50. Обретение собственного художественного мира в романе «Защита Лужина».

Весь роман — сто с лишним страниц — герой словно «скрывается» под фамилией «Лужин», и лишь в конце имя его — становится «живым»: Александр Иванович.

Но ведь и начало романа не менее загадочно, нежели конец: «Больше всего его поразило то, что с понедельника он будет Лужиным».

«Лужина перестали замечать, с ним не говорили, и даже единственный тихоня в классе сторонился его, боясь разделить его презренное положение.

Ощущение просвета наступает вдруг, когда он первый раз видит шахматы — с этого момента начинается «отключение» Лужина от реального мира, он уходит в мир шахматной игры, где чувствует себя виртуозом, творцом, властителем.

В этом мире исчезает его неуклюжесть и беспомощность, напротив — жизнь становится «стройна, отчетлива и богата приключениями».

Через некоторое время у Лужина, восходящей шахматной звезды, появился нечто среднее между воспитателем и тренером - Валентинов. У него появляется «свой» соперник-враг Турати, возникает поглощающая все мысли Лужина идея шахматного реванша. В это же время он встречает свою будущую жену. Далее в жизни Лужина наступает перелом. Он играет решающую партию с Турати, во время которой с ним случается удар.

После этого случая Лужин женится и перестает играть.

Некоторое время все идет нормально. Но шахматный мир не оставляет его в покое.

Жизнь без Валентинова и женитьба связаны для него с необходимостью как бы воротиться и приспособиться к условиям реального бытия. Поражая окружающих нелепостью и неуклюжестью поступков, Лужин преодолевает обыденные, бесконечно трудные для него дела: живет, изображает жениха. Но это преодоление лишь кажущееся. Лужиным движет автоматизм, которым нельзя подменить воплощение подлинное. Воплощение с каждым мигом становится все труднее, и по мере того, как шахматная задача близится к разрешению, задача жизненная все более высасывает из Лужина душевные силы. Перед самою партией с Турати «защита Лужина» оказывается найдена, но перед натиском реального мира Лужин становится беззащитен вовсе. Он почти ничего уже не понимает. В решительный час, когда Лужин с Турати сидят уже перед доской, происходит важнейшее событие: Турати не играет своего дебюта. Он не решается рисковать. Не шахматный, но житейский расчет им движет, и, таким образом, в логику шахматного мира вклиняется логика мира реального. В этих условиях «Защита Лужина» неприменима. Лужин оказывается беззащитен перед Турати, как перед всем, что относится к действительности. Он даже не успел доиграть партию — сознание его помутилось. В конце концов его увезли в санаторий.

Герои романа напрасно думают, будто Лужин переутомлен миром шахматным. Нет, он не вынес мира реального. Партию с Турати оставил он в проигрышном положении — потому что во время нее впервые полностью выпал из действительности.

Вновь появляется Валентинов, пытающийся завлечь «шахматного» Лужина в мир кинематографа. Лужин чувствует себя в ловушке и, решив «выйти из игры», кончает самоубийством.

Конец «Лужина», последние его строчки. Имя героя впервые появляется здесь: Лужин заперт, он хочет спастись, в дверь ломятся, — и он, не зная куда деваться, выбрасывается в окно... «Дверь выбили. «Александр Иванович, Александр Иванович!» — заревело несколько голосов. Но никакого Александра Ивановича не было».

Трагедия Лужина из романтического противостояния гения и толпы перерастает в метафизическую трагедию человека, дошедшего до вершины своего творчества и столкнувшегося на этой вершине с чем-то, что хочет погубить его. Шанс выйти из «шахматных бездн» пытается дать Л. его жена (в романе она только так и называется — Лужина или жена Лужина). Спасение видится ей в одном — в отказе от страсти к шахматам, в возвращении к «нормальной» жизни.