Best_D_Voyna_i_pravo_posle_1945_g_2010

Глава 8. Методы и средства

возвращаясь к тому, с чего мы начали этот раздел, повторим, что ДПII не затрагивает отношений между комбатантами и военнопленными, которые находятся в центре внимания ДПI. Самое большое, на что пошел ДПII в этом направлении, — это приблизился к упоминанию (а не определению!) комбатантов, когда простер свою защитную длань над «лицами, не принимавшими непосредственного участия или прекратившиим принимать участие в военных действиях». Ближе всего к чрезвычайно нагруженному понятию «военнопленный» ДПII приближается, когда относит «лиц, подвергнутых лишению свободы по причинам, связанным с вооруженным конфликтом» к общей категории «лиц, свобода которых была ограничена», по поводу гуманного обращения с которыми в ст. 4 и 5 дается много отличных рекомендаций.

Военнопленные, задержанные и МККК

Что же именно в понятии «военнопленный» делает его прояснение и определение таким важным и эмоционально нагруженным делом? В части II я уже немного говорил о социологических и психологических аспектах выдвижения проблемы военнопленных в первый ряд гуманитарных вопросов. К концу Второй мировой войны военнопленный стал самым ярко очерченным из всех dramatis personae* на сцене МГП. В глазах тех народов, которых в наибольшей степени беспокоило развитие МГП, типичный военнопленный выглядел отважным борцом-патриотом, который не по своей вине, а возможно, потому что был еще и ранен, оказался в руках врага. Желая защитить его в такой уязвимой и, возможно, весьма продолжительной ситуации, международное сообщество предприняло уникальные и нетривиальные меры в ответ на крайнюю обеспокоенность национальных сообществ многих стран судьбой своих родных и близких. Но следует отметить, что население далеко не всех стран проявляло одинаковые чувства, и не всем разрешалось одинаково проявлять их (хотя достаточно трудно выяснить, в какой степени это действительно имело место). Например, в Японии не было ничего, подобного сострадательному культу своих солдат, попавших в плен. Японские бой-

*Действующие лица (лат.). — Ред.

541

Часть III. Право и вооруженные конфликты после 1950 г.

цы, которые поневоле оказались во вражеском плену, страдали от стыда и презрения к самим себе и не могли ожидать теплого приема в случае возвращения на родину. Советский Союз во время Второй мировой войны более-менее устранился от судьбы своих (многочисленных) солдат, сдавшихся врагу, и жестоко обращался с теми (не столь многочисленными), которые вернулись или были возвращены в СССР, когда война закончилась. Тем не менее это жестокое отношение, от которого другие коммунистические режимы в послевоенный период не отмежевались, оказалось вполне совместимо с большой заинтересованностью в том, чтобы использовать разделы МГП, посвященные военнопленным, в политических и пропагандистских целях. Можно лишь удивляться, насколько широко распространилось по всему миру такое восприятие военнопленных, каким оно было у большинства разработчиков ЖК 1949 г. Это одна из тех областей МГП, где исповедание гуманитарной веры может включать стремление к другим целям или сосуществовать с ним и где стандарты, которыми руководствуется МГП, могут с наибольшей выгодой опираться на поддержку стандартов, коренящихся в правах человека.

Таким образом, военнопленный, когда он становится предметом общественного внимания, не всегда являет собой тот простой образ, который отражается в Конвенции об обращении с военнопленными. Политика и идеология могут счесть его слишком удобным для использования в собственных целях, чтобы позволить ему играть столь безыскусную роль. И это не единственная опасность, поджидающая его. Сама дорога к той сцене, на которой он будет выступать, чревата многими рисками. Некоторые из них, коренящиеся в социологии вооруженных сил и в реалиях вооруженного конфликта, необходимо преодолеть еще до того, как комбатант может превратиться в военнопленного.

В отношении принципа пощады сдающегося в плен закон был и остается однозначным. Ст. 23 (в) Положения о законах и обычаях сухопутной войны, являющегося Приложением к Гаагской конвенции 1907 г., прямо заявляет: «особо запрещается... убивать или ранить неприятеля, который, сложив оружие или не имея более средств защищаться, безусловно сдался». Более сложные и подробные формулировки ст. 40 и 41 ДПI показывают, что ситуация может оказаться не такой

542

Глава 8. Методы и средства

простой. За положением о том, что «запрещается отдавать приказ не оставлять никого в живых», следует запрет нападать на лиц hors de combat (вышедших из строя); лицо, вышедшее из строя, определяется следующим образом: а) находится во власти противной стороны; b) ясно выражает намерение сдаться в плен или c) находится без сознания или какимлибо другим образом выведено из строя вследствие ранения или болезни и поэтому не способно защищаться, при условии что в любом таком случае это лицо воздерживается от какихлибо враждебных действий и не пытается совершить побег.

Это шаг вперед, поскольку здесь принимается во внимание все разнообразие источников риска для потенциального военнопленного. Первый запрет одним махом разделывается с двумя опасностями — с той, которую создает нетерпимый, жестокий и безжалостный командир, и (что не столь очевидно) с той, которую создает грубая бравада учебного лагеря и казармы, где гордости военных «мачо» может льстить репутация людей, не берущих пленных. Представляется вполне разумным предположение, что именно этими причинами объяснялись случаи самосуда над пленными солдатами, о которых с сожалением сообщал МККК на начальном этапе войны между Ираком и Ираном: «Эти казни в одних случаях были действиями отдельных лиц, если речь шла о нескольких взятых в плен солдатах, а в других это были систематические акции против целых подразделений противника, проводимые в соответствии с приказом никого не оставлять в живых»108. Пункт b) и первая часть пункта c) напоминают берущим в плен, что, помимо сдающихся добровольно с поднятыми руками и сложением оружия, могут быть и другие случаи, когда попадают

108Цитата из сообщения МККК приводится Леонардом Дойлом [Leonard Doyle] в статье о параллельных инициативах ООН в газете Independent, 23 Jan. 1991. Возможно, объяснением подобных расправ были не только жестокость и казарменная бравада, но также и религиозный фанатизм. Independent, 29 Mar. 1989, приводит сообщение своего корреспондента из Исламабада о «партизанских группировках ваххабитов, поддерживаемых Саудовской Аравией, которые... прежде не допускались к участию

ввойне, но теперь были допущены пакистанскими властями в район боевых действий для усиления позиций наиболее крайних исламистских группировок в Афганистане. Они поклялись пленных не брать».

543

Часть III. Право и вооруженные конфликты после 1950 г.

не по своей воле или случайно. Вторая часть пункта с) своевременно напоминает потенциальному военнопленному, что это двусторонняя сделка, успех которой в определенной степени зависит также и от него самого.

Таким образом, заслуживает всяческой похвалы, что в Протоколе предусмотрены и урегулированы многие ситуации,

вкоторых противники предпочитают пленных не брать. Но все же некоторые нерешенные проблемы остаются, и, кажется, для них вообще невозможно найти адекватного правового решения. Существуют пределы для той степени соблюдения гуманитарных норм, которую сражающиеся не на жизнь, а на смерть способны выдержать. Вот, например, типичная непредсказуемая ситуация, когда хорошо защищенный пулеметчик, прикрывающий своих беспрепятственно отходящих товарищей, убивает большое количество атакующих неприятелей, а в последний момент (а если он очень неумен, то и с издевательской улыбкой) позволяет сдаваться их выжившим соратникам109. Почти такой же непредсказуемой и даже, возможно, трагической может стать ситуация, когда войска, находящиеся в чрезвычайно тяжелых обстоятельствах во время продолжающихся военных действий, могут иметь на своих руках пленных, но не иметь никакой возможности отправить их под охраной

взону, находящуюся вне района боев. Макс Хастингс рассказывает историю, когда в Нормандии в середине 1944 г. сержант парашютной дивизии «Люфтваффе», «испытывавший неудобства, доставляемые ему наличием 34 пленных, запер их в находившемся поблизости амбаре и оставил там, когда его отделение покидало этот район: „В России мы бы их расстреляли“, — заявил он позже»110. Из своего тщательного исследования поведения воюющих сторон на поле боя во время этой военной кампании (которое фактически было относительно

109В принципе, эта возможная в ХХ в. ситуация имеет аналог в прежние века: защитники крепости отказываются сдаваться, даже когда в ее стенах пробиты бреши, что вынуждает осаждающих идти в кровопролитную атаку. На протяжении долгого времени обычное право дозволяло атакующим, проникшим внутрь крепости, расправиться с ее гарнизоном, не говоря уже о том, чтó они в соответствии с обычаем, как правило, делали с мирным населением.

110Max Hastings, Overlord. D-Day and the Battle for Normandy

(London, Book Club Association edn., 1984), pp. 11—12.

544

Глава 8. Методы и средства

джентльменским по меркам Второй мировой войны и последующих войн) Хастингс делает вывод: «В целом представляется сомнительным, чтобы [убийство пленных] совершалось какой-либо из сторон в бóльших масштабах, чем другой»111.

То, что проблема военнопленных начиная с 1950 г. была предметом целой серии споров в сфере МГП, объяснялось отнюдь не недостатками Конвенции об обращении с военнопленными. Меньшинство государств, которые не во всем были согласны с ней, испытывали неудовлетворенность скорее потому, что она пошла слишком далеко, а не потому, что она недостаточно продвинулась вперед. Им не нравилось, что она заставила их открыть двери для доступа МККК, и они чувствовали, что последний относится слишком мягко к военным преступникам (точнее, к тем, кого они могли считать таковыми). Они также полагали, что Конвенция установила такие стандарты обращения с военнопленными, которые излишне, даже неразумно высоки. Помимо этих возражений, статьи Конвенции, посвященные военнопленным, не вызывали больших споров, а эффект их применения был всеобъемлющим, охватывающим все аспекты жизни и бытовых условий военнопленного, с момента его захвата и до приказа о его освобождении. Статьи и приложения Конвенции об обращении с военнопленными в стандартном издании МККК занимают больше страниц, чем ЖК4 или ЖК1 и ЖК2 вместе взятые. Во время работы CDDH в нее не было внесено почти никаких поправок, за исключением изменений в правилах, касающихся статуса военнопленного: он теперь был распространен на некоторые пользующиеся широкой поддержкой категории повстанцев, а самая непопулярная категория участников военных конфликтов — наемники — была ее лишена112. Это

111Ibid. 212. См. также с. 105, 209—213 passim и (об уважении к эмблеме Красного Креста) с. 223. Другой проницательный эксперт в том, что касается поведения солдат на поле боя, Джон Киган, касается этого болезненного предмета в своей работе: John Keegan, The Face of Battle (London, 1976), 49—52.

112Ст. 47 ДПI содержит определение, состоящее из 6 пунктов, кото-

рое представляло собой настолько точное приближение к образу (белого) наемника, насколько это позволяли политические расклады на Конференции, — образу, который не без веских оснований с начала 1960-х годов стал главным объектом неприязни антиколониальной и постколониальной Африки. К наемникам

545

Часть III. Право и вооруженные конфликты после 1950 г.

было сделано в ответ на требования государств, которые полагали, что в 1949 г. все могло быть иначе, если бы их интересы были тогда представлены.

И все же эта область МГП редко уходила на периферию внимания. Стороны, участвующие в вооруженных конфликтах, постоянно использовали в своих политических интересах слабости режима регулирования обращения с военнопленными и уязвимость их положения. Ни один, ни другой элемент МГП не был задействован так интенсивно в PR-войнах, которые теперь всегда сопровождают войны настоящие. Представленный в части II рассказ о неспокойной обстановке, сопровождавшей разработку статей Конвенции, посвященных репатриации военнопленных, поможет составить представление о том, какие трудности могли сопутствовать ее применению на практике. Самая первая — и, как оказалось, наихудшая — не замедлила проявить себя.

Война в Корее началась 25 июня 1950 г., когда армия Северной Кореи перешла границу, разделившую во время «холодной войны» Корейскую Народно-Демократическую Республику (которую поддерживал СССР, а затем Китайская Народная Республика с момента ее создания) и Республику Корея, которую поддерживали США, которые держали большой контингент войск в расположенной неподалеку Японии и чьи военные корабли защищали националистическое китайское правительство на Формозе (Тайване). Корея находилась в состоянии политической нестабильности с момента ее освобождения советскими и американскими войсками во второй половине 1945 г. Ее разделение de facto, так же как и разделение Германии на Восточную и Западную, происходившее примерно в то же время, тогда представлялось всего лишь временным, и каждая из соперничавших сверхдержав заявляла о своей решимости вести Корею к объединению. Но то, что произошло 25 июня, стало для всех полной неожиданностью. Никто не предполагал, что Северная Корея может попытаться восстановить единство страны силой. Реакция ООН на этот акт агрессии, как расценили действия Северной Кореи некоммунистические стра-

не относятся ни иностранные советники (до тех пор, пока они не принимают участия в военных действиях), ни иностранные добровольцы, участвующие в военных конфликтах по идеологическим или религиозным соображениям.

546

Глава 8. Методы и средства

ны, была быстрой и сильной благодаря сочетанию двух факторов — доминирующему положению США в ООН в то время и, по поразительному стечению обстоятельств, отсутствию

СССР (добровольному) на заседании Совета Безопасности, когда это было особенно важно. Вооруженные силы, которые пришли, чтобы спасти Южную Корею от военной катастрофы, официально считались силами ООН, но на самом деле были главным образом американскими по своему составу. Их миссия была бы невозможной без решительной американской поддержки, а их главнокомандующие из США (последовательно Макартур, Риджуэй и Кларк) осуществляли руководство твердой американской рукой. В то же время, каковы бы ни были представления ООН относительно целей данной войны, они полностью растворились в глобальной стратегии США по сдерживанию коммунизма. Когда недавно образованный соседний красный Китай вступил в войну на стороне Северной Кореи, чтобы предотвратить разгром, угрожавший теперь ей после успешного контрнаступления Макартура, идеологический характер войны совершенно оформился.

Во всех других отношениях ее характер был далек от совершенства. «В ходе того, что Запад называл «ограниченной войной», на полуострове имели место разрушения в беспрецедентных масштабах», — пишет один из лучших специалистов по истории этой войны. В наибольшей степени были опустошены северные районы Кореи — не только материальные разрушения были катастрофическмим, но эти районы еще и обезлюдели в результате смертей — вполне достоверные оценки количества погибших колеблются в диапазоне между 12 и 15% — и оставления места жительства; причиной массового бегства людей на юг был просто-напросто голод, а не какие-либо политические предпочтения113. Военные действия велись настолько жестоко и несдержанно, насколько это вообще возможно. Пропорциональность и избирательность не принимались во внимание; если имелась возможность причинить разрушения, то она, как правило, максимально использовалась, особенно американскими ВВС, основной целью которых (не в первый и не в последний раз) было продемонстрировать, в рамках соперничества между родами войск, что войны выигрываются благодаря

113 Callum MacDonald, Korea: The War before Vietnam (London, 1986), 258—259.

547

Часть III. Право и вооруженные конфликты после 1950 г.

мощи авиации. Между воюющими почти не полностью отсутствовало чувство корпоративной солидарности, что иногда способствует поддержанию стандартов достойного поведения, зато было много непоколебимой уверенности в собственной правоте, что способствует разрушению всяких стандартов. Неазиатское большинство военнослужащих так называемых сил ООН было склонно испытывать расовую отчужденность по отношению как к своим корейским союзникам, так и к корейским и китайским противникам. Бескомпромиссно враждебные друг другу правительства Северной и Южной Кореи были не намерены обращаться со своими внешними врагами более мягко, чем они привыкли обращаться с врагами внутренними. Китайцы, когда они присоединились к военным действиям в октябре 1950 г., представляли режим, который вскоре поразит мир своим пренебрежением к сложившимся в международном сообществе нормам поведения.

Военнопленные при таких обстоятельствах, даже если оставить в стороне неизвестное количество тех, кто мог быть взят в плен, но был убит, неизбежно оказались обречены на тяжелую судьбу, хотя никто не мог предсказать заранее, какую странную форму примут впоследствии превратности этой судьбы114. МККК сразу же задался целью убедить воюющие стороны соблюдать нормы и принципы Конвенции 1949 г., которую некоторые государства уже подписали, но еще не успели ратифицировать115. Все они, кто раньше, а кто позже (Китай сделал это лишь в середине 1952 г.), выразили желание соблюдать принципы Конвенции, но МККК не мог удостовериться в том, в какой степени Корея и Китай соблюдают их на практике, поскольку оба государства постоянно отказывались иметь с ним дело напрямую116. Через какое-то

114О конкретных доказательствах убийства военнопленных см.: Julian G. Verplaetse “The Jus in Bello and Military Operation in Korea 1950—1953” in Zeitschrift für ausländisches öffenliches Recht und Völkerrecht, 23 (1963), 679—738 at 725.

115В любом случае, конвенция не могла вступить в силу, пока ее не ратифицировали два первых подписавших государства, что произошло 21 октября 1950 г. Подробнее об этом см. Pictet’s Commentary, 3 (1960), 643—644.

116Сравнительные характеристики лагерей для военнопленных к северу и югу от 38-й параллели подытожены в книге Форсайта [Forsythe] 1977 г. на с. 134—135.

548

Глава 8. Методы и средства

время — в период первого тура переговоров о прекращении военных действий — они пошли на это и в качестве предварительной меры до освобождения пленных согласились представить их списки (неполных 12 000) в ответ на аналогичные (около 132 000), составленные командованием сил ООН117. Ни одна из сторон не верила объяснениям другой по поводу того, почему списки были меньше численностью, чем ожидалось, и уже к началу 1952 г. стало ясно, по какому сценарию будет развиваться следующая и самая печальная фаза борьбы за военнопленных.

Начало ст. 118 новой Конвенции об обращении с военнопленными выглядело достаточно четким и недвусмысленным: «Военнопленные освобождаются и репатриируются тотчас же по прекращении военных действий». Север настаивал, что репатриация означала всего лишь то, что было сказано: военнопленные должны быть отправлены назад на свою родину. Юг настаивал, что хотя это может быть общим правилом и желательной нормой, тем не менее не может означать принудительной отправки военнопленных на родину, если они не хотят этого. Если бы в этих разночтениях и заключалась вся суть спора, их все же можно было бы уладить с помощью добрых услуг взаимно приемлемых посредников. Но этим разногласия не ограничивались. Они были всего лишь предлогом для преследования разнообразных национальных, политических и идеологических целей, что послужило затягиванию войны еще на 15 месяцев118.

Каждая сторона хотела показать, что находящиеся у нее военнопленные не желают возвращаться домой, и каждая сторона обладала средствами убедить их не делать этого. И Северная Корея, и Южная Корея одновременно претендовали на то, чтобы представлять настоящую Корею, и вполне возможно, что некоторые корейские пленники могли принять сторону того, кто их захватил. Китай и Северная Корея, так же как и СССР после Второй мировой войны, отказывались

117Есть несколько источников этих данных, в каждом приводятся разные цифры. Приведенные мной взяты из: Tae-Hoo Yoo,

The Korean War and the UN (Louvain, 1965), 89.

118Макдональд добавляет, что США заплатили за затягивание войны потерей 2500 жизней американских солдат каждый месяц: Callum MacDonald, Korea: the War before Vietnam, 253.

549

Часть III. Право и вооруженные конфликты после 1950 г.

верить (или делали вид, что отказываются верить), что кто-то из граждан их страны мог не желать возвращения на родину; а если какой-то пленный из коммунистических стран, по уверению задержавшей стороны, не намерен возвращаться домой, то это происходит исключительно из-за того, что ему должным образом не разъяснили его обязанностей и интересов. С другой стороны, коммунистические власти этих стран с восторгом заявляли, что военнопленные из некоммунистических стран, ознакомившиеся за время плена с идеями марксизмаленинизма — что на самом деле имело место, — обратились

вистинную веру, и вдвойне приятно было сообщать об этом, если среди таковых были американцы.

Американцы и южные корейцы, со своей стороны, смотрели на вещи сквозь призму «холодной войны» и придерживались точно такого же подхода с точностью до наоборот. Особенно больно им было слышать о случаях, когда американцы обращались в сторонников коммунистической идеи или начинали симпатизировать ей, объяснением чему, на их взгляд, было «промывание мозгов» или моральная ущербность «неофитов». Зато их особенно радовало, когда выходцы из коммунистического Китая вставали на сторону Чан Кайши и его «националистического Китая». Допуск представителей этого режима в лагеря военнопленных для оказания помощи

в«разъяснениях», который был частью процедуры, призванной гарантировать, что ни один военнопленный не будет возвращен на родину против своей воли, был лишь одним из многочисленных способов превратить эту процедуру в кошмарную пародию на честные переговоры, бесконечно далекую от того, что имелось в виду разработчиками Конвенции об обращении с военнопленными. Для того чтобы заставить пленных прийти к «правильному» решению и исключить возможность принятия «неправильного» решения, использовались насилие и другие, более тонкие, методы оказания давления. И такое насилие и давление исходили не только извне лагеря. Внутренняя администрация лагерей военнопленных в Южной Корее, по принятому обычаю, из соображений удобства, а также и в формальном соответствии с Конвенцией, состояла в основном из самих пленных. Следствием этого было то, что, как только процедуры по репатриации становились предметом политики, в некоторых лагерях верх одерживали коммунистические группы, а в других — антикоммунистические, и их рвение слу-

550