадлежит, таким образом, к механизмам воспроизводства такого
неравенства.
Исторический опыт и современные антропологические изыскания
показывают, что жажда власти - отнюдь не меньшая страсть человека, чем
жажда богатства. Причем, в отличие от многих других страстей, она
никогда не покидает человека. Например, Л,И. Брежнев, будучи
полутрупом в последние годы своего правления и утратив к тому времени
многие вожделения, тем не менее вожделение власти сохранил вполне. И
если эта страсть столь неизбывна в человеке, то невозможно себе
представить, чтобы не существовало механизмов' самовоспроизводства
власти и властного неравенства. Существует, следовательно, и идеология
власти, ее самооправдания и оправдания перед теми, кто от нее
страдает, А поскольку, как это убедительно показал трагический опыт XX
века, опыт массового геноцида и Гулага, опасности, идущие от властного
неравенства, превышают неудобства, связанные с имущественным
неравенством, то и идеология, оправдывающая бесконтрольную власть,
должна заполучить особые, более разительные аргументы, чем старая
апологетика богатства. Не случайно алчущие высшей власти вооружились
мифом о земном рае - то есть несравненно более радикальном обещании
грешному человеку, чем обещанное вознаграждение за обычное трудовое
прилежание и социальное терпение. Не в этом ли состоит одна из главных
тайн леворадикальной и праворадикальной идеологий XX века -
большевизма и фашизма,
10 Достоевский Ф.М. Собр. соч.: В 15 т. Т. 9. М., 1991, с. 289, 292.
27
оправдавших неслыханную похоть власти тоталитарных режимов? За этими
утопиями лежит механизм самовоспроизводства власти и властного
неравенства, превзошедшего все, до сих пор виденное человечеством,
Этот механизм опрокинул цивилизованные принципы разделения властей, в
том числе древнейший из них: разделение духовной и политической
власти. Большевизм и фашизм восстановили архаичный принцип единства
царства, священства и пророчества, когда вождь одновременно выступает
и как носитель политической власти, и как жрец - носитель культовых
начал, и как "первый теоретик" - носитель пророческой идеи. Этот
теократический принцип воспринимался как архаика уже в Ветхом Завете.
Автор Книги Царств ностальгически вспоминает о нем как о древней
поруганной правде и осуждает измену теократии именем самого Господа
Бога: "Не тебя они отвергли, но меня, чтобы я не царствовал над ними",
Абсолютная власть воспроизводится через абсолютную мироспасательную
утопию. Отправной точкой ее служит подозрение относительно всеобщей
греховности, неправедности старого порядка в целом. Здесь совершенно
неуместны презумпции классического демократизма, даже революционного.
Последний сводит всю проблему к злонамеренности и коррумпированности
верхов, тогда как большинство считается заранее уготовленным для
спасения. Презумпция абсолютной мироспасательной утопии иная. Здесь мы
имеем дело с сознанием повального грехопадения, всеобщего преступления
перед каким-то таинственным высшим законом. Знание этого закона
эзотерично (охраняется "великим учением"), но интуиция несомненной
вины перед ним становится общим достоянием. Это есть та особая
мистическая интуиция, которая в истории неизменно сопутствует
появлению новых мироспасательных мифов. Возникает острейшее,
мучительно переживаемое противоречие между всеобщностью греха и
узостью пути спасения, его дефицитностью, доступной лишь избранным.
Дело отнюдь не сводится к той, описываемой философией Просвещения,
ситуации, когда предстоит просто устранить искажающую искусственность
неправедных общественных структур и обнажить за ними естественный
предуготовленный порядок. Напротив, возникает представление о горниле,
через которое предстоит пройти, чтобы приобщиться к спасению, о
предельно мучительном подвижничестве, на которое способны немногие,
Это манихейское деление истории на целиком неправедную, греховную и
ту, которая последует вслед за эсхатологическим событием (мировой
революцией), неминуемо ведет к сектантской нетерпимости.
28
Всякая мировая религия, вскрывая бездну, разделяющую мир дольний и мир
горний, предполагает тем самым предельное потрясение человеческого
духа, с трепетом взирающего на недосягаемую высоту новых норм,
доступных лишь избранным, Без этой напряженности нет мировой религии.
Но это напряжение, невыносимое для большинства, которое вынуждено жить
не только эсхатологическим, но и повседневным, чревато сектантством, в
свою очередь несовместимым с духом мировой религии. Ее ранний этап
превращает мир в перевернутую пирамиду, балансирующую на острие
вершины. Отсюда трагическая неустойчивость и нестабильность
раннерелигиозной истории, когда избранническое меньшинство ведет войну
с большинством, будучи уверенным в его обреченности. Высокий уровень
мотивации, идейная сплоченность, исступленная вера дают явное
преимущество этому меньшинству, сначала преследуемому и гонимому, а
затем неукротимо наступательному, перед лицом растерянного и
деморализованного большинства. Первоначальный террор, который
используется против озаренного новым учением меньшинства, бледнеет
перед тем массовым геноцидом, которому подвергается большинство в
период натиска правоверного меньшинства фундаменталистов. Положение
стабилизируется лишь тогда, когда, с одной стороны, наступает
"банализация" - смягчение требований новой веры, становящихся если не
общедоступными, то хотя бы в принципе усваиваемыми, а с другой -
завершается перековка и переориентация большинства. Пирамида
восстанавливает свое естественное положение, при котором ее широкое
основание стоит на грешной земле. Ясно, что это требует с обеих сторон
одного общего прозрения - по поводу того, что небо и землю нельзя
свести воедино и что абсолюты рая неуместны на земле. Как только эта
относительная секуляризация осуществляется, земная жизнь расцветает,
приобретая, с одной стороны, известную автономию, а с другой - крепкие
духовные опоры.
Наиболее опасные ситуации в истории возникают тогда, когда новая
религия, уже обретшая всю мощь мироспасательных амбиций, задерживается
на своей сектантско-догматической стадии, обрекающей ее на
перманентную войну с неправедным большинством своего народа и
человечества в целом. Это и случилось в XX веке.
В частности труд, взятый на себя Марксом, равно как и сопутствующая
ему гордыня, кажутся чем-то невероятным, невозможным в эпоху всеобщей
секуляризации. В самом деле, человек заявил, и заявил от собственного
имени, а не в рамках какой-либо из сложившихся мировых религий, что
29
вся человеческая история до него развивалась неправильно и что ему
лично предстоит начертать путь спасения для всего человечества.
Разумеется, такая амбиция, если речь идет о вполне вменяемом состоянии
сознания, может возникнуть только с опорой на определенную религиозную
традицию, хотя бы и не вполне осознанную. Думается, что в данном
случае речь идет о традиции иудаизма - о ментальности, для которой
оказалось привычным деление на избранное и подлежащее спасению, хотя и
ничтожное по численности меньшинство, связанное договором (Заветом) с
самим Богом или заменяющим его мировым историческим разумом (Законом).
и профанное большинство человечества, живущее не по закону. Знание
божественной воли (ср. "неумолимые законы истории") оказывается важнее
всего земного могущества, и самые слабые, вооруженные этим знанием,
низвергнут самых сильных, причем победа их будет окончательной и
бесповоротной, что означает конец истории (или греховной
"предыстории"). По свидетельству Бердяева, марксистский историзм -
"это стремление сочетать притязания просветительского разума с
мессианскими притязаниями древнего Израиля, потому что это -
притязание на единственное несущее свет сознание - свет, претендующий
быть не одной из идеологий, но единственной и окончательной"!!,
Ревизионисты марксизма (Бернштейн, легальные марксисты в России)
пытались осуществить его христианизацию, близкую переходу от
ветхозаветной версии спасения избранного народа (в XX веке его роль
отводилась пролетариату - избранному народу индустриальной эры) к
новозаветной версии спасения всех ("нет ни эллина, ни иудея"). Но
такой универсализм исключал драматургию гражданских войн и мировых
революций - драматургию, обещающую рождение абсолютной власти.
По-видимому, без большевистской контрреформации, вернувшей марксизм к
ветхозаветной версии избранничества (и беспощадной войне с
"неизбранными" заложниками истории - большинством "старого мира"
планеты), механизм порождения абсолютной власти не смог бы сработать.