Gotfrid_P_Strannaya_smert_marxizma_2009

Странная смерть марксизма

признать свой упадок часто принимала форму проецирования его кризиса на американскую утопию». Хардт и Негри высмеивают как иллюзорную идею американской империи в качестве «спасения утопии», но их издевка смешана с изумлением перед влиянием аме - риканской культуры50. В огне европейских националистических войн, становившихся все более разрушительными, была выкована судьба европейцев, состоявшая в том, чтобы попасть в политическую и психологическую зависимость от Америки. После Второй мировой войны даже враги американской капиталистической экономики с восторгом принимали идущие из НьюЙорка авангардные идеи и абстрактное экспрессионистское искусство.

Не менее поразительно и то, что левые приняли идею Фукуямы о глобальном торжестве демократии, которая восходит к радикалам XIX века Джону Брайту, Джеймсу Миллю и Ричарду Кобдену. Не прусский конституционалист Гегель, а английские апологеты свободной торговли создали демократические надежды, связанные со свободой торговли и изобилием потребительских благ, которые подхватил Фукуяма51 . Его вариант «конца истории» отличает попытка связать его с «незаменимостью Америки». Фукуяма соединяет идеал свободной торговли и теорию модернизации с представлением о том, что без СТТТА реализовать все это невозможно. Примечательно, что критикующие Фукуяму левые антиимпериалисты оказываются куда менее убедительными, когда используют его же идею, освободив ее предварительно от амери-

50Hardt, Negri, Empire, pp. 380, 382, 383. [Хардт M, Негри А. Империя. М.: Праксис. С. 353, 354].

51На стр. 18—19 своей книги Apres I'empire Тодд демонстрирует понимание того, сколь трудно примирить Гегеля с утверждениями Фукуямы, но игнорирует ради-

кально демократический аспект глобализма Фукуямы. [См.: Тодд Э. После империи. Pax Americana — начало конца. С. 16—18]. Одобрительное принятие радикальной программы Фукуямы см. в рецензии: George Gilder, "The End of History and the Last Man", Washington Post Book World, July 12, 1992, p. 4.

Глава 2. Послевоенный коммунизм

канских корпоративных интересов. Подобно Фукуяме, они требуют модернизации, состоящей в освобождении женщин и ликвидации неграмотности

в«третьем мире». Подобно Фукуяме, они мечтают

овсеобщем материальном достатке индивидов, которые имеют возможность свободно пересекать государ - ственные границы в рамках плюралистичной миро - вой культуры, цементируемой концепцией прав человека. Но в этой их мечте нет места для продолжения американского превосходства и для существующей

вявном виде капиталистической экономики. К несчастью для аргументации европейских левых, они не

всилах продемонстрировать, что в «третьем мире» действительно происходят желаемые ими перемены и что альтернативные их сценарию варианты будущего обречены на провал. Книга «Империя» кончается тем, что «кочующие толпы» наводняют и захватывают развернувшийся в сторону культурного плюрализма Запад, который прежде эксплуатировал «третий мир». По сравнению с этим апокалиптическим видением кошмарный финал «Лагеря святых» Жана Распая (Jean Raspail, Camp of the Saints, 1973), в котором явившиеся из Индии попрошайки переполняют Европу, выглядит, благополучным и желанным сценарием. Переселение народов обеспечивает правдоподобный гипотетический контекст для триумфа позднего модерна, и при этом нет нужды воображать, что исламизированные страны согласятся с идеей женского равноправия или обратятся к плюрализму. В новой футурологии население этих стран превратится в преследуемое меньшинство западного мира, который подчинен императивам мультикультурализма. Но этот сценарий переселения народов ныне решительно устарел. Он исходит из работы Фукуямы, который одновременно является и глобалистом, и антитрадиционалистом (хотя из - за склонности американцев к рекламе его обычно относят к правым). Таким образом, радикальные левые, говоря о «конце истории», преподносят миру давно знакомую историю, которая, как бы ни пыжились рассказчики, является типичным американмким сюжетом

[лава 3 НЕОМАРКСИЗМ

Неомарксистское брожение

Фридрих Ницше в «Веселой науке» замечает, что те, кто держится старого и противится введению современного научного метода, «налгали себе основания, ради которых эти законы должны были существовать, просто чтобы не признаться себе, что привыкли к их господству и не желают больше ничего другого». Далее Ницше говорит: «И так это делается, и делалось всегда, в каждой господствующей морали и религии: основания и умыслы, лежащие за привычкой, привираются к ней всякий раз, когда иным людям приходит в голову оспаривать привычку испрашивать об основаниях и умыслах. Здесь коренится великая бесчестность консерваторов всех времен: они суть привиратели»1.

Начиная с 1960-хгодов в эволюции марксистских левых в Западной и Центральной Европе явно наблюдается одна и та же тенденция — для защиты привычных ходов мысли совершается подмена реаль - ности. Но привиратели, ницшевские Hinzulugner, в процессе трансформации марксизма в гораздо меньшей степени играли роль истолкователей, чем утверждают их критики. Неомарксисты, типичным примером которых был молодой Юрген Хабермас марбургского периода, избирательно относились к тому, что они преподносили как «марксизм», и,

Friedrich Nietzsche, Die frohliche Wissenschaft (Munich: Wilhelm Gold-mannVerlag), S. 29. [Ницше Ф. Сочинения в 2 т. Т. 1. Литературные памятники. М.: Мысль, 1990. С. 535].

Странная смерть марксизма

при всей их снисходительности к коммунистическим вождям, диалектический материализм принимали

ссущественными оговорками. Франкфуртская школа с момента своего основания в межвоенной Германии проявляла явно двойственное отношение к коммунистам. Члены школы одобряли коммунистические режимы или отдавали им предпочтение перед их капиталистическими врагами, но при этом ставили на обсуждение еретические позиции, подвергавшиеся многократному суровому осуждению со стороны коммунистических правительств. С этой проблемой столкнулся венгерско - немецкий литературный критик и публицист Георг Лукач. После прихода нацистов к власти Лукач поспешно бежал в Советский Союз, где ему пришлось годами каяться в идеалистичности своей диалектики. Проблемы, связанные

сотсутствием признания, преследовали его и в послевоенной коммунистической Венгрии, и даже отчаянная поддержка сталинизма и одобрение военного вторжения в Венгрию в 1956 году не смогли развеять обоснованного подозрения, что он не настоящий марксист, а «социалистический гуманист»2.

Разумеется, даже за пределами советского блока были упорные защитники окостеневших доктрин марксизма-ленинизма. Но, как показано в предыдущей главе, их положение становилось все трудней. Этим упертым марксистам, охранявшим чистоту теории, пришлось столкнуться с тем, что факты не подтверждали теорию, а лидеры компартий, озабоченные поддержкой электората из числа рабочих, не проявляли интереса к апологетическим трактатам. Критерии пригодности для включения в интеллектуальный консультативный совет итальянской или французской коммунистической партии не имели никакого отношения к критериям ортодоксальности, позво-

2Paul Breines, "Marxism, Romanticism, and the Case of Georg Lukacs", Studies in Romanticism, vol. 16, no. 4 (1977), p. 4 7 3 - 4 8 9 ; PaulBreines, "YoungLukacs, Old Lukacs, and New Lukacs", Journal of Modern History, vol. 51, no. 3 (1979), p. 533 - 546 .

Странная смерть марксизма

ных марксистов в направлении неомарксизма и заставил их быть еще более избирательными в своих заимствованиях у Маркса. Неомарксисты были марксистами лишь отчасти и, принимая отнюдь не все исторические и экономические теории Маркса, стояли за социализм и против капитализма из преимущественно моральных соображений.

Яне утверждаю, что за такое развитие событий

вответе одни лишь экономисты австрийской школы, типичным представителем которой был Мизес. Просто совокупный вес критики, обращенной Мизесом и его школой в адрес социалистического планирования, ослабил экономический фундамент марксистской теории. Вследствие этого социалистам пришлось привязывать свои построения к марксовой идее «отчуждения», которую они раскопали в его работах 1840-хгодов. Им пришлось выдвинуть на первый план реальное или предполагаемое материальное неравенство в рыночных или квазирыночных системах, чтобы доказать превосходство социалистов

сточки зрения гуманизма. Их quod demonstrandum est* заставил их отказаться от чисто материалистического анализа и сосредоточиться на религии, морали и эстетике.

формы неомарксизма

Фундаментальными для неомарксизма были определенные концепты, обнаруженные и отобранные его представителями, в особенности рабочая демократия, иррациональность капитализма, подлинные человеческие потребности, «преимущественное право выбора для бедных» (позаимствованное у «теологов освобождения», чьей целевой аудиторией были революционеры в странах «третьего мира»), а для немцев еще и «преодоление прошлого». Такого рода лозунги были притягательны и для тех, кто не входил в круг

*Что и требовалось доказать (лат.); здесь: окончатель ный вывод. — Прим. ред.