khrolenko_a_t_bondaletov_v_d_teoriya_yazyka

ные социолингвистические эксперименты. Прецедентом для подобных экспериментов стала языковая ситуация в Норве гии [Стеблин Каменский 1968; Берков 1983].

Норвегия в течение долгого времени входила в состав дат ского государства и пользовалась датским языком в качестве официального и литературного. После обретения независи мости в Норвегии возник и развился смешанный городской говор, особенностью которого было соединение норвежской фонетики и синтаксиса и датской морфологии и лексики. В селе говорили на норвежских диалектах без датского влия ния.

В1814 г. страна получила политическую самостоятель ность и проблема создания национального языка стала решать ся в двух направлениях: во первых, приведение существующе го языка в соответствие с реальной практикой образованных городских слоёв, во вторых, создание литературного языка на основе народных говоров. Несколько раз проводились ре формы с целью «норвегизации» смешанного городского го вора, который с 1890 г. стал называться риксмолом. На этом датско норвежском языке писал Г. Ибсен.

Всередине XIX в. П.А. Мунк выдвинул идею создания «на родного языка» — ланнсмола, реализованную филологом са моучкой и поэтом Иваром Осеном. Он четыре года изучал диалекты, издал в 1848 г. «Грамматику норвежского народно го языка», а в 1850 г. «Словарь норвежского народного языка». Новый язык представлял собой письменный синтез норвежс ких диалектов, при этом принимались наиболее архаичные элементы, что было связано с романтическими воззрениями создателей ланнсмола. Язык был искусственным, но он отве чал общественным потребностям. В 1868 г. возникло обще ство поддержки прав ланнсмола; в 1885 г. ланнсмол был при нят официально и уравнен с риксмолом. Языковая ситуация осложнилась: появились два конкурирующих языка. Были попытки административными мерами синтезировать их, но они оказались бесплодными. Существование двух литератур ных языков создало значительные трудности в области про свещения, культуры и государственности, что вызвало отри

391

цательную реакцию всего норвежского общества. Националь ное языковое движение в Норвегии зашло в тупик.

Норвежский опыт печален. Люди, сознательно вызвавшие «языковую лавину», оказались перед ней совершенно бес сильными. Следует ли делать из этого пессимистический вы вод, что удел человечества — довольствоваться теми языка ми, которые ему даны, и теми частичными изменениями язы ковых элементов, которые оно в состоянии произвести? Видимо, нет.

Описав «языковую лавину», М.И. Стеблин Каменский замечает, что норвежский язык научно не изучался, что нор вежская грамматика — самая неисследованная грамматика мира. Именно это привело языковое движение не к тем ре зультатам, к которым стремились создатели нового норвежс кого языка. Видимо, эффективность регулирования языковых процессов в значительной мере предопределяется точностью научного предвидения дальнейших путей эволюции языка, хотя стихийность развития — это изначальное и неизменное свойство языка. «Подталкивание» языковой эволюции ока зывается неуспешным в той же мере, как и стремление уст ранить изменчивость языка.

Защита языка как фактор воздействия на его эволюцию

В наши дни чрезвычайно актуальной становится пробле матика культуры речи, которая «представляет собой теоре тическую и практическую дисциплину (или сферу исследо вания), смежную со стилистикой языка и стилистикой речи, обобщающую их положения и выводы как с целью живого, оперативного воздействия на дальнейшие процессы развития языка, так и с целью определения основных эстетических норм, форм и тенденций связи литературной речи с движе нием стилей художественной речи» [Виноградов 1964: 9].

Норма литературного языка двулика — она устойчива и подвижна. Устойчивость нормы обусловлена коммуникатив ной функцией языка, а её подвижность — функцией языка

392

как орудия мышления, познающего бесконечный и изменчи вый мир. Постоянно учитывая эту двойственную природу нормы, человек может в какой то мере управлять языковым развитием. Работа по определению и регулированию норм, кодификация их, тесно связанная с прогнозированием язы ковых процессов, — пример активного отношения общества к важнейшему средству коммуникации.

На сегодня самая эффективная форма воздействия на язык — это его защита. Европейские языки защищаются от американизмов, которые грозят затопить не только языки небольших народов, скажем, исландский, но и языки миро вого уровня. Примером целенаправленной защиты языка может служить Франция. Поскольку терминология является одним из главных каналов проникновения англицизмов (аме риканизмов) в национальные языки, то в 1973—1976 гг. Фран цузское правительство издало ряд декретов и постановлений, регламентирующих употребление терминов, включая изгна ние англицизмов. При премьер министре страны декретом был создан Высший комитет по защите и распространению французского языка, позже переименованный в Высший ко митет французского языка. Принят декрет об обогащении французского языка. В 1975 г. был подписан «Закон об исполь зовании французского языка». Количество англицизмов за метно снизилось. «Широкая общественная поддержка основ ных целей и принципов этой программы в значительной сте пени определила её в целом успешную реализацию. Как показывает французский опыт <...> сознательное регулиро вание процессов создания и унификации терминологии, т.е. целенаправленное воздействие на терминологические нор мы, способно быть эффективным и дать вполне ощутимые результаты» [Башкин 1982]. Писатель и постоянный секре тарь Французской академии Морис Дрюон замечает: «Во Франции язык — дело государственное, и академия имеет статус высшего суда. Но можно ли заточить язык в рамки за кона? Это всё равно, что требовать от церкви законодатель ного контроля над поведением людей. Она может лишь вну шить вам чувство греха. Именно в этом — внушить людям,

393

что плохо говорить — грех, видит своё предназначение Фран цузская академия» [Известия. 1995. 12 авг.].

Защита языка — дело тонкое. Нельзя превратить её в зап ретительство, тормозящее необходимую эволюцию языка. Без изменений язык становится мёртвым. Любопытно отно шение великой русской поэтессы Анны Ахматовой к языку писателей эмигрантов: «Ей бросалась в глаза его правиль ность. Но это мёртвый язык, говорила она. Живя вне стихии языка родного, меняющегося, развивающегося, писать нельзя, утверждала она» [Герштейн 1993: 159].

Дополнительная литература

Влияние социальных факторов на функционирование и развитие языка. — М., 1988.

Журавлёв В.К. Внешние и внутренние факторы языковой эволюции. — М., 1982.

Колесов В.В. История русского языка в рассказах. 3-е изд. — М., 1994. Костомаров В.Г. Жизнь языка. От вятичей до москвичей. — М., 1994. Крысин Л.П. Социолингвистические аспекты изучения современного

русского языка. — М., 1989.

Николаева Т.М. Диахрония или эволюция? (Об одной тенденции развития языка) // Вопросы языкознания. 1991. № 2. С. 12—26.

• І•

17.ЭКОЛОГИЯ ЯЗЫКА

Кконцу XX в. выяснилось, что от человека надо защищать практически всё. Отсюда популярность слова экология, поте рявшего свою первоначальную терминологическую опреде ленность. Экология (от греч. oikos — дом, жилище, местопре бывание и... логия) — наука об отношениях организмов и об разуемых ими сообществ между собой и с окружающей средой. Термин экология был предложен в 1866 г. Э. Геккелем (1834—1919). С середины XX в., в связи с усилившимся воз действием человека на природу, экология получила особое значение как научная основа рационального природопользо

394

вания и охраны живых организмов, а сам термин экология приобрёл более широкий смысл [БЭС 1997: 1393]. Уже гово рят об «экологизации» современной науки.

У слова экология актуализировалось значение ‘защита’ и произошло расширение круга объектов, связанных с поня тием «экология»: экология культуры (Д.С. Лихачев; Дж. Стю арт), экология языка (Г.В. Степанов), экология духа (о. А. Мень), экология религии (О. Хульткранц). Эти популярные ныне сло восочетаниястатусанаучныхтерминовпоканеполучили.«Боль шой энциклопедический словарь. Языкознание» (1998) обхо дится без слова экология и словосочетания экология языка.

Язык — это продукт, составная часть и условие существо вания культуры. Экология языка теснейшим образом связа на с проблемой экологии культуры, поскольку условием со хранения и развития культуры считается забота о языке. «Проблема восстановления культуры есть прежде всего про блема восстановления языкового пространства и его возмож ностей» [Мамардашвили 1990: 203—204]. За «обычным» ис кажением языковых норм, полагает философ, — обрыв веко вых нитей национальной культуры. Сложившийся стихийно в полном согласии с природой, среди которой жили его носи тели, язык унаследовал от неё и стойкость, и ранимость и, как следствие, требует бережного к себе отношения. «И нет у нас иного достоянья! Умейте же беречь хоть в меру сил, в дни зло бы и страданья, наш дар бесценный — речь» (И. Бунин).

М.К. Мамардашвили в статье «Язык и культура» задается вопросом: «...Можно ли восстановить наши порванные внут ренние связи с традицией мировой культуры?» и дает крат кий и определенный ответ: «Этот вопрос — проблема во мно гом языковая». Язык — это сама возможность существования культуры. Возвращение от «советского» языка, который це ликом состоит из каких то неподвижных, потусторонних бло ков, не поддающихся развитию, из языковых опухолей, которыми нельзя оперировать, мыслить, — к тому самому ве ликому и могучему русскому языку «золотого века» — пер вейшее условие экологии современной культуры [Мамардаш вили 1991].

395

Правота приведенных слов философа подтверждается опытом сохранения русского языка и русской культуры, на ходившихся в изгнании. Эмигранты первой волны, несмотря на бедствия, принесенные войной, революцией, расколом общества, гонениями и изгнанием, создали за пределами Рос сии русскую культуру, которая явилась важным компонен том всей мировой культуры в ее материальном, интеллекту альном и духовном измерении. Это стало возможным преж де всего благодаря неустанной заботе о родном языке. Язык явился тем базовым элементом, который не просто воплощал в себе традицию русской культуры, отражая ее в литературе, но и представлял собой существенный элемент самосознания «граждан» Зарубежной России, которые отказались от рефор мы письма 1918 г., боролись с советскими и западными нео логизмами, не приняли моды на аббревиацию и создали на стоящий культ Пушкина [Раев 1994]. Забота о языке дала свои впечатляющие результаты. «Главное наслаждение произве дений Набокова — осязать заповедный русский язык, неза газованный, не разоренный вульгаризмами, отгороженный от стихии улицы, кристальный, усадебный, о коем мы позабы ли, от коего, как от вершинного воздуха, кружится голова, хочется сбросить обувь и надеть мягкие тапочки, чтобы не смять, не смутить его эпитеты и глаголы. Фраза его прозы — застекленная, как драгоценная пастель, чтобы с неё не осы палась пыльца» [Вознесенский 1989: 96].

Задолго до споров об экологии великий немецкий поэт, мыслитель и государственный деятель И.В. Гёте писал: «Очи щать и вместе обогащать родной язык — дело выдающихся умов. Очищение без обогащения — занятие для бездарных» [Гёте 1980: 325]. По мнению Гёте, существует много способов очищения и обогащения языка, чтобы тот развивался, как живой организм. Поэзия и страстная речь — единственные источники живой жизни языка, а «мусор» в языке — явление неизбежное, ибо он живой организм и постоянно строится: «строительный мусор» — неудачная попытка обогатить язык или свидетельство недостаточного его знания. В любом слу чае «мусор» объективно важен: «...В конце концов он осядет

396

и поверх него потечет чистая волна» [Гёте 1980: 325] — опти мистическая нота, которой так не хватает в современных эко логических размышлениях.

Итак, что такое экология языка? Современные специали сты под экологией языка понимают культуру мышления и речевого поведения, воспитание лингвистического вкуса, за щиту и «оздоровление» литературного языка, определение путей и способов его обогащения и совершенствования, эс тетику речи. «...Всякое потерянное, искаженное или непоня тое намислово—этопотерянныйдлянасмир,звенонашейкуль туры».Авторэтойцитатыуверен,чтоеслиестьпредельныеуров ни загазованности и радиации, то есть и предельные уровни загрязнения языка, за которым — необратимый процесс разру шения [Скворцов 1994: 82]. Экология речи начинается с заве та Н.В. Гоголя: «Обращаться со словом нужно честно. Оно есть высший подарок Бога человеку» [Гоголь 1984].

Сейчас много размышляют о причинах деградации рус ской речи. Циничное использование языка для пропагандис тских целей лишило язык жизни. Именно в официальных письменных текстах наиболее очевидна деградация русско го языка. Широкое распространение русского языка в СССР

привело к «истончению» его культурной наполненности; обеднило русский язык и негативное отношение к диалектам. Опыт Италии и Японии, стран лингвистически очень консо лидированных, но тем не менее широко использующих диа лекты в бытовой жизни параллельно с общим литературным языком, весьма показателен.

В перечне того, что угрожает литературному языку, Л.И. Скворцов в полемике с книгой К.И. Чуковского «Живой как жизнь» на первое место ставит заимствования: «инозем ное засилье нам грозит» [Скворцов 1994]. На этом настаива ют и авторы газетных заметок об иностранных словах в бы товой русской речи и в средствах массовой информации. Только затем говорится о второй угрозе — процессах стилис тического снижения и вульгаризации речи, о вторжении ин вектив (мата) в литературную речь и даже в словари литера турного языка (третье, «бодуэновское», издание Даля, словарь

397

Ожегова—Шведовой), об утрате художественно эстетическо го речевого идеала.

Однако в рассуждениях о роли заимствований современ ной русской речью есть и противоположное суждение: серьез ной опасности нет. Так считали В.Г. Белинский — «гений языка умнее писателей и знает, что принять и что исключить» — и Л.В. Щерба, который отмечал свойство русского языка «не чуждаться никаких иностранных заимствований, если толь ко они идут на пользу дела». Многие специалисты говорят о том, что паника по поводу заимствований неуместна. Выяс няется, что заимствуется, во первых, терминология из облас тей науки и техники, в которых заметно наше отставание, и, во вторых, отдается дань моде (отсюда многочисленные пре! зентация, рейтинг, консенсус, брифинг, шоп!тур и т.п.). Обе группы заимствованной лексики угрозы языку не представ ляют. Профессор Орловского университета Ф.А. Литвин про анализировал две статьи из «Российской газеты»: одну — о сотовом телевидении, другую — о финансовом рынке в Рос сии, — и сделал вывод, что заимствованные слова в статьях неназойливы и давно уже «приручены» русским языком. По мнению лингвиста, «призывы к спасению русского языка исходят из неверия в его жизнеспособность, а это ни в коей мере не следует из истории языка и оценки его потенциала. Напротив, из предыдущего опыта следует, что русский язык “вынесет все, что Господь ни пошлет”...» [Литвин 1998: 120].

Мировой опыт развития языков свидетельствует, что ве ликий французский язык «сработан» из трех пластов: кельт ского, романского и германского; что в английском отрази лась культура норманнов и англосаксов плюс заимствования из многих языков и особенно из французского; что язык пле мен, живших в культурной изоляции, беден и постепенно дег радирует; что чистота — не естественное, а искусственное состояние языка; что организм русского языка живет присту пообразными периодами заимствований—отторжений; что язык сопротивляется нигилизму истории: иноязычное при ручается, старое остается; что язык — такая стихия, которая насилия над собой не терпит; и т.д. и т.п.

398

Охранители боятся не столько заимствований, сколько исчезновения отечественного. Однако очевидно, что формы «чужое/свое» сосуществуют параллельно: сакральный/свя! той, сандалии/босоножки, имидж/образ. Такие же пары об разуют заимствованные слова: помидоры/томаты, шоп/ма! газин, лизинг/аренда. Отчизна (из польского) не вытеснила родину, штакетник — забор, брюки — штаны, магазин — лавку. История русской лексики говорит, что поражение по терпели многие заимствования: переводчик вытеснил толма! ча, подписчик — субскрибента. Ушли из активной речи мани! фест и рескрипт, циркуляр заменился указом, приказом, по! становлением. Свое очень устойчиво. Заимствование может потеснить только заимствованное слово: имбирь вытеснил

зензевель, шарф — кашне, студентка — институтку, семи! нарист — бурсака. По мнению автора, заметки которого мы только что излагали, «даже это запрещено духом языка, за щищающим привычное, обрусевшее слово: чаще всего они продолжают сосуществовать» [Иваницкий 1998].

Русский язык по прежнему «велик и могуч», его лексичес кий инвентарь, запас выразительных средств и возможнос тей колоссальны и продолжают расти. Русский язык как ком муникативный феномен не требует никакой защиты — ни юридической, ни моральной. «Язык — зеркало того общества, в котором он функционирует. Если больной или переживаю щий душевный кризис человек смотрится в зеркало, то в зер кале, естественно, отражаются наблюдающиеся у него вне шние признаки болезни или душевного кризиса. Но при этом само зеркало никакого кризиса не переживает. Язык как си стема не переживает кризиса, но можно говорить о наличии критических явлений в отношении общества к освоению и употреблению языка, к соблюдению языковых норм» [Стер нин 1998: 4].

Моральной, филологической, а иногда и юридической за щиты требует наша речь. Каждый индивид получает язык как нечто данное, уже до него существующее, а речь каждоднев но каждому человеку приходится формировать самому. И тут открывается печальная картина. «Культура речевого взаимо

399

действия упала до самой низкой отметки. Русская речь катас трофически отстаёт от высоких эталонов российской словес ности» [Комлев 1998: 5]. Так что защищать надо не язык, а речь

ибороться надо не с заимствованиями, а с проводниками этих заимствований, всячески повышая их образовательный и культурный уровень. Бояться надо не заимствований, боять ся надо выхолащивания слов. Невысокая речевая культура — зеркало низкой общей культуры. «...Орфографию невозмож но улучшить в отрыве от общей культуры. Орфография обыч но хромает у тех, кто духовно безграмотен, у кого недоразви тая и скудная психика. Ликвидируйте эту безграмотность, и все остальное приложится», — считал замечательный знаток

иревнитель родного языка К.И. Чуковский.

Специалисты по языкознанию и культурологии говорят о трех главных источниках и регуляторах творческой деятель ности и жизни языка. Это 1) школа, 2) лингвистическая наука и 3) художественная литература в ее лучших образцах. Что бы не засориться, не обмелеть, эти источники требуют к себе повышенного внимания со стороны общества и государства. Постоянно возникает вопрос о необходимости закона о рус ском языке. Опыт стран, принявших закон о языке (Франция, Исландия), убедительно свидетельствует в пользу подобных законодательных акций. Утверждена федеральная програм ма «Русский язык», которая, к сожалению, в силу известных причин не выполняется.

Защита языка — дело коллективное, национальное, но эффективной она может быть только при условии личной активности каждого носителя языка. Примером может слу жить русский эмигрант В. Набоков. «Однажды, на рыночной площади посреди Кембриджа, я нашёл на книжном лотке <...> Толковый Словарь Даля в четырёх томах. Я приобрёл его за полкроны и читал его, по нескольку страниц ежевечерне, от мечая прелестные слова и выражения... Страх забыть или за сорить единственное, что успел я выцарапать, довольно впро чем сильными когтями из России, стал прямо болезнью». Сло ва эти — из автобиографической книги В. Набокова «Другие берега». Сама книга, равно как и другие произведения этого

400