- •Приложение 2 Управление, обучение и игра
- •§ 2.1. Игра г.П. Щедровицкого
- •1.Уроки гп
- •2. Игра – органичная имитация жизни, модель – неизбежно ограниченна
- •3. Параллели: Щедровицкий – Ортега-и-Гассе
- •§ 2.2. Проблемно-деловые игры
- •I. Философко-методологические основания пди
- •I.1. Игра как форма развития
- •I.2. Пди как форма коллективной выработки управленченских решений
- •II. Некоторые теоретические основания пди
- •I I.1. Теоретико-игровые модели принятия решений
- •I I.2. Сюжетно-игровой подход в проектировании будущего
- •III. Технология пди
- •III.1. Этапы организации пди
- •III.2. Методологическая основа сценария игры
- •Организационно-экономические и социальные отношения по стадиям инновационного цикла
- •Организационно-экономические и социальные отношения кинопроцесса
- •Основные направления работы групп над итоговым документом игры «Перспектива»
- •III.3. Краткая информация о некоторых пди
- •IV.Пди «Перспектива»: новые пути кинематографа
- •Хроника игры
- •§ 2.3. Программы тренингов
- •1.Эффективный персонал
- •Описание курса
- •2. Курс "Управление проектом"
- •Семинар-тренинг по разработке проектов
- •3. Программа семинара - тренинга социальная компетенция и менеджмент проекта. Проектирование жизни
- •1. Вступление.
- •2.Индивидуальная картина мира - во многом неосознаваемая - основа всех сюжетов жизни:
- •4.Освоение проектной культуры.
- •5.Ваш проект жизни — самоопределение с помощью освоенного на семинаре:
- •4. Результативный менеджмент
- •5.Формирование стратегии развития компании
- •6.И.А. Ильин «Спасение в качестве»
- •И.А. Ильин
- •7.Программа курса с элементами тренинга «управление качеством»
- •Семинар-тренинг но внедрению в организацию модели делового совершенства
- •9. Из методического материала к тренингу «Эффективный персонал» принципы совместной работы (сюжетные условия консенсуса)
- •Практический вывод – договор
- •Р. Акофф. (Планирование будущего корпорации. М. 1985): Что означает развитие личности
- •§ 2.4. Кто, кем управляет и зачем?
- •1. Постановка задачи
- •2. Интеллектуальная организация
- •Тело как метафора
- •3. Чарльз Хэнди: По ту сторону уверенности – новое вне и внутри организаций
- •4. Фритьоф Капра: живая организация в глобальной сети – приглашение к Игре.
- •Метафоры в менеджменте
- •Социальные сети
- •Практические сообщества
- •Живая организация
- •Учиться у жизни
- •Организационное обучение
- •Возникновение нового
- •Два стиля руководства
- •Как вдохнуть в организацию жизнь
- •5. Основатель Римского клуба - а. Печчеи о человеческих качествах и будущем человечества
- •6. Резюме
- •§ 2.5. Играя, учимся
- •1. Проблема образования в оргдеятельностных играх
- •2. «Широкая рефлексия по поводу педагогики» в. Розина
- •3. Международная программа «Философия для детей»
- •4. Обучение творчеству по Джанни Родари
- •5. Краткие выводы
- •§ 2.6. Вся Жизнь – Игра?
- •1. «Феномен игры» в. Ворошилова.
- •2. Рефлексия игры по т. П. Фокиной.
- •3. С. П. Гурин: Игра с бытием.
- •4. Игра и религия – Вивекананда и Герман Гессе.
- •5. Позиция автора.
- •§ 2.7. XXI век: «Самозавет» или «Самоапокалипсис»
- •I. Эволюция научной картины мира – от мифа к мифу Из книги а. Косарева «Философия мифа: Мифология и её эвристическая значимость: Учебное пособие для вузов ». М., сПб 2000.
- •I.1. Возникновение античной (теоретической) науки. Наука и технология
- •I.2. Возникновение новоевропейской (экспериментальной) и современной (глобальной) науки. Её структурно-функциональная организация
- •I.3. Глобальная наука и кризис современной европейской цивилизации
- •I.4. Современная физика: на пути к новому мифу
- •I.5. Антропный принцип – эвристический ориентир новой мифологии
- •I.6. Беседа о финале Акта трагикомедии цивилизации, сценарий которого строился с помощью естественно-научной картины мира.
- •Содержание учебной дисциплины
- •Раздел 1. Системный кризис цивилизации
- •Раздел 2. Донаучные и «постнаучные» картины мира
- •Раздел 3. Эволюция естественно-научной картины мира
- •Раздел 4. Целостная картина мира (учитывающая наличие и приоритет психических и духовных аспектов человека и Вселенной)
- •II. Природа и человечество – на пороге перемен (исследования ф. Капры и а. Неклессы)
- •Из книги: ф. Капра. Скрытые связи. «София» 2004.
- •II.1 Базовые установки
- •II.2 Становление глобального капитализма и новая экономика
- •II.3 Сложность и нестабильность
- •II.4. Мировой рынок как автомат
- •II.5. Социальное воздействие
- •II.6. Экологическое воздействие
- •II.7. Трансформация власти
- •II.8. Трансформация культуры
- •II.9. Вопрос устойчивости
- •II.10. Биотехнология у рубежа. Ограниченность генетического детерменизма
- •II.11. Биотехнология в сельском хозяйстве
- •II.12. Экологическая альтернатива
- •II.13. Опасности сельскохозяйственной генной инженерии
- •II.14. Отпор
- •II.15. Картина меняется. Состояние нашего мира
- •II.16. Спланированная глобализация
- •II.17.Сиэтлская коалиция и общемировое гражданское общество
- •II.18. Экологически организованная промышленность
- •II.19. Поиск смысла
- •II.20. Глобальный мир и власть людей
- •II.21. Мирской град: творение и разрушение
- •III. В чьих же руках сценарий нашего будущего?
- •III.1. Тезисы о главном
- •III.2. Дополнительный комментарий
- •К Тезису 1
- •К Тезису 2
- •К Тезису 3
- •Введение в режиссуру социальных игр
- •Апгрейд - качественный скачок мышления
- •Базовые Игры человека
- •Классификация Базовых Игр
- •Фундаментальные игры
- •Моралист
- •Управленческие игры
- •Сценарные Игры
- •III.4. Выводы
- •Приложение 3 Образ Космической Игры в художественной литературе
- •Слово под занавес
- •Успехов и счастья!
I.4. Современная физика: на пути к новому мифу
<Обращаясь> к релятивистской картине мира, следует отметить, что, как и в ньютоновской, в ней нет места ни человеку, ни сознанию, ни душе. Гипотетический «наблюдатель», которого вводит в теорию Эйнштейн, на содержание теории никакого влияния не оказывает: это — лишь инструмент, удобный для описания той или иной инерциальной системы отсчета.
В квантово-механической картине мира дело коренным образом изменяется. Здесь «наблюдатель» уже не просто статист, но активный участник событий, влияющий существенным образом не только на показания приборов, но и на всю картину в целом. Поэтому в квантовой физике наблюдатель естественным образом включается в картину мира и, следовательно, в математические уравнения, описывающие эту картину. Это трудно себе представить, особенно уму, воспитанному на рационалистических традициях, но, как утверждают специалисты, дело обстоит именно так. В таком случае, квантово-механическая картина мира оказывается еще более мифологической, нежели релятивистская и ньютоновская. Настолько мифологической, что некоторые весьма солидные ученые начинают утверждать, будто бы открывающиеся им в результате специальных исследований картины и структуры могут быть описаны (и уже давно описаны!) только на языке мифологии, ибо наш обычный понятийный язык, с неизбежностью абстрактный и дискретный, не способен удовлетворительно выразить непрерывность и целостность протекающих в микромире процессов.
Проблема языка, способного адекватно описывать познаваемую реальность, все более выдвигается на передний план науки. Впервые ее подняли на щит, по-видимому, позитивисты, упрекавшие философию в расплывчатости ее языка и неопределенности ее метафизических построений. Они попытались устранить из науки все эти неопределенности (а вместе с ними и философию) и создать для нее точный, не допускающий никаких двусмысленностей, язык. И потерпели на этом поприще сокрушительное поражение. Метафорический и потому неопределенный (многозначный) язык оказался из науки неустранимым. Дело в том, что наука в своих теоретических построениях разрывается между двумя крайностями — между точностью и полнотой описания изучаемых ею явлений. Чем определеннее и точнее описывает какая-либо теория исследуемое явление, тем менее способна она выразить его полноту, его непрерывность и целостность, и, наоборот, чем полнее описывает теория свой объект, тем менее она определенна и точна. Точность достигается за счет устранения неопределенности (метафорически-образного языка) из языка науки, но за это приходится расплачиваться полнотой описания; такая полнота достигается именно благодаря метафорически-образному языку, но в таком случае страдает точность. Применительно к математике (к формализованным теоретическим системам) закономерность эта была сформулирована К. Гёделем в виде теоремы о неполноте теоретического знания, а применительно к квантовой физике — В. Гейзенбергом в виде теоремы о соотношении неопределенностей. Впоследствии обе теоремы были увязаны между собою и приобрели общенаучный и даже гносеологический смысл. В плане гносеологии, первая теорема может быть интерпретирована как утверждение о невозможности формализовать полностью человеческое познание, то есть устранить из него метафорически-образный язык, а вторая — как утверждение о невозможности, даже совокупностью точных теорий, выразить целостность (полноту) объекта. Не дает целостной картины и разработанный Гейзенбергом совместно с Н. Бором принцип дополнительности, призванный согласовать между собою показания разных теорий, отражающих различные стороны одного и того же объекта, но не поддающихся обобщению.
… В этом смысле, математическая символика аналогична, до известной степени, мифологической. И та, и другая недоступны для понимания непосвященного. «Страница из журнала по современной экспериментальной физике, — пишет Капра, — покажется несведущему столь же таинственной, как и тибетская мандала. И та, и другая содержат записи о попытке проникновения в тайны природы» [Капра 1994:32]. Обе они требуют для своей расшифровки наполнения их словесно-образными смыслами. И если для поверхностного понимания (и понимания привычного для нас мира) достаточно бывает только интеллектуальных усилий, достаточно понимать только умом, то для глубокого понимания (и понимания необычного для нас мира) требуется включение всей эмоционально-чувственней сферы, требуется понимать и сердцем, то есть переживать понимаемое. Квантовая физика, по-видимому, одна из первых в ряду наук подошла к той черте, за которой для понимания тайн природы требуются не только неимоверные интеллектуальные усилия, но и эмоционально-волевые, когда понимание всплывает на поверхность сознания только в том случае, если удается как следует всколыхнуть океан бессознательного. Именно поэтому, надо полагать, она и обратила внимание на альтернативные научному мистические способы познания, как раз и предназначенные для того, чтобы выкристаллизовывать из подсознания интуитивное (сердечное) понимание мира.
И хотя объекты, на которые направлено познание, в физике и мистике принципиально различны — первая познает внешний мир, а вторая внутренний, — образы, возникающие при этом, во многом оказываются сходными. Сходство это обусловливается — и мы об этом в различной связи уже неоднократно говорили - изоморфизмом трех реальностей, две из которых - физическая и трансцендентная — проецируются на третью — метафизическую, именуемую человеческой душой. И не просто проецируются, но и синтезируются ею в обладающие цельностью картины и образы. Именно в ней, в душе, ищут и находят ответы на свои вопросы и физик, и мистик, почерпая свои образы из одного и того же источника. А поскольку вопросы эти, несмотря на различную их постановку, по существу своему, одинаковы (что представляет из себя мир и как он устроен?), постольку и ответы получаются сходными. Познавая природу, физик, таким образом, познает и себя, свою человеческую природу, свой внутренний мир: поэтому-то и не складывается в единую картину наблюдаемая им реальность без введения в нее познающего субъекта. В свою очередь, мистик, познавая свою человеческую природу, созерцая свой внутренний мир, познает, тем самым, и мир внешний: поэтому-то наблюдаемая им картина своего собственного сознания не получает завершения без введения в нее физической реальности. Вот как объясняет природу мистического познания Лама Говинда: «...для Просветленного.., чье сознание охватывает всю Вселенную, последняя становится его телом, в то время как его физическое тело становится проявлением Вселенского Ума, его внутреннее видение - это выражение величайшей реальности, а речь — выражение вечной истины и мантрической силы» [64, с. 405].
Подходы к познанию у физика и мистика прямо противоположны, но, в полном соответствии с народной мудростью, крайности сходятся и здесь. В науке это сходство между физикой и мистикой именуется параллелизмом. Такой параллелизм в картинах мира усматривается не только выдающимися мистиками нашего столетия, но и многими выдающимися физиками, такими, например, как М. Планк, В. Гейзенберг, Н. Бор, Р. Оппенгеймер, Дж. Чу, Д. Бом, Р. Сиу и др. Однако специальная книга, посвященная проблеме параллелизма, была издана Ф. Капра только в 1976 г., а на русском языке — в 1993.
Разумеется, физика работает в совершенно ином ключе. Она не может окончательно растворить субъекта в объекте, иначе она перестанет быть наукой. Но ее квантовая теория делает значительный шаг в этом направлении, рассматривая «Вселенную в качестве переплетающейся сети физических и психологических взаимоотношений» [Капра 1994:121]. Для обозначения этого переплетения, а точнее - принципиальной неразделимости физического и психического, Э. Шрёдингер вводит понятие пси-функции, которое становится важнейшим элементом его знаменитых уравнений. Возможно, когда-нибудь наука потребует включить в свое теоретическое описание мира и человеческое сознание. Тем более что такую потребность она стала испытывать задолго до возникновения квантовой механики — в лице позитивистски ориентированных и раскритикованных «в пух и прах» основоположником советского государства физика Э. Маха с его тезисом: «Без психического нет физического" и психолога Р. Авенауриса с аналогичным тезисом: «Без субъекта нет объекта». (с. 242 -243).
Теория бутстрапа многократно усиливает в рисуемой ею картине мира и роль наблюдателя, превращая его в участника наблюдаемых событий. Если исходные принципы этой теории [Капра 1994:246-247] окажутся окончательно доказанными — а каждый из них связан с нашими методами организации наблюдений и измерений, — то это будет означать, что основные структуры физического мира определяются, в конечном счете, только нашим взглядом на мир. В таком случае сознание становится необходимым для самосогласованности Вселенной, и его придется включить в наши физические теории. Тогда «современная физика придет к тем же выводам, что и восточные мудрецы, и признает, что все физические структуры мира — не что иное, как майя, или «одно лишь» сознание» [Капра 1994: 250]. Ибо «восточные мистики не устают повторять, что воспринимаемые нами вещи и события суть порождения сознания, берущие начале в одном из его состояний и исчезающие при преодолении этого состояния». [там же с. 249]
Таким образом, мы проследили, как наука, пытаясь нарисовать картину мира, в качестве логического следствия из предлагаемых ею теорий неизбежно возвращается к мифологическим истокам человеческой культуры. ( с. 246).
Пригожин вводит в термодинамическую картину мира идею эволюционизма. Собственно говоря, неравновесная термодинамика есть не что иное, как физико-химическая интерпретация биологической эволюции. Она удачно вписывает биологическую эволюцию в более широкий, физический контекст и рассматривает жизнь как автоматически действующую систему, то есть как неодушевленный механизм. Но сказав «А» — введя в круг физических исследований биологические системы, надо говорить и «Б» — наделить их душой. Однако произнести это «Б» Пригожину не позволяет его физикалистская установка: ведь по специальности, да и по роду занятий тоже, он — физик, точнее - специалист по физической химии, и потому смотреть на мир иначе, чем глазами физика, не может. Тем не менее, позывы к произнесению указанного звука неравновесная термодинамика испытывает постоянно. Внося в свои теоретические построения идею эволюционизма, она с неизбежностью начинает использовать и связанный с этой идеей круг понятий, предполагающих наличие души и цели, таких как конкуренция, отбор, полезность, ценность, игра, рождение, смерть и т. п. И хотя при произнесении этих слов горло перехватывает физикалистский спазм, они кладут тем не менее начало антропоморфизации и, следовательно, мифологизации термодинамики. Точнее говоря, они лишь проявляют заложенный в самой структуре концепции «потаенный» антропоморфный смысл и тем самым ставят исследователя перед массой неразрешимых для физикалистского подхода вопросов.
А именно. Если возникающая в результате случайных флуктуаций неравновесно устойчивая система не разрушается последующими флуктуациями, значит, она активно борется за сохранение своей целостности, весьма изощренно и умело балансируя на краю пропасти. Чем объясняется такое ее поведение, ее «неравнодушие» к своей дальнейшей судьбе? Ведь для чисто физических, неодушевленных предметов безразлично, в каком состоянии им пребывать. Почему с усложнением структуры возрастает сложность поведения системы, возникают специальные механизмы, ответственные за ее сохранение и предусматривающие различные варианты поведения в зависимости от возможного состояния среды? Просто ли это функция, автоматически детерминируемая структурой, или же нечто, похожее на целенаправленную деятельность? Теория неравновесных систем, впрочем, как и подавляющее большинство других физических теорий, игнорирует подобные вопросы. Но тогда приходится игнорировать и множество других вопросов И, прежде всего, вопрос об обратном влиянии функции на структуру. Тогда и такие новообразования, как социальность, психика и интеллект, следует признать не более чем побочным, не имеющим самостоятельного значения, продуктом спонтанно происходящего процесса структурирования. А это уже не лезет ни в какие биологические, психологические и гуманитарные ворота. В то же время сознательная, а - не «исподволь», постановка подобных вопросов толкает физикалистски ориентированные теории на путь биологизма, психологизма и, в конце концов, антропоморфизма. С особой наглядностью указанная тенденция прослеживается на примере эпигенетической теории эволюции, возникшей на основе синергетических концепций и интегрирующих синтетическую теорию эволюции с достижениями современной палеонтологии и эмбриологии. (с. 253 – 254).
Однако и эпигенетическая теория эволюции не преодолевает физикалистской ориентации науки. И хотя она признает направленность — и не просто направленность, а целенаправленность (эквифинальность) — эволюционных сдвигов, она не объясняет тем не менее, откуда берется и чем определяется такая целеустремленность живых систем. Вслед за неравновесной термодинамикой она лишь фиксирует эту целеустремленность и рассматривает ее просто как функцию определенной структуры. Но даже применительно к неживым системам функциональный подход влечет за собой подход целевой (телеологический). Ибо сразу же встает вопрос: а для выполнения каких функций нужна та или иная структура? При такой постановке вопроса зависимость между структурой и функцией переворачивается: функция выступает уже не просто как следствие, как качество, с необходимостью вытекающее из особенностей структуры, но как нечто, формирующее структуру и порождающее в ней стремление к самосохранению. Иными словами, при таком подходе функция отрывается от структуры и наделяется самостоятельным существованием, становится для нее «идеей» (целью), которую данная структура реализует: не структура порождает функцию, а функция реализует себя в структуре. Одна и та же функция может быть реализована при помощи разных структур. Например, функция передвижения на суше реализуется путем переставления конечностей, пресмыкания или качения (колесо), а в водной среде — при помощи лопасти (рыбий хвост, ласты, весло), реактивного устройства (моллюски, головоногие, водометы) или винта. Структура, следовательно, есть не более чем реализация функции. Функция живет в структуре, а не порождается ею. Она сама строит свой дом (структуру) из материала (элементов среды), оказавшегося под рукой. Специфика строительного материала может ограничить конструктивные возможности функции, но неспособна изменить саму функцию. Функция «пробует» себя на разном материале и конструирует различные структуры. Более того, конструируя разные структуры, она готовит строительные блоки для более полной своей реализации, для создания более совершенных структур. Таким образом выстраивается целая иерархия структур, реализующих все более полно одну и ту же функцию. Каждая функция представлена своей особой иерархией структур. Вспомним Г. Любарского: каждый таксон, играет по своим правилам — один заведует конечностями, другой формой тела, третий характером питания. (Думаю, что понятия «сценария» и разворачивающегося в соответствии с ним «сюжета» событий лучше отражают смысл происходящего, чем статично-схематичные «функция» и «структура». – О. Ш.).
Реализуя себя в структуре, функция придает ей смысл, который утрачивается, если структура перестает функционировать. Умершая структура смысла не имеет - дом, в котором никто не живет, вышедший из строя двигатель, труп. Она превращается в простой отпечаток смысла, который со временем стирается — мертвый дом быстро ветшает, вышедший из строя двигатель ржавеет, труп разлагается. Собственно, функция и есть тот самый смысл, который реализует себя в структуре и который превращает мертвую материю, структурируя ее, в активную, жизнеспособную и целеустремленную систему. В различных мировоззренческих системах смысл этот обозначался по-разному: вечная идея (Платон), форма (Аристотель), энтелехия или жизненная сила (витализм), дух или Бог (христианство).
С особой выпуклостью и яркостью указанная функция проявляется в биологических системах. Название ей - психика. Но как это ни странно, ни одна из упоминаемых теорий эволюции психику в расчет не берет. Учитывается все, что угодно — давление внешней среды (космической, геологической, климатической, биогенной), давление внутренней среды (болезни, мутации), степень изоляции видов, возможность их гибридизации, - но только не психические факторы. А между тем последние должны, по логике вещей, играть в эволюции не меньшую, если не большую, роль. Иначе что же получается: физиологические функции организмов играют колоссальную роль, а гораздо более высокие психические не играют никакой роли? Как-то это не вяжется с общепринятым утверждением эволюционистов, что с повышением уровня организации системы ее активность и автономность по отношению к воздействиям среды возрастают. Но что может быть выше по уровню организации и степени активности, нежели психика? Желания, стремления, упорство, воля, вера, если они страстные и искренние, оказывают, мы знаем, огромное воздействие на физиологию человека. Так почему же аналогичные психические функции животных не могут оказывать столь же сильное воздействие на их физиологию, в том числе и в плане эволюции? А если это так, то для того, чтобы быть адекватной, теория эволюции должна стать не просто биологической, но еще и психологической, должна показать, в какой степени и каким образом психика влияет на эволюционный процесс. Более того, спускаясь вниз по эволюционной лестнице, она должна показать, как постепенно ослабевает действие психических функций, как психика угасает (если угасает) в физико-химических системах и что приходит ей на смену такое, что не есть уже психика, но способно стать ею в будущем.
Ничего подобного новейшая из эволюционных теорий — эпигенетическая — не только не рассматривает, но и не берет во внимание. Развиваясь в русле, проложенном неравновесной термодинамикой, она оказывается неспособной преодолеть ее физикалистскую ориентацию. Правда, идеи, развиваемые неравновесной термодинамикой, она доводит до такой кондиции, что им становится тесно в рамках физикализма, и они прямо-таки напрашиваются на другую, метафизическую (шире — мифологическую) парадигму. На эту же парадигму напрашиваются, как мы видели ранее, и идеи, разрабатываемые релятивистской и квантовой механикой. И эта парадигма была сформулирована в конце 50-х — начале 60-х годов в виде так называемого антропного принципа. (с. 257 – 259).