1. К общей характеристике социологической юриспруденции

Буржуазная социология права начала свой путь с подчеркнуто антипозитивистских лозунгов и всячески противопоставляла себя общей теории права как науке позитивистского плана. По утверждениям ее сторонни­ков, исходным пунктом и конечной целью социологиче­ской юриспруденции, в отличие от общей теории права, является не право как совокупность действующих норм, а право как составная часть социальной реальности. В кратком предисловии к книге «Основы социологии права», сыгравшей значительную роль в развитии бур­жуазной социологической юриспруденции, ее автор Е. Эрлих писал: «Говорят, что любая книга должна быть такой, чтобы ее смысл мог быть выражен в одной-единственной фразе. Если подвергнуть данную книгу такому испытанию, то эта фраза прозвучит следующим обра­зом: центр тяжести развития права в наше время, как и во все времена,— не в законодательстве, не в юриспру­денции, не в судебной практике, а в самом обществе».

Социологическая юриспруденция несомненно расши­рила проблематику буржуазной науки права, сдвинула ее с позитивистских рубежей. Однако в социальной перспективе этот сдвиг значительно менее значим, чем кажется ее представителям.

Прежде всего относительной была сама новизна по­становки вопросов о социальном назначении, природе и эффективности права. Это была новизна лишь в рам­ках буржуазной науки права, но не общественно-поли­тической мысли человечества в целом.

Поиски новой проблематики буржуазной социологи­ческой юриспруденцией оказались во многом деклара­тивны, ибо то, что предлагалось в качестве решения новых проблем, зачастую не так уж далеко отходило от общих мест буржуазной юриспруденции. Причина это­го — не только общая ограниченность социальных рамок этой науки, но и те социально-экономические и полити­ческие условия монополистического, а затем государст­венно-монополистического капитализма, которые яви­лись общественной основой буржуазной социологиче­ской юриспруденции. Ее ведущие положения отразили несоответствие многих правовых институтов, сложивших­ся в период промышленного капитализма, экономиче­ским и политическим процессам, сопровождавшим раз­витие монополистического капитализма. Политическим фактором, стимулировавшим развитие социологической юриспруденции, стал постоянно воспроизводящийся кри­зис буржуазной законности как одно из проявлений поворота империалистической буржуазии к политиче­ской реакции. В этих условиях решение «новых проб­лем» не просто оказалось бедным в научном плане, но и приобрело достаточно тенденциозное и во многом реакционное социально-политическое звучание.

Американский правовед и социолог Н. Тимашев, под­водя итоги развития буржуазной социологии права за последние полвека, вынужден констатировать, что «прог­ресс не был поразительным». Он отмечает, что социо­логия права не выработала «чего-либо ощутимого и на­столько достоверного, чтобы это можно было предло­жить для включения в центральное ядро социологической теории». А между тем этот автор включает в социологию права многие школы, не имеющие к ней прямого отношения.

Некоторые представители социологии нрава не из­бегли искушения наделить ее солидной родословной. Ж. Гурвич список предтеч социологии права начинает с Аристотеля и включает в этот список Монтескье, Лейб­ница, Фихте, Прудона и ряд других видных мыслите­лей прошлого. Конечно, в трудах этих авторов есть не­мало правильных и неправильных положений и выводов, помогающих осмыслить некоторые социальные аспекты права. Однако следует решительно не согласиться с по­пыткой изобразить буржуазную социологию права как продолжение какой-то одной из магистральных линий развития общественно-политической мысли человечест­ва. Ее место куда более скромно. Она представляла со­бой прежде всего реакцию буржуазной юридической мысли на изменение общественных условий в связи с пе­реходом капитализма в стадию империализма. Ее даже нельзя назвать, как уже отмечалось, результатом пред­шествующего развития буржуазной социологии, хотя в дальнейшем влияние этой последней на юридическую со­циологию все более возрастало.

Если оставить в стороне тенденцию многих буржуаз­ных авторов первой половины нашего века именовать «социологией права» работы, в действительности весьма далекие от социологических подходов, лишь на том осно­вании, что они выходили за традиционные позитивист­ские рамки, то можно выделить, в какой-то мере услов­но, три основных, нередко переплетавшихся течения в социологической юриспруденции этого периода.

Одно из них связано преимущественно с именами не­мецких авторов — Е. Эрлиха, Г. Канторовича, Г. Зинцхеймера и других и может быть на основе использо­вавшейся ими терминологии названо течением «живого права», «права как порядка отношений». Это течение во многом предвосхитил С. Муромцев.

Другое течение может быть названо социолого-институционалистским. Его эпицентр — французская литера­тура (Е. Леви, Ж. Гурвич, А. Леви-Брюль и др.). Одно время это течение тесно переплеталось с дюгизмом и в некоторых своих аспектах выступало как учение социолого-позитивистского плана.

Наконец, третье течение получило подчеркнуто пси­хологическую ориентацию и может быть названо социолого-психологическим. Под социологическим подхо­дом к праву оно понимало прежде всего его рассмотре­ние под углом зрения психологических, поведенческих факторов и, говоря о праве как составной части социо­логической реальности, имело в виду прежде всего или в значительной мере то, что Н. Тимашев называл «био­психической реальностью». Это течение отразило, в част­ности, и процесс усиления психологических тенденций в самой буржуазной социологии. Оно нашло особенно ха­рактерное и акцентированное выражение в США.

Мы не рассматриваем в качестве самостоятельного течения социологической юриспруденции в Европе «дви­жение свободного права», хотя несомненно, что у своих истоков и в ходе последующего развития лозунги «со­циологического подхода» к праву и «свободного подхо­да» к праву судьи были тесно переплетены между собой. Основная идея «движения свободного права» — требова­ние расширения свободы судейского усмотрения, пере­растающее в апологетику судейского права, давно уже стала общим местом всех основных направлений буржу­азной теоретико-правовой мысли, а не только социоло­гической юриспруденции. Кроме того, если зачинатели буржуазной социологической юриспруденции разделяли и выражали основные требования «движения свободно­го права», то отнюдь не все те, кого относят к числу вдохновителей этого движения, могут быть названы сто ройниками социологии права. Не был таковым, в частно­сти, и Ф. Жени, в работах которого в силу их эклектиз­ма можно встретиться с бергсонианством, естественным правом, «природой вещей», спиритуализмом и т. д., но меньше всего — с попытками трактовки права в социоло­гических категориях. Характерно, что Жени, сделав сво­ей исходной и центральной проблемой процесс примене­ния права, отнюдь не стремился к социальной и конкрет­но-социологической характеристике буржуазного суда. Прослеживая развитие буржуазной социологии права, такие ее представители, как Н. Тимашев и Ж. Гурвич, проходят мимо учения Ф. Жени, и для этого, как мы видим, есть основания.

В рамках многоотраслевой буржуазной юридической науки то, что именуется в ней «социологическим под­ходом», нашло и такие проявления, как, например, со­циологическая школа в буржуазной науке государствен­ного права, оказавшая существенное влияние и на общую теорию права. Если юридическому позитивизму в науке уголовного права корреспондировала «класси­ческая школа», то одной из основных форм антипози­тивистской реакции стала социологическая школа в ее разнообразных вариантах.

Особое место занимает историко-сравнительная шко­ла, которая в лице таких ее представителей, как М. М. Ковалевский и П. Г. Виноградов, в значительно боль­шей степени заслуживает наименования социологиче­ской, чем многие другие течения, афишировавшие свой социологизм. Г. В. Плеханов называл М. М. Ковалевско­го одним из «замечательных представителей современно­го сравнительного правоведения» и считал, что ему при­суща тенденция искать в способах производства, в состоянии производительных сил объяснение истории права и даже всего общественного устройства. Ковалевский не был марксистом, но он хорошо знал Маркса, Энгельса и их учение. Определяющее влияние на его общесоци­ологические установки оказали Конт и Спенсер, но вмес­те с тем в его историко-правовых работах собран и обобщен значительный материал, подтверждающий за­висимость права от социально-экономического развития общества.

Характеризуя работы П. Г. Виноградова по аграрной истории Англии, по признанию английских авторов «от­крывших англичанам их собственную историю», извест­ный советский историк Е. А. Косминский писал: «Сила Виноградова, то, что дало ему возможность стать гла­вой школы медиевистов и в Москве и в Оксфорде, заключается в строгости и в точности его исследова­тельского метода. Техническое выполнение его работ, и особенно анализ правовых, институтов и юридических отношений, поражает исключительной тонкостью. Но иногда он придает чрезмерное значение юридическим построениям, порой заслоняющим реальные жизненные отношения. Необычайно сильный в анализе, он далеко не столь же силен в обобщениях и выводах. Подходя много раз к правильному пониманию классовой структу­ры и классовой борьбы в средневековом обществе, он, как и Ковалевский, никогда не был в состоянии довести эти мысли до логического конца и в нерешимости оста­навливался на полдороге».

Как теми работами, которые имеет в виду Е. А. Кос­минский, так и другими своими исследованиями историко-правового плана П. Г. Виноградов способствовал рас­ширению социологических подходов в науке права, давал важный материал для уяснения закономерностей развития права, механизма его взаимодействия с окру­жающей средой. Сам Виноградов не раз подчеркивал зависимость права от социальных условий. Он писал, например: «Мы видим... что право развивается в тес­ной зависимости от исторических и особенно материаль­ных условий, среди которых оно действует. Но эта тесная связь не есть рабская связь. Право не исчерпывает­ся теми условиями, которые, можно сказать, дают ему существование. Оно, раз сложившись, становится само­стоятельным деятелем, приобретает самостоятельные средства и само выдвигается тогда как сильный, энер­гичный фактор». Небезынтересно сравнить объяснение причин рецепции римского права, даваемое П. Г. Вино­градовым и неоднократно упоминавшимся нами извест­ным современным французским компаративистом Р. Да­видом. По мнению последнего, развитие правовых си­стем в Западной Европе в средние века, процесс рецепции римского права не связаны сколько-нибудь су­щественным образом с миром экономики и политики и являются исключительно продуктом культуры. Вино­градов, обратившийся к этой же проблеме на полвека раньше, объясняет, почему рецепция римского права за­висела от политических причин и была связана с дея­тельностью феодальной государственной власти (Р. Да­вид отрицает эту связь), подчеркивает важное значение в рецепции .римского права требований экономического развития и, наконец, отмечает высокие качества создан­ной римской юриспруденцией системы частного права.

В целом, однако, продолжая характеристику, данную Е. А. Косминским, можно сказать, что Виноградов оста­навливался на полдороге и тогда, когда от историко-правового материала он переходил к проблемам общей теории права. Он не смог подойти здесь к широким материалистическим обобщениям (к пониманию классовой. сущности права), и многое из того, что написано им о понятии правовой нормы, субъективного права, соотно­шения права и морали, не выходит за рамки традицион­ных положений буржуазной теоретико-правовой мысли. Позиции Виноградова нередко внутренне противоречи­вы. Так, он в разной связи подчеркивал роль полити­ческой власти, государства в развитии права и высмеи­вал тех авторов, которые в судебной власти видели нечто противостоящее политической власти в целом (эта критика и сегодня действенна в отношении новейших сторонников судейского права). Вместе с тем он считал, что, определяя право, не обязательно связывать его с государством, и защищал институционалистскую форму­лу «всякое общество имеет свое право». В основе его концепции стадий развития права лежит обобщение зна­чительного историко-юридического материала, но сама методология построения этих стадий сильно напоминает концепцию «идеальных типов» М. Вебера. Политиче­ские позиции Виноградова никогда не шли далее узкого либерализма кадетского толка, за что и были подвергну­ты критике В. И. Лениным.

К историко-сравнительной школе примыкает юриди­ческая этнология. Труды таких ее представителей, как Фрезер, Пост, Малиновский и другие, выдержаны уже в собственно этнографическом плане, с меньшими выхода­ми в сферу общей теории права, чем, например, юридико-этнографические исследования того же М. М. Кова­левского.

Мы далеко не склонны отрицать важную роль юри­дической этнологии. О том, какое значение для разви­тия теории государства и права могут иметь этнографи­ческие данные, наглядно свидетельствует одна из самых значительных марксистских работ — «Происхождение семьи, частной собственности и государства». Напомним, что Ф. Энгельс уже через семь лет после выхода этой книги считал необходимой ее доработку на основе новых этнографических данных. Юридическая этнология важ­на не только для решения проблемы происхождения и первоначального развития права, становления его основ­ных институтов. Она может способствовать и изучению факторов, влияющих на уровень правопорядка и право­сознания. И сегодня изучение существующих обычаев, традиций, обыкновений далеко не безразлично для юри­дической науки даже в странах с прочно сложившейся системой законодательного или прецедентного права. Особенно важна роль юридической этнологии при изуче­нии путей становления права молодых государств Афри­ки.

При всем том юридическая этнология не может заме­нить историко-социологический подход к праву. Особен­но опасно, когда выводы, получаемые на материалах традиционных обществ и «примитивного права», как бы трансплантируются затем на современное общество без учета последующих исторических трансформаций. Не случайно, например, к данным юридической этнологии охотно прибегают, отстаивая роль обычая или противо­поставляя право государству в духе «примата права». Мы не говорим уже о попытках ряда буржуазных авто­ров противопоставить свои юридико-этнологические ис­следования марксистской концепции происхождения госу­дарства и права.

Однако все эти «злоупотребления» не лишают юри­дическую этнологию существенной роли в развитии юри­дических знаний. Несомненна польза марксистской юри­дической этнологии как комплексной юридико-этногра-фической дисциплины.